— Борис Алексеевич, Яраданов говорит. По факту исчезновения таксиста Мыльникова. Кто в оперативной группе? Записываю: Бабарыкин, слушай, Ба или Бо? Все-таки Ба? Дальше? Жилин и Черемшанцев? Значит, такая задача… Пусть они наведаются в таксомоторный, поговорят с водителями, со всеми, кто вчера ночью работал: когда в последний раз видели Павла на трассе. И еще: может, кто-то из подозреваемых подходил к ним, просил подвезти куда-нибудь в глубинку. В общем, пусть разведают, Борис Алексеевич. Ну, удачи!
Положил трубку. Извинился за беспокойство и хотел было выйти из квартиры. Но его остановила вышедшая из комнаты мать Павла Мыльникова.
— Алла, — обратилась она к невестке, — оставь нас, пожалуйста, одних… Я вот что хочу вам сказать, молодой человек, — тихо произнесла Ирина Васильевна, когда Алла ушла на кухню. Яраданов взглянул на опухшее от слез лицо женщины и вдруг почувствовал, как непонятно откуда взявшаяся робость сковала его движения, он не знал, как стоять, куда девать руки.
— Я — мама Паши, — сказала она твердо. — И сердце мое мне подсказывает: я не увижу его живым…
Она помолчала, пытаясь, видимо, справиться со своим волнением, но не смогла, не осилила себя и зарыдала так громко, что выбежала невестка, где-то в глубине квартиры заплакал ребенок.
— Алла, оставь нас одних, — потребовала она, придав лицу строгое выражение. — Я прошу вас только об одном, — продолжала Ирина Васильевна, — найдите убийцу! Его покарает наш суд. Это будет слабым утешением матери. Найдите! Вы не имеете права не найти! Иначе, — она сделала небольшую паузу, — грош вам цена. Вы поняли меня?.. Я прошу вас, молодой человек, умоляю. Ради матери, которая потеряла единственного сына… Не на войне, а здесь, под мирным небом…
Она уткнулась ему в плечо. Пожалуй, давно он не слышал такого трогательного напутствия матери погибшего, а в том, что Мыльников погиб, Яраданов почти не сомневался. И здесь, в коридоре квартиры, как-то неловко гладя руку пожилой женщины, убитой горем, неумело успокаивая ее, он мысленно дал клятву: найти убийцу. Он думал о том, что работник милиции всегда должен остро ощущать беду человека и воспринимать ее как свою собственную. Вспомнил, как лет десять назад, будучи совсем молодым сотрудником уголовного розыска и занимаясь делом об убийстве ученика 7 класса Володи Негорошко, предстал перед начальником областного УВД. Старый, собравшийся на пенсию генерал скрупулезно интересовался подробностями дела, проверяя компетентность молодого инспектора. Затем, отложив в сторону распухшую папку, с которой пришел Яраданов, участливо спросил: «Вы прониклись горем этой семьи? Испытываете ли вы неукротимое, сильное негодование по поводу действий преступника? Сына, конечно, им не вернуть, но вас не волнует тот факт, что убийца безнаказанно ходит по земле, что попрана святая святых — справедливость?»
Слушая генерала, взад-вперед ходившего по своему огромному кабинету, Яраданов поддакивал ему, кивал головой, дескать, проникся, испытываю, волнует. Но этот старый мудрец с лампасами на брюках все понял. Понял, что не дозрел еще молодой инспектор до самостоятельного уголовного дела. «Нет, товарищ лейтенант, — строго сказал генерал-майор милиции, — вы еще не готовы раскрывать это преступление. Сходите в семью Негорошко, побеседуйте со всеми, особенно с матерью погибшего юноши. Ощутите их горе. Оно должно стать вашим. Только тогда вы станете раскрывать преступление не по приказу сверху, а по зову собственной совести. А это, поверьте мне, гораздо результативнее.
Вот и сейчас, ощущая горе матери, он думал только об одном: о справедливом возмездии.
ВЕЧЕРОМ того же дня Яраданов собрал в своем кабинете оперативных работников, участковых инспекторов. Но пока он задерживался у начальника УВД, и в ожидании его разговор как-то само собой перешел на международные темы. На всех присутствующих произвела сильное впечатление вчерашняя передача Центрального телевидения о пресс-конференции по поводу инцидента с южнокорейским самолетом. Особенно заявление на конференции маршала Огаркова.
— Вот помяните мое слово, — говорил участковый инспектор капитан милиции Опарин, тучный человек с белыми, будто посыпанными мукой ресницами, лицом напоминавший киноартиста Ивана Рыжова. — Неспроста это. Право слово, неспроста. Рейган хочет обострить обстановку, разжечь ненависть к нам. И он еще придумает что-нибудь гнусное, вот поверьте мне…
— Уму непостижимо, — отозвался инспектор Дудин. — Послать самолет с пассажирами на верную гибель… И во имя чего? Ради своих политических делишек…
— А ты не удивляйся, молодой человек — снова заговорил Опарин. — У них, у империалистов, испокон веков так было. И будет. Это их природа.
Вошел Яраданов, жестом показал, чтобы присутствующие не вставали.
— Что? Международные дела обсуждаем? — сказал тихо обведя взглядом всех. — Это хорошо, это нужно. Но давайте все-таки от дел внешних перейдем к чисто внутренним. Итак, друзья мои, работать будем на два «фронта»: искать пропавшего таксиста и разбираться в преступлении, совершенном против рабочего. Кстати, Травин не пришел в сознание? — Яраданов обратился к начальнику отделения уголовного розыска Фрунзенского райотдела Корытину.
— Нет, Сергей Яковлевич, — встал во весь свой исполинский рост Корытин. — Травин в очень тяжелом состоянии.
— Мотивы преступления? Виктор Петрович, — он снова повернулся к Корытину, — ваше мнение?
— Судя по всему, ограбление, — ответил тот. — Потерпевший вчера получил зарплату, так что домой шел с деньгами, а в карманах, как мы успели убедиться, — ни рубля не оказалось.
— Ну, Виктор Петрович, это не довод, — возразил майор. — Разве одно отсутствие денег в кармане может свидетельствовать об ограблении? Жене отдал, долги погасил. Да мало ли как бывает?
— В том-то и дело, — не унимался Корытин, — что не отдавал он денег жене. Напротив, она очень ждала его вчера и просила ни копейки не тратить.
— Да и в цехе, где работал Травин, — вступил в разговор инспектор уголовного розыска Дудин, — все утверждают, что он получил в конце смены зарплату — 160 рублей и после заседания в завкоме отправился домой.
— Надо опросить жителей всех домов, неподалеку от которых найден человек, — вставил Корытин.
— Думаю, следует установить круг лиц, хорошо знавших Травина, — добавил Дудин.
— А что скажут участковые? Какие у них подозрения?
Говорили по очереди, но особых зацепок не было. Наибольший интерес представил рассказ капитана милиции Опарина.
— Тут у меня на участке свои Кукрыниксы объявились, право слово, — начал Опарин. — А точнее — Кукрыниклы: Кулагин, Крысин и Никитка Лыриков. Устроили, значит, в одном сараюшке вроде бы художественную мастерскую. Как узнал? Прибегает ко мне свой человек и говорит: «Иди, Свиридыч, разберись: в сарайчике, что напротив баньки, дым коромыслом, как бы пожар не случился». Я туда. Вижу: Никитка Лыриков, клубный оформитель, с дружками, из художников доморощенных. Пьют, смолят, картины внутри сарая поразвесили. Да какие картины! Женщины обнаженные. Правда, вид вполне приличный. Но… в чем мать родила. Право слово. Одна, значит, на песочке греется, у ручейка лежит, под березкой. Другая в постельке нежится, одеяло откинула. Пожалте, любуйтесь на нее. К картинам, чего там говорить, претензий нет. А вот что люди пьют в неположенном месте да чадят, того гляди сарай подожгут, мне это было не по нутру. Предупредил. Ребята, которые с Никиткой, — Кулагин и Крысин, хорошие. Я отцов их знаю. Отцы — работящие, уважаемые люди. «Что ж вы, — говорю ребятам, — к зелью-то прикасаетесь, не стыдно? Отцы-то ваши совсем непьющие. Право слово. А Кулагин в ответ: «Рождение общества обмываем. Мы теперь — Кукрыниклы».
— Не вижу связи с темой разговора, — устало вымолвил Яраданов. — Скажите определенней: ваши художники могут быть причастны к совершению преступления?
— Думаю, что Кулагин с Крысиным не могут. А за Никитку Лырикова ручаться не могу. Загадочный он какой-то. Право слово. Деньжата у него водятся, прямо скажу, не по зарплате. Черт его знает, может и он выследил Травина, — сделал неожиданный вывод Опарин и сел тяжело дыша.
— А может, и не он, — уже с места, выждав паузу, выкрикнул участковый.
— Непрофессиональный разговор у нас, — окидывая взором всех присутствующих, с обидой в голосе проговорил Яраданов. Передразнил: — Может, он, а может, и не он. Я прошу более четко выражать свои мысли. И потом. Что за творческое объединение на вашем участке? Вы интересовались их целями? Уж не они ли это делают копии известных мастеров кисти, а потом сбывают их? Копии, прямо скажем, сомнительного качества. Надо посерьезнее относиться к проявлениям такого рода творчества, а не взирать на этих людей с умилением.
— Я вас понял, товарищ майор, — приподнялся с места Опарин.
Отпустив участковых инспекторов, Яраданов будто ушел в себя. Он словно не слышал голосов своих коллег — иногда возбужденных, иногда деланно равнодушных. Они звучали в стороне, и звуки их словно не касались его ушей. Когда он думал о нападении на Травина, мозг его сверлила одна неотступная мысль: что, если это тот самый случай, о котором он читал в учебнике криминалистики?
— Сергей Яковлевич, вы спите, что ли? — удивленно спросил Корытин.
— Разве с вами уснешь, — улыбнулся Яраданов. — Подняли тут гвалт, как на базаре. Вот что: все версии, которые наметили, надо, естественно, отработать. А вас к тому же, Виктор Петрович, прошу выяснить, какими деньгами выдавалась на предприятии зарплата — старыми купюрами или новыми, которые в ходу еще не были?
— Какая разница? — удивился Дудин. — Лишняя-то работа зачем, товарищ майор?
Яраданов сделал вид, что не слышал реплики.
— Вы уж, Виктор Петрович, еще раз побывайте на предприятии, — повторил он настойчиво, — и узнайте, какими деньгами выдавалась зарплата. Пожалуйста, лично убедитесь в этом.
— Вечно у него причуды, у нашего Салмана, — говорил Дудин, когда все, не торопясь, выходили из управления. — Деньги… Старые, новые. Какое это имеет отношение к личности убийцы?