Возвращайтесь в Москву и живите спокойно. И как сказал сам Дон Кихот: пусть лихо лежит тихо. Я вам даю полчаса на сборы. Машина внизу. Часа через четыре вы будете в Барселоне.
И с этими словами испанский чекист покинул номер.
Все! Книжная эпопея закончилась. Дон Кихот оказался совсем не похож на того доброго и печального идальго в дедовских латах, который так всегда нравился профессору. В воображении Воронова за спиной Рыцаря Печального Образа, как на полотнах Рембранта, из темноты начали вырисовываться контуры каких-то монстров и чудовищ. И он, рыцарь, вел их за собой, вел, сам не зная того, целую армию оголтелых экстремистов и террористов, вел на штурм реального и уютного божьего мира.
Уже сидя в машине и сжимая увесистый конверт с деньгами, Воронов с тоской смотрел на пролетающие мимо пейзажи. Пейзажи его столь любимой Испании. Может быть и есть какая-то там Книга, но она оказалась столь страшной, столь опасной, что о ней уже как-то и не хотелось думать. Слишком болезненной представлялась даже сама мысль о Ней.
Испанец сказал, что с Грузинчиком ничего не произошло и его также везли сейчас в Барселону. Он улетит, скорее всего, чуть раньше. Конспирация. Теперь им суждено будет встретиться только в Москве.
Однако Испания не сдавалась. И Воронов, как завороженный, не мог оторвать глаз от того, что он видел за окном. Герцогиня, семейка Меркадер, чекист-идеалист Хосе, увесистый конверт с деньгами — все это как-то не вязалось с тем, что начинало разворачиваться перед его взором за окном, разворачиваться, как кадры киноленты, снятой великим испанским кудесником Бунюэлем либо Саурой.
Испания танцевала перед Вороновым свое фламенко, танцевала страстно под четкий ритм кастаньет. Врут! Врут они все о Дон Кихоте! Он другой! Он не такой! Он ничего общего не имеет ни с Гитлером, ни со Сталиным, ни с Троцким, ни с Дзержинским, ни с Меркадер.
Он другой! И искать Его следовало не в книгохранилище какой-то там герцогини, а за окном, в самой Испании, вот что!
И постепенно в голове Воронова начал зреть план: убежать из-под охраны и раствориться, затеряться там, где были видны вершины Сьерра-Невады, там, где лишь сокол ложился на крыло, ловя невидимые воздушные потоки.
Надо попроситься в туалет у очередной бензозаправки, дать какому-нибудь дальнобойщику денег — и поминай как звали! Две недели надо мной издевались, проводили какие-то эксперименты, а страны я толком и не увидел.
Машина, между тем, летела по трассе со скоростью 180 км/час и скорости этой не чувствовалось. БМВ оправдывал свое немецкое качество.
Вглядываясь в проносящиеся за окном пейзажи, Воронов вновь вернулся к мысли о Дон Кихоте. Дзержинский, действительно, был очень на него похож. Профессор вдруг отчетливо вспомнил сцены из нашумевшего в свое время телесериала 60-х годов «Операция „Трест“». Этот фильм можно было назвать своеобразным прологом к знаменитым «Семнадцати мгновениям весны» режиссера Татьяны Лиозновой.
В «Операции „Трест“» были задействованы лучшие тогдашние актеры: Горбачев, Касаткина, Джигарханян, Банионис и многие другие. Всеволод Якут играл роль английского резидента, суперагента далеких 20-х, мистера О'Рейли. Его-то и собирались выманить на территорию СССР ловкие и умные чекисты во главе с Меньжинским и Артузовым в исполнении Джигарханяна.
Непримиримое подполье белых возглавляла некая Мария Захарченко в исполнении Людмилы Касаткиной. Это была женщина-идеалистка, тоже напоминающая Длн Кихота, но только в женском варианте, готовая пожертвовать буквально всем ради успеха «белого движения». Она с легкостью совершала убийства и теракты, а в конце фильма, отстреливаясь от чекистов посреди не убранного еще поля пшеницы картинно пустила себе пулю в лоб.
