В Вальпургиеву ночь костры не жгли.
27 мая 1945 года я впервые пошел к молитве. Читал Форсберг. На меня глазели. Юсефина тоже была там со своим юным сыном.
Тогда-то наконец я и получил сигнал.
Мне явился капитан Немо, как раз когда я разглядывал Спасителя на картине в раме с зазубриной. Капитан Немо спешил, он чуть ли не вспотел, это случилось, когда пели псалом «О глава окровавленная», но его сообщение нельзя было истолковать превратно.
Он сказал:
— Ты должен найти мертвого младенчика, чтобы с его помощью связаться с Ээвой-Лисой, которая ждет воскресения.
— Ты чё, чокнулся, — сказал я со страхом, но так, чтоб никто ничего не слышал, — как же я его найду?
Он ответил:
— Позови на помощь Юханнеса. Ты должен найти остров с горой Франклина. Там кроется решение загадки.
— А где этот остров? — спросил я растерянно.
Но он исчез.
Никто не заметил, что произошло, все как ни в чем не бывало продолжали петь. Я сидел совершенно невозмутимый и сбоку разглядывал Юханнеса. Неужели мне придется обращаться за помощью к этому Иуде.
Но тем не менее.
По дороге с молитвы я пристроился за Юханнесом. Подошел к нему и сказал:
— Нам надо найти таинственный остров, там ты узнаешь, что произошло.
Он посмотрел на меня как на чокнутого. Потом кивнул. И шепотом спросил:
— А где тот остров?
— Должно быть, в озере, — прошептал я. — Я думаю, это Русский остров, но надо разведать.
— А как мы разведаем? У нас ведь нет лодки.
Лодки у нас не было.
Я сказал:
— Построим.
И тут Юсефина резко дернула его за руку и увела от меня.
Вечером я тщательно изучил карты Альфильд. Пятна от плесени на вощеной бумаге напоминали птиц на желтом льду. Когда я наложил их друг на друга, возникла новая карта. Я знал, что близок к ответу.
Назавтра я сделал рукой знак Юханнесу, который стоял возле стойла Сельстедтов, по другую сторону долины. Вид у него был растерянный. Но он наверняка сообразил, потому что минуту спустя сделал ответный знак, который мне не составило труда понять.
Он означал: в кратере вулкана Франклина.
Через озеро протекала река.
Она впадала в озеро с северной стороны и вытекала с южной. Река брала свое начало далеко, в Лаппмаркене, и весной по ней сплавляли лес. Зрелище было захватывающее, и наблюдать его можно было с того места, которое называлось Шён, то есть просто «озеро».
В конце мая озеро постепенно наполнялось бревнами, кусками льда и плывущими льдинами. Бревна иногда прибивало к берегам, больше всего к северным, в районе Русского острова, но, случалось, и в устье. А потом, к Иванову дню, озеро очищалось.
Но не полностью. Оставались застрявшие бревна. Обычно это была самая лучшая древесина, легко державшаяся на воде. В топляках же скапливалось много влаги, бревна всасывали в себя воду и уходили на дно, как люди, объяснил проповедник Брюггман на собрании Войска Надежды.
Часть бревен плыла к морю, часть застревала, а часть тонула.
Что станется с застрявшими бревнами — известно. Через неделю явятся сплавщики, шестами столкнут их с берега, собьют в кучу и отправят вслед за остальными. Сплавщики шли вдоль берегов на гребных лодках, они очищали берега за один день, и заторов как не бывало.
Застрявшие бревна назывались «последыши». И как только последыши убирали, озеро вновь было свободным.
У меня не было лодки. Но капитан Немо дал мне наставление и силы. Я должен построить лодку. Это будет плот. После чего Юханнес поможет мне искать. Он мерзкий Иуда и предатель. Но капитан Немо велел.
Так он мне велел во время пения псалма «О глава окровавленная». И я выполнил его приказ.
До того как убрали последыши, я спрятал три бревна.
В воскресенье, 3 июня, я отправился, за час до службы, в Мелаон. Я выбрал воскресенье, потому что хотел, чтобы мне никто не мешал: все сидели в молельном доме. Да и идти к молитве я считал ненужным.
Так уж получилось, поскольку Сын Человеческий суетился по другим делам, а на меня у него никогда времени не хватало. Когда человек в беде, Сын Человеческий должен приходить на помощь. Он должен быть благодетелем и заступником. Но как бы не так. Капитан Немо — тот мог. А Сын Человеческий — нет.
Найди, сказал капитан Немо, и поэтому я построил плот.
Прежде всего надо отыскать мертвого младенчика. Потом Ээва-Лиса воскреснет в этой земной жизни. Младенчика наверняка отнесло подо льдом куда-нибудь, где он и застрял, как бревнышко. Сел на мель. Такова природа плывущих.
