— Как вы думаете, в том, что Антонюк погиб, есть частица вашей вины? — Скрипка посмотрел прямо в глаза Шамраю.
— При чем тут я?
— Если бы Антонюк был трезв, то заметил бы западню.
— Допустим. А удержаться сумел бы? Я считаю, — продолжал Шамрай, — что весь этот разговор ни к чему. В том, что Антонюк был несколько подвыпивши, я не виноват. Я ему водку в рот насильно не вливал. В конце концов, он не подросток, а вполне взрослый человек. Сам знал, что можно делать, а что нельзя.
Турчин пристально посмотрел на Шамрая. Краб сидел на стуле, демонстративно закинув ногу на ногу, и, не отрываясь, смотрел в окно. Почувствовав на себе взгляд лейтенанта, шевельнулся, но позу не изменил. Лицо его стало еще отчужденнее и холоднее. «Такого действительно ничем не проймешь, если даже смерть товарища не взволновала, — подумал Турчин. — Нет, все-таки недобрый он человек... Надо собрать доказательства. Отбросить любые сантименты, любые интуитивные догадки. Только факты, весомые и убедительные, заставят его сознаться в преступлении. Но я, кажется, повторяю слова майора, — спохватился он. — Ну и что же? Почему это должно задевать меня? Что, дорогу мне Кузьмин перебежал? С него больше спрашивают, поэтому он и ведет себя соответствующим образом. И вообще нельзя переносить на работу личные симпатии и антипатии».
Следователю Павел о своих колебаниях ничего не сказал. В конце концов, тот и не докучал расспросами. Он тоже считал, что Шамрай заслуживает самого пристального внимания, но посоветовал не ограничиваться им. Мол, чем шире будет диапазон поисков, тем лучше: ведь причастность Шамрая к преступлению все-таки довольно проблематична, в его поведении есть нечто такое, что сбивает с толку, обезоруживает.
САНИТАРКА, пожилая неуклюжая женщина, открыла толстую, обитую желтой потрескавшейся клеенкой дверь, и в лицо сразу ударил запах формалина. Турчин остановился, колеблясь, переступать ему порог или нет, но в это время щелкнул выключатель, и под потолком вспыхнуло несколько электрических лампочек. Лейтенант, ослепленный ярким светом, зажмурился, а когда открыл глаза, то у стены на просторном топчане увидел труп.
— Он? — тихо спросил Турчин.
— Да, — кивнула санитарка.
Она подошла к трупу и откинула простыню. Оперуполномоченный посмотрел на покойного и сразу узнал в нем парня, которого несколько дней назад видел вместе с Шамраем в ресторане: худощавое, тонкое лицо, узкие плечи, небольшой острый нос. Он убился на лету, ударившись о поперечину, но рабочим показалось, что в нем еще теплится жизнь, поэтому его отправили в больницу, не ожидая представителей прокуратуры и милиции.
На улице Турчина ослепило солнце. Из больничного садика повеяло ветерком. Желая как можно быстрее избавиться от неприятного осадка в душе, он полной грудью вдыхал свежую прохладу. Теперь у него не оставалось ни малейших сомнений в том, что и сторож, пытавшийся задержать воров, опознает труп: словесный портрет грабителя соответствовал внешности Антонюка.
В памяти возникло лицо Шамрая: равнодушное, самоуверенное. Теперь его можно понять: он убежден, что удалось обрубить все концы. Даже если милиция и заподозрит его, прямых улик никогда не раздобыть, ведь у мертвого не спросишь.
И лейтенант упрекал себя за то, что не послушался майора, действовал слишком свободно, как бы умышленно затягивал поиск преступника. Недотепа! Поверил красноречивым уверениям Шамрая, мол, «завязал», хочет жить честно, как все люди, а милиция своими подозрениями компрометирует его...
Лейтенанту стало обидно, даже горько. Хотел достать папиросу, как вдруг почувствовал, что кто-то стоит за его спиной. Он резко оглянулся и к большому своему удивлению увидел Любу. Сердце радостно забилось.
Погруженный в дела, он уже дней пять не был в Сухополье и теперь радостно, не скрывая восхищения, разглядывал девушку.
— Не ждал? — задала вопрос Люба, смутившись от его взгляда.
— Да. Но это так хорошо, что ты приехала! Как ты тут очутилась?
— Навещала тетку в больнице, — защебетала Люба. — Выхожу от нее, вижу — ты. Стоишь надутый такой, мрачный... Не слышал даже, как я подошла. Какие-нибудь неприятности?
— Да нет, все вроде в порядке.
— Не обманывай. На тебе лица не было. Да и сейчас выглядишь плохо.
Павлу не хотелось рассказывать правду — зачем все это Любе, но она не отставала.
Они уже немного отошли от больницы. Турчин сбавил шаг и сказал:
— Ну, если уж тебе так хочется знать правду... Я только что осматривал труп.
— Того парня, что упал с башни?
— Того самого.
— А при чем тут милиция? Говорят, он сам не уберегся.
— Такая уж у нас служба. А как тетка? — перевел он разговор на другую тему.
— Спасибо, ничего. Поправляется. Сегодня уже сама вышла ко мне.
— Значит, операцию сделали вовремя?
— Скорее всего преждевременно.
— Как это так?
— Никакого аппендицита у нее не было. Но хирург сказал, что беды тут нет: рано или поздно его все равно пришлось бы вырезать.