И всех этих рыцарей без страха и упрека сдал некий интеллигент, некий бывший профессор царского университета Якушев в исполнении Игоря Горбачева с чеховским пенсне на переносице и с бородкой клинышком.
По фильму, Якушева сумел перевербовать умный и проницательный чекист Артузов. Вместе они придумали дутую подпольную организацию «Трест», на которую и клюнули белогвардейцы.
Таков был сюжет фильма, воспевающего деятельность нашей внешней разведки.
Но позднее, в период гласности, Воронов узнал, что «Трест» существовал реально и что его вдохновителем был никто иной, как сам Дзержинский, этот рыцарь Революции.
И в действительности дело обстояло куда серьезнее. Дзержинский создал этот «Трест» как своеобразный тайный рыцарский орден. Из архивов НКВД киношникам передали лишь жалкие крохи. Настоящую тайну открывать никто не собирался. Только гласность слегка приподняла покров Нимезиды.
Тайная организация «Трест», созданная самим Дзержинским, стала продолжением двойной игры, которую глава тогдашнего ВЧК начал еще летом 1918 года, когда его сотрудники оказались замешаны в левоэсеровском мятеже, в покушении на Ленина и убийстве Володарского. «Трест» при определенном развитии событий превращался в организацию, которая могла при поддержке англичан взять власть в стране. На случай провала Дзержинский предусмотрел и другой вариант, который в конечном итоге принес ему лавры хитроумного контрразведчика: засвеченный прежде времени «Трест» был объявлен чекистской ловушкой для белогвардейцев. Этот последний вариант и был представлен как истинный.
Вот такой Рыцарь революции вырисовывался.
Перед вылетом из Москвы уже в аэропорту Шереметьево Воронов случайно наткнулся на обложку какого-то мужского журнала. На ней красовалось лицо Эдуарда Лимонова, лидера нацболов, экстремистской левой партии. Лимонов поразил его внешним сходством и с Троцким, и с Дзержинским, и с хитроумным идальго Дон Кихотом.
А разве те, кто 11 сентября 2001 года направил Боинг на башни «близнецы» в Нью-Йорке, не являются идеалистами, для которых, как и для Дон Кихота, согласно Унамуно, вера превыше всех законов.
Взрывы, теракты, — все это совершают духовные дети Дон Кихота.
Весь Запад пасует перед этим глобальным натиском идеалистов, исламских донкихотов.
Не случайно сам Сервантес отказывается от авторства своего романа, нарочито переадресуя его мавру Сиду Ахмеду Бенинхали. Тут есть некоторое скрытое пророчество: страстность Рыцаря-идеалиста родилась в недрах исламской души. И современный мир буквально лихорадит от такого воинственного идеализма.
Воронов лишь на миг представил себе, как вместо двух Боингов, террористы поднимают в воздух целую флотилию лайнеров, 20 или 50 мощных машин. Что это, как не бой со стадом овец, который и устроил Дон Кихот на страницах бессмертного романа?
«Дон Кихот». Глава XVIII, том I
В то время, как они ехали, занятые беседой, Дон Кихот вдруг заметил на дороге, по которой они и следовали, несущееся им навстречу огромное и густое облако пыли. Увидев его, он обернулся к Санчо и сказал:
— Настал день, о Санчо, когда ты увидишь, какую удачу приготовила мне судьба. Вот день, говорю тебе, когда проявится вся мощь моей руки и когда я свершу деяния, которые впишутся в книгу Славы для грядущих поколений. Видишь, Санчо, облако пыли, которое там стелется? Оно скрывает огромное войско из различных, бесчисленных племен, направляющихся в нашу сторону.
— Уж если на то пошло, — заявил Санчо, — то целых два войска, потому что с другой стороны несется точно такое же облако.