Последыши еще не убрали. Бревен сколько угодно. Вода стояла высоко, заполняла канавы.
Я трудился целый день. Вытащил три бревна и спрятал их в канаве, чтобы их не обнаружили и не сплавили вместе с другими последышами. Они были тяжеленные. Я помолился Иисусу Христу, но он никак себя не проявил, так что пришлось продолжать одному.
Я точно обезумел. Прошлогодней травы вокруг полно. Я прикрыл бревна. Теперь оставалось только ждать. Когда придет время строить лодку, я позову Юханнеса. Он не откажется, потому как капитан Немо постановил, что отныне мое желание — и его тоже.
Я сидел наверху, в лесу, в тот день, когда сплавляли последыши. Они ничего не заметили. Пришло время строить судно, которое воссоединит меня с Ээвой-Лисой.
В детстве я часто размышлял, что за человек, собственно говоря, Юханнес.
Становишься в тупик. Определить, что ты за человек, и то нелегко. Каким ты должен быть — еще тяжелее. Когда я был маленьким, я хотел быть как Юханнес, но оставался самим собой. В этом-то и заключалась проблема.
Юханнес был скор на ногу и, ежели хотел, умел быстро говорить. Ему все легко удавалось, и в деревне его все любили. В парусиновых туфлях он бегал быстрее всех. Если мы рыли пулеметный окоп в карьере, он никогда не боялся, что тот обвалится ему на голову. Когда кошка Эрикссонов прыгнула на рыболовный крючок, и крючок застрял у нее во рту, и она жутко кричала, Юханнес бросился к кошке и вытащил крючок. Все остальные, я особенно, только стояли и глазели. Однажды он заснул в молельном доме, и никто не возмутился. Когда в «Коппру» привезли пять кило бананов, он, хоть и не имел денег, купил три штуки, прежде чем кто-нибудь успел открыть рот, и заслужил похвалу Юсефины. Никому и в голову не могло прийти, что привезут бананы. А он быстро соображал.
Юханнес все делал как нужно. Я ни разу не обозвал его мерзким Иудой. Но после этой истории с Врагом и Ээвой-Лисой он стал меня бояться. Ведь я единственный, кто знал, а к тому, кто знает, надо держаться поближе и не ссориться с ним.
Поэтому он послушался, когда я сказал ему о пещере Франклина. И вопросов не задавал. Но коли кого обменяли, как нас, у тех появляется что-то общее. Одного увели, другого привели. Но все равно обменяли. Это вроде как когда в глазах двоится.
Я велел ему. И он послушался, в тот июньский день, когда сплавляли последыши.
С каждым днем сигналы становились все яснее.
Я совсем перестал разговаривать, чтобы собраться с силами. Как-то я сидел, опустив ногу в ручей, наверх всплыла пиявка и уселась мне на ногу, но кровь сосать не стала. Просто села, таким движением, каким гладят лошадиную морду, на мою ногу.
Это было очевидно. Я смотрел на нее с утвердительной улыбкой. Она уплыла, без единого слова.
Мы спустили бревна в воду, самое длинное поместили в середину, два других по бокам, и скрепили их поперечным брусом. Впереди прибили гвоздями поперечную доску, посередине три доски, сзади еще три. Мы пользовались шестидюймовыми гвоздями, и только сзади — трехдюймовыми.
Я сказал, довольно громко:
— Когда плот нам больше будет не нужен, мы отдерем доски и вытащим гвозди. Если оставить гвозди, они могут испортить лезвие пилы, и работающие на сдельщине потеряют деньги. Нельзя забывать про сдельщину.
Юханнес не ответил, как будто и не слышал моих слов.
Я был доволен, что сказал это. Он бы, пожалуй, никогда не вспомнил про гвозди и пилу.
Я начал объяснять, потому что мне было приятно объяснять. Я объяснил, как важно, чтобы плот выдержал нас обоих. Я знал, что мой вес 52 кг. У него приблизительно такой же. Так что плот должен выдержать 100 кг, но дерево сухое и плавучее.
На это ему нечего было ответить.
Я подумал и об оснащении. Я взял у Свена Хедмана его коробку для бутербродов, там у нас хранился провиант. Он состоял из 1 бутылки воды, 1 куска колбасы (длиной в 1 дм), полбуханки хлеба, 8 морских сухарей, 1 ножа, 100 г маргарина, 20 кусков сахара, 1 маленькой банки мелассы (что-то вроде патоки, только более темного цвета, которой кормили коров, но которая по вкусу была ничуть не хуже, зато дешевле, по словам Свена Хедмана), 4 тонких лепешек. