— И все равно я себе даже представить не могу, как это какая-нибудь конкретная книга, пусть даже и очень хорошо написанная, может свести всех с ума, стать источником массовых галлюцинаций, да еще начать производить на свет бесчисленное количество других сюжетов.
— Тогда пусть Вам Сторожев попытается объяснить все с научной точки зрения.
— Ну, пусть попытается. Я не против.
— Дело все в том, — начал вкрадчивым тоном доцент, что мы имеем дело не с обычной безобидной книжкой-обложкой, которую можно купить в любом книжном магазине или на лотке прямо на улице, а с так называемым Кодексом.
— Это что-то вроде уголовного, да?
— Не совсем. Кодекс в научном понимании этого слова, если придерживаться терминологии науки библиологии, является прямым наследником священных скрижалей, восковых табличек или табличек из глины и камня, на которых и были выгравированы священные слова. Кто эти слова там оставил? По приданию, Моисей принес скрижали, каменные доски с письменами, с вершины горы Синай. Их написал сам Бог.
«Сказание о Гильгамеше», этот таинственный памятник древних шумер, также был написан неизвестным автором на глиняных табличках, вроде кирпичей, из которых можно было бы построить самый настоящий дом. Но именно эта поэма была взята за основу библейского сказания о потопе. Шумеры, как утверждают ученые, стали прародителями того, что мы и называем цивилизацией. Отголоски их мифических сказаний мы найдем не только в Библии, в этой записной книжке человечества, но и у греков, и у египтян.
Вывод напрашивается сам собою: цивилизация является синонимом Книги, которая в древности на книгу в ее современном виде и похожа-то не была.
Точнее, цивилизация начинается с постройки храма, вокруг которого постепенно образовывается город. Город и становится местом культуры. Но храм не может существовать без Книги в любом ее обличии: скрижали, глиняные таблички, свитки. Вы бывали в Египте?
— Да. В Шарм Эль Шейхе. Отдыхать как-то зимой ездил.
— На экскурсию в Луксор и Каир ездили?
— Жена заставила.
— Огромные изваяния сфинкса и фараонов видели?
— Конечно. Не заметить эти глыбы трудно было.
— Хорошо. Так вот египтологи с полным основанием утверждают, что это всего лишь каменные иллюстрации к одной Книге, к так называемой «Книге мертвых».
— Ну и что это доказывает?
— Очень многое. Кодекс — это переход от первых священных скрижалей, написанных самим Богом, к современному состоянию книги, переход, который еще не успел полностью завершиться. Это и книга, в современном понимании этого слова, и не книга еще.
— Как это понимать?
— Современная книга уже давно утратила свою божественную пассионарность. У нее есть авторство, мы говорим об авторских правах, эта книга коммерсализировалась. Но Кодекс очень далек от коммерциализации. В нем заключена совершенно другая природа.
— Опять мистика, господа. Здесь, я думаю, мы никогда не сможем понять друг друга.
— Напротив, Леонид Прокопич, мы даже очень продвинулись в процессе взаимопонимания, — пришла на выручку молодому ученому Стелла. — Что такое железо, Вы себе прекрасно представляете?
— Ну.
— Обычное промышленное железо и есть наша современная коммерсализованная книга. Железо подвержено коррозии и, вообще, материал ненадежный и довольно быстро изнашивающийся. Так?
— Так.
— Однако есть еще железо космического происхождения. Оно залетело на нашу планету из космоса миллионы лет тому назад. В Индии, например, есть целый монолит из такого космического железа. Он не ржавеет, он совершенно другого свойства и дороже золота и платины вместе взятых. Кодекс, о котором и идет сейчас речь, — это то же железо космического происхождения. Неужели Вам не хочется его заполучить. Только представьте, что вы завладели тем монолитом из Индии, наняли умельца, Грузинчика, и тот делает из бесценного материала различные безделушки, каждая из которых дороже золота и платины?
— Ну, а где доказательства, что в случае с «Дон Кихотом» мы имеем дело с чем-то подобным? Да, Вы убедили меня, что Дон Кихот спятил и глючит. С этим трудно не согласиться. Но никакого массового помешательства на почве там какой-то Книги, матрицы, или Кодекса в романе нет.
При этой фразе Сторожев даже выдохнул с облегчением. Как раз по этому вопросу доказательств было хоть отбавляй.
— Займу еще немного Вашего драгоценного времени и обращусь за помощью к своему дайджесту. Мы об этом говорили еще в самом начале нашей беседы.
— Валяйте! — словно сдаваясь, скомандовал Безрученко.
Сторожев открыл тетрадочку и начал, листая страницы:
— Так. Это не нужно, это тоже. Это скучно.
Безрученко и Стелла терпеливо ждали, а доцент еще какое-то время был увлечен тем, что судорожно просматривал свою тетрадь.
— Вот. Нашел. Эти романы, имеются в виду рыцарские романы, конечно, — пояснил Сторожев и затем вновь уткнулся в тетрадь, — читали все, и безумное чтение сие, можно сказать, переросло в самую настоящую эпидемию.
Рыцарские романы знали даже люди неграмотные. Хозяин того трактира, в который попал Дон Кихот при втором своем выезде, был безграмотен, но ему читали о неслыханных приключениях вслух. Трактирщик удивился, когда узнал, что Дон Кихот сошел с ума от чтения таких общеизвестных книг, хотя сам знал их наизусть как настоящий современный фэн, поклонник Толкина.