«Значит, приступ был симулирован?» — подумал Турчин. А за день до ограбления Павел видел ее возле районного управления сельского хозяйства. Он обратил внимание, что кассирша тщательно подкрашена, на обеих руках блестело по два массивных золотых перстня, в ушах золотые серьги, одета в яркое красивое платье из дорогого материала. Когда Павел подошел, она без умолку стала рассказывать обо всякой всячине, но, заметив, что тот поглядывает на часы, прервала болтовню и спросила:
— Вы куда-нибудь торопитесь?
— Да.
— Всё воров ловите?
— Ловим...
— Что-то уж больно долго их ловите, — каким-то странным тоном заметила Нина Степановна.
...Турчин отвлекся от своих мыслей, поглядел на девушку.
— Ты сегодня какая-то не такая, Любаша.
— Какая? — улыбнулась она.
— Ну, какая-то праздничная...
— Потому что тебя рада видеть.
Они немного погуляли по городу, потом Люба тихо сказала:
— Тебе пора...
Павел удивленно посмотрел на нее: откуда, мол, ты знаешь? Он не впервые отмечал, что Люба как бы читает его мысли.
— Да, я должен вернуться в отдел...
В ОТДЕЛЕ его ждал майор. Он сидел за столом и толстой черной авторучкой что-то быстро писал.
— Где вы пропадаете? — спросил он, когда вошел Турчин.
Турчин стал по стойке «смирно» и отрапортовал:
— Прошу извинить, знакомого встретил.
— Тоже мне дисциплина, — уже не так грозно пробурчал Кузьмин. — Так что там у вас? Докладывайте.
— Вы не ошиблись, товарищ майор. Именно с этим парнем я видел Шамрая в ресторане, — выпалил одним духом лейтенант.
Улыбка скользнула по губам майора и тут же исчезла. Однако взгляд стал теплее.
— Сторож тоже опознал труп. Так-то вот.
Чуть откинув голову, майор смотрел на Турчина. В полосе солнечного луча, пробившегося в окно, седина на его висках блестела серебром, смягчая резкие черты скуластого лица.
Выдержав паузу, Кузьмин закурил и сказал:
— Чтобы окончательно рассеять ваши сомнения, сообщаю, что Шамрай подал заявление об увольнении, а когда бригадир отклонил его просьбу, заявил, что больше он на работу не явится.
Новость была важной. Турчин решил, что здесь надо основательно во всем разобраться. Игра Шамрая, если это и правда игра, становится очень опасной для него самого. Но как бы то ни было, ситуация требует решительных действий.
— Надо действовать, оперуполномоченный, — словно угадав его мысли, заговорил майор. — Пока вы разгуливали по городу со своими знакомыми, мы тут со следователем все обмозговали, взвесили, как говорится, все «за» и «против» и сочли необходимым сделать у Шамрая обыск. Если он собрался бежать, то непременно захватит с собой добычу. Пусть не всю сумму, пусть даже половину, даже какую-то часть. Эти деньги и станут вещественным доказательством, которое даст нам право не только задержать его, но и просить у прокурора санкцию на арест.
— Разве мы не можем обыскать его в дороге? Это гораздо надежнее.
— А вы не боитесь, что ускользнет? Однажды он уже сделал попытку бежать из зала суда. Нет, так будет вернее. К тому же мы ничем не рискуем. Если даже ничего не найдем, то и тех улик, которыми располагаем, достаточно, чтобы начать следствие. Так-то вот.
Кузьмин удовлетворенно провел обеими руками по голове, приглаживая волосы, потом принялся приводить в порядок бумаги на столе. Движения его были спокойными, точными, уверенными. Казалось, всем поведением майор давал понять, что не потерпит от подчиненного никаких возражений.
И все же лейтенант осмелился выразить свое сомнение:
— Слишком уж все просто. Такое впечатление, будто с нами играют в поддавки.
— Мой вам совет, лейтенант, — усмехнулся майор, — больше твердости, больше уверенности в том, что поступаете правильно.
Майор подошел к окну, постоял, слушая шелест тополей словно пытаясь понять, о чем они шепчутся, потом оперся левой рукой о подоконник, чеканя слова закончил:
— У Шамрая произведете обыск.
ШАМРАЯ застали пьяным. Он возмущался, кричал что-то о законе, порядочности, угрожал, но после того, как под матрасом нашли четыре пачки по триста рублей каждая, новехоньких, будто только что отпечатанных, купюр, умолк. Когда его уводили, посмотрел на хозяев, деда и бабку, и проговорил:
— Я — не вор... Верьте мне...
Сгорбленный и почти совсем глухой старик, чтобы лучше расслышать его слова, приложил ладонь к уху, а бабка, тоже маленькая и высушенная годами, прошептала:
— Бог тебе судья...
Дед, видимо, наконец понял, что ему сказал квартирант, — изменился в лице. Поглядев на него, Турчин вдруг подумал: а ведь они, эти двое стариков, симпатизируют Шамраю. Интересно, за что? Не за крепкую фигуру, естественно, и мужественное лицо. Да и монтажники к нему тянулись.
Когда Турчин поделился своими мыслями с капитаном Мамитько, тот усмехнулся:
— Я вижу, лейтенант, что у вас наивное представление о преступниках. Может, поэтому вы так долго возились с этим Крабом? Кстати, у нас уже есть результаты дактилоскопической экспертизы.