— Этот адвокат… — перебил я, — случайно, не Вернум Сикль?
— Да, он самый. Вернум Сикль, — ответил Гомес. — Если вам интересно мое мнение, коли Сикль берется кого-то защищать, значит, его клиент человек состоятельный и виновен. Короче говоря, Сикль пригрозил сотрудникам бюро огромными исками за клевету, если какая-либо информация, порочащая Пюхапэева, будет обнародована. Теперь, после того как я вам все это рассказал, повестка в суд может прийти и мне. Между прочим, агенты просмотрели записи телефонных разговоров Пюхапэева, а также обыскали его квартиру и кабинет — Сикль им это позволил, — но ничего компрометирующего не нашли, и единственное, что у них было, — это показания Хлопикова. А коли нет прямых улик — нет дела. Конец истории.
— Я бы хотел поговорить с этим похитителем рубинов, — сказал Джо.
— Да ну? Вот уж не думал, что у тебя появилась склонность к спиритизму.
— Он что — умер?
— Парнишке перерезали горло в тюрьме через два дня после вынесения приговора. Убийца или убийцы не установлены.
Джо вздохнул и почесал себе темя.
— Итак, что мы имеем? А имеем мы старика без видимых средств к существованию, без родственников и друзей, за исключением учительницы музыки, на которую положил глаз сидящий здесь Полли. И этот старик каким-то образом связан с русскими похитителями драгоценностей, которые, вероятно, имеют отношение к мафии.
— Почему к мафии? — спросил я.
— Готов заложить десять долларов против пончика, что покойный Хлопиков работал на русскую мафию, имевшую отделение в Бостоне.
— Позвольте задать вам вопрос, — вмешался я. — Попытка кражи рубинов имела место в январе девяносто пятого года. Примерно в это же время Пюхапэева в первый раз арестовали за стрельбу из окна его кабинета. Как вы думаете — это совпадение?
— В криминальном расследовании, сынок, возможность совпадения в расчет не принимается, — сказал Гомес. — Если, конечно, вы не адвокат защиты.
— Этот профессор ходил куда-нибудь, кроме работы? — спросил Джо.
— Только в бар в городишке Клоугхем, — ответил я.
— Тот Клоугхем, что между нашим городом и Хартфордом?
— Совершенно верно. Бар называется «Одинокий волк».
— «Одинокий волк», говорите? Вы там были?
— Был. Небольшое, весьма задрипанное провинциальное заведение. Ничем не примечательное. И я очень не понравился его владельцу.
— Что вы имеете в виду?
Я рассказал об Албанце Эдди и о том, как тепло он со мной распрощался.
— Значит, Албанец Эдди? Как думаешь, Сэлли, стоит к нему наведаться?
— Предлагаешь съездить в Коннектикут? Ты, должно быть, шутишь? На те места наша юрисдикция не распространяется, а ты и без того в опале, которая продлится еще довольно долго, — сказал Гомес.
— Мы расследуем возможное убийство профессора Уикенденского университета. Кроме того, мы никого не будем там арестовывать. Я просто хочу взглянуть на этот бар и заодно немного проветриться — оторвать наконец свою многострадальную задницу от стула. Не беспокойся: никто здесь меня не хватится, даже если я немного опоздаю на свою вахту за столом.
— Ты сейчас не вправе проводить какие-либо расследования, парень. А если и соберешься что-то сделать на свой страх и риск, то я не должен помогать тебе в этом.
— Короче, ты едешь?
— Только для того, Здоровяк, чтобы ты не попал снова в какую-нибудь переделку.
«РАДУЖНАЯ ПЫЛЬ» И «ХВОСТ ПАВЛИНА»
Хвост павлина, радуга; люди поумнее меня верили, что эти вещи символизируют наступающее возрождение, когда нарождающееся непостоянное новое, заменившее то, что умерло, еще не полностью осознает себя. При всем том я должен заметить, что радуги чаще бывают призматическими, краткими и визуально неполными, нежели арочными, которые обычно изображают. Что же до павлинов, то это исключительно вздорные птицы.
Предмет 9а. Пакет из пергамина, в котором находятся десять высушенных лепестков тюльпана — все разного цвета.
Предмет 9b. «Хвост павлина» — брошь, которую Валвукас, один из латвийских полководцев раннего Средневековья, велел изготовить для своей жены. Позднее она подарила эту брошь своему любовнику, которого никогда не называла по имени, но однажды охарактеризовала в своем дневнике как «темнокожего человека, загадочного и не от мира сего». В брошь были вставлены десять кусочков балтийского янтаря от трех до шести сантиметров в длину. Все они были разного цвета (крови, остывающей лавы, раннего августовского вечера, осенней Карелии, губ мертвеца, январского полудня, вина — короче, всех цветов, созданных Господом), содержали внутри мушиное крылышко, имели форму слезы и располагались по окружности на изготовленной из серебра основе.