Увлекалась этими же романами и бедная служанка Мариторнес. Она и подвесила странствующего рыцаря за руку. Это 43 глава первого тома, которая очень похожа на Ваш сон, Леонид Прокопич, — напомнил вдруг доцент.
— Продолжайте, продолжайте, господин Сторожев.
— В горах Сьерры-Морены Дон Кихот встречает некого сумасшедшего, и они сразу заговорили о рыцарских романах, и на почве различного истолкования отношений лекаря Элисабата с королевой Мадасимой Дон Кихот тут же подрался со своим не вполне нормальным собеседником.
Возлюбленная этого бедного сумасшедшего, девушка из знатного рода, Лусинда, тоже была до этих романов большая охотница. Она могла говорить на эту тему без умолку.
Дочь незнатных, но богатых родителей, Доротея, героиня одной из вставных новелл, «прочла много рыцарских романов» и превосходно разыграла перед Дон Кихотом роль королевы — героини рыцарского романа, импровизируя свои речи по ходу дела.
Все действующие лица в произведении Сервантеса — читатели рыцарских романов, и никто из них не относится к этому чтиву скептически. Кажется, что жители всей тогдашней Испании составляют некий клуб любителей книг на рыцарские темы. Без этих книг они просто не представляют себе своего существования. Что это, как не пример массового помешательства?
Но вернемся к Вашему сну, Леонид Прокопич.
Безрученко мотнул головой в знак согласия. Доцент продолжил.
— В 43 главе первого тома Дон Кихота подвешивают за руку к окну. Действие происходит на неком постоялом дворе. Вообще, этот двор — место таинственное и заслуживающее особого внимания. Интересующий нас постоялый двор, согласно Ормсбаю, — Вента де Квесада. Она находится в нескольких милях к северу от Манзагареса по дороге Мадрид-Севилья. Сам дом до наших дней не сохранился, его сожгли до основания лет сто назад. Дом восстановили, но это типичный новодел. Однако на заднем дворе остался цел и невредим тот самый каменный колодец, который был известен еще со времен Сервантеса.
Вокруг этой самой Венты де Квесадо, что расположена по дороге из Мадрида в Севилью, и крутится большая часть событий романа.
Автор не раз успевает обмолвиться, что на указанный постоялый двор пожаловал сам дьявол с целью смутить разум постояльцев.
Здесь же, помимо дьявола, оказались и три служителя «Святого братства», то есть инквизиции. Какой турнир добра со злом, тех, кто охотится за дьяволом, и самим князем тьмы!
Но именно сюда, на этот злополучный постоялый двор, попадает и алжирский пленник, читай alterego самого Сервантеса.
Профессор Ляпишев, чью лекцию мы так и не смогли дослушать, полагает, что это не выдуманное, а вполне реальное событие.
Освободившись из алжирского плена, Сервантес вполне мог оказаться на этой дороге из Мадрида в Севилью и остановиться на Венте де Квесада, куда и забрел к этому моменту вдохновенный сумасшедший Алонсо Кихано. Сервантес, с увечной рукой солдат, не смог стерпеть издевательств, чинимых бедному сумасшедшему Алонсо Кихано. Можно сказать, что рука потянулась к руке. Один воин облегчил страдания другого. Обычный и вполне понятный жест в духе мужской солидарности.
В благодарность Алонсо Кихано и рассказал своему новому другу Мигелю о Книге, которая по воле случая оказалась в его библиотеке и которая свела его с ума. Возникла пара: Проводник, или тот, кто вступил в непосредственный контакт с опасным объектом неземного происхождения и взял на себя всю его разрушительную мощь, и Свидетель, то есть человек, непосредственно в контакте не участвующий, но способный зафиксировать переданную информацию и донести ее в адекватном виде до людей. Понятно, что Свидетелю выпадают все лавры открытия. Ему и слава и бессмертное имя писателя всех времен и народов, а Проводник — отработанный материал, образ сумасшедшего мудреца, вызывающего и жалость и восхищение одновременно.
Комментаторы считают, что сюжет романа повторяет некоторые фабульные коллизии «Амадиса Гальского». Но это можно расценить лишь как прикрытие, как попытку увести читательское внимание от другой, более значимой Книги. Известно, что роман повторяет и многие другие рыцарские романы, например, «Тирант Белый», «Неистовый Роланд», «Рыцарское зерцало» и многое, многое другое.
Если предположить, что за приключениями Дон Кихота скрывается другая, более пассионарная и более древняя Книга, Книга-матрица, то вполне можно допустить мысль, что сумасшедший идальго в приливе благодарности мог и проболтаться алжирскому пленному о ЕЁ существовании.
Алонсо Кихано и алжирского пленника связала близкая судьба: их руки претерпели страшную боль. Но почему рука? Для этого стоит взглянуть на роспись Секстинской капеллы, сделанной Микеланджело. Бог создает Адама: рука Бога вот-вот коснется руки первочеловека. Это жест творения. Сервантес прожил в Италии много лет. Он возвращался из этой страны на галере «Солнце», когда и попал в плен к алжирским пиратам. Сервантес вполне мог видеть эту знаменитую роспись и этот фрагмент с рукой Бога. А до этого судьба уже наградила Мигеля раной и увечьем, полученным им в битве при Лепанто. Наверное, Сервантес, стоя в знаменитой капелле, задрав голову вверх, внимательно вглядывался в простертую божественную длань и потирал при этом свою увечную конечность. Руки тянулись друг к другу. Встреча была неизбежной.