Обернувшись, Дон Кихот убедился, что Санчо говорит правду. И, крайне обрадованный, он без колебаний решил, что две армии движутся, чтобы сойтись и сразиться между собой посреди обширной, расстелившейся перед ними равнины. Ибо каждый час и каждую минуту его воображению рисовались битвы, чары, приключения, подвиги, любовные безумства, поединки, о которых рассказывается в рыцарских романах, и все его слова, действия и мысли были направлены в эту сторону. На самом же деле облака пыли, замеченные им, производили два больших стада овец и баранов, которые шли по одной дороге с противоположных концов, поднимая пыль, мешавшую их видеть, пока они не приблизились совсем. Но Дон Кихот с таким жаром утверждал, что это два войска, что Санчо в конце концов поверил и сказал:
— Что ж теперь нам делать, сеньор?
— Что делать? — воскликнул Дон Кихот. — Подкрепить и поддержать более слабую сторону, нуждающуюся в помощи. Знай, Санчо, что армией, идущей к нам навстречу, предводительствует великий император Алифанфарон, повелитель огромного острова Трапобаны, а тот, кто ведет войска позади нас — его враг, король гарамантов, Пентапомин «с Засученным Рукавом», прозванный так потому, что, идя в бой, он всегда обнажает свою правую руку.
— Да почему же так ненавидят друг друга эти сеньоры? — спросил Санчо.
— Потому что — ответил Дон Кихот, — Алифанфарон, заядлый язычник, влюбился в красавицу дочь Пентаполина, очаровательную девушку, притом христианку, а отец не хочет выдавать ее за языческого короля, пока тот не отречется от закона лже-пророка Магомета и не примет нашей веры.
— Отвались моя борода, — воскликнул Санчо, — если Пентаполин не вполне прав! Я готов помочь ему изо всех мои сил.
— И ты поступишь вполне правильно, — сказал Дон Кихот, — потому что для участия в таких сражениях совсем не требуется быть рыцарем. А теперь слушай меня и смотри внимательно: я тебе перечислю главных рыцарей обеих армий. И чтобы тебе легче было рассмотреть каждого в отдельности, взъедем на соседний пригорок, откуда хорошо будут видны оба войска.
Так они и сделали: взобрались на холмик, откуда без труда можно было различить оба стада, принятые Дон Кихотом за армии, если бы их не окутывали облака пыли, совершенно затмевавшие зрение. И вот, видя в своем воображении то, чего глаза его не видели и чего на деле не было, Дон Кихот начал громким голосом:
— Видишь ты этого рыцаря в ярко желтых доспехах, на щите которого изображен венценосный лев, лежащий у ног девушки? Это доблестный Лауркалько, повелитель Пуэнте де Плата. А тот, в доспехах, украшенных золотыми цветами, имеющий на щите три серебряные короны на лазоревом поле, это — грозный Микоколембо, великий герцог Киросси. Дальше, справа от него, истинный великан, неустрашимый Брандабар — барон де Боличе, повелитель трех Аравий; он одет в змеиную кожу, и в руках у него вместо щита дверь, принадлежащая, по преданию, храму, который разрушил Самсон, когда он, умирая, отомстил своим врагам. Теперь, если ты обратишь взор свой в другую сторону, то увидишь, во главе второго войска, впереди него, вечно побеждающего Тимонеля Карка-хонского, воителя Новой Бискайи; на нем четырехпольные доспехи лазоревого, зеленого, белого и желтого цвета, а на щите — кошка на рыжем поле, надписью Мяу: сокращенное имя его дамы, как утверждают — несравненной Миулины, дочери герцога Альфеньикена Альгарбского. Тот другой, подальше, под тяжестью которого сгибается хребет его могучего коня, рыцарь в белоснежных доспехах и с белым щитом без всякого девиза, это — рыцарь-новичок, француз родом, по имени Пьер Папин, сеньор Утрикских баронств. А тот, еще дальше, в небесно-лазоревых доспехах, вонзающий железные шпоры в бока своей быстроногой полосатой зебры — могучий герцог Нербии, Эспартафилардо дель Боске, с пучком спаржи на щите и девизом, написанном по-кастильски: Проследи мою судьбу.