Алхимия дополняет и стимулирует природу. Садоводство и — шире — сельское хозяйство в определенном смысле следуют этой модели, поэтому нет ничего удивительного в том, что некоторые алхимики возделывали сады или писали бестиарии,[1] многие были травниками или разводили животных, хотя в целом страсть к алхимии доминировала над любопытством к флоре и фауне. Однако павлинье перо (считавшееся в силу традиции более богатым по своей цветовой гамме, нежели в реальности) или многоцветный букет всегда были для них желанными дарами. Они рассматривались как метафора по отношению к той переходной стадии алхимического процесса, когда оригинальная субстанция разлагалась и освобождалась от прежних составляющих, прежде чем оформиться в новое вещество. На этой стадии оно принимало разнообразные цвета и формы, зависевшие как от его природы, так и от умения, опыта и способности алхимика показать свой товар лицом.
Дата изготовления (9а). Тюльпаны расцвели в мае 1983 года.
Дата изготовления (9b). Валвукас сочетался браком в день летнего солнцестояния 1152 года. Утопил свою жену в болоте во время весенней оттепели 1155 года.
Изготовитель (9а). Дариус Димблдон, профессор ботаники и старший воспитатель Обри-колледжа в Оксфорде.
Изготовитель (9b). Идриси — потерпевший кораблекрушение географ, ранее работавший в Багдаде и Палермо, наставник Валвукаса.
Место изготовления (9а). Оксфорд, Англия.
Место изготовления (9b). Побережье Эстонии.
Последний известный владелец (9а). Профессор Димблдон послал лепестки вместе с приведенным выше письмом капитану советского Военно-морского флота, имевшему репутацию очень эрудированного и эксцентрического человека. От него это послание перешло к Ивану Воскресеньеву, продолжавшему поиски «Хвоста павлина», несмотря на сомнения, высказанные по этому поводу Димблдоном.
Последний известный владелец (9b). Когда Димблдон умер (неожиданно и при ужасных обстоятельствах), упомянутая выше брошь была найдена в его ночном столике. Она являлась одной из двух драгоценностей, которые ему ни в коем случае не следовало хранить у себя дома. По счастью, ни первую, ни вторую полиция не обнаружила.
Ориентировочная стоимость (9а). Ничтожна. Около семи центов за пакет из пергамина; содержимое стоит и того меньше.
Ориентировочная стоимость (9b). Те немногие, что знают о существовании этой вещи — их не так мало, как пытался показать в своем письме Димблдон, — с легкостью выложили бы за нее до двухсот пятидесяти тысяч долларов. Украшение из кусочков янтаря удивительной чистоты и цветового разнообразия, собранных воедино в ювелирном изделии, изготовленном таким выдающимся мастером, как Идриси, может стоить чрезвычайно дорого.
И ВНОВЬ ОНО ВЕРНЕТСЯ НА ЗЕМЛЮ, СОЕДИНЯЯ В СЕБЕ СИЛУ ВЫСШИХ И НИЗШИХ ЭЛЕМЕНТОВ
Джадид и Гомес, надевая пальто и спускаясь по лестнице к выходу из участка, пререкались как семейная пара, прожившая вместе не один год. Гомес подтрунивал на костюмом Джадида, называя его манеру одеваться необомжовым стилем. В свою очередь, Джадид, вырвав у него из руки ключи от автомобиля, сказал мне, что Гомес ездит так, словно собирается сам себе выписать штраф за превышение скорости, после чего снова призвал меня к осторожности. Гомес возразил, что я сам могу о себе позаботиться, но при этом тоже посоветовал быть осторожным. Я еще раз поблагодарил их за помощь. Гомес пожал плечами:
— Вы же смотрите новости по телевизору? Интересные случаи в реальной жизни встречаются довольно редко. Но коль скоро нам такой случай представился, глупо было бы упускать его.
Я отправился на Аллен-авеню, чтобы купить нам с Ханной еды на обед. Я надеялся удивить ее, продемонстрировав утонченность своих кулинарных пристрастий. На самом деле в плане готовки я мог лишь вскипятить воду да полить томатным соусом пасту. Впрочем, нельзя сказать, чтобы я совсем уж был чужд кулинарных изысков. Однажды в колледже, будучи голодным и в подпитии, я изобрел сандвич с тостами, представлявший собой кусок поджаренного хлеба между двумя кусками неподжаренного и слегка сдобренный маслом и кетчупом. По счастью, на Аллен-авеню можно найти пищу, способную ублажить и куда более изощренного гурмана, чем я.
Не существует единого мнения, как Аллен-авеню в районе Кэррол-Хилл, бывшая в прошлом типичным американо-итальянским анклавом в Уикендене, превратилась с годами в собрание итальянских продуктовых магазинов, винных лавок и ресторанов, обслуживавших почти исключительно туристов и покупателей из других городов. Если вы спросите об этом жителя Кэррол-Хилл из постоянно уменьшающейся группы аборигенов, обитающих в этом районе на протяжении двух-трех поколений, то рискуете нарваться или на грубость, или на горькие сетования. Житель же другой части Уикендена, возможно, скажет вам, что это место в его детские годы и впрямь было каким-то особенным, но со временем опошлилось, и теперь здесь шляются лишь любители красного соуса или облаченные в просторные костюмы в стиле зут заезжие пижоны. Как видите, оба ответа страдают отсутствием определенности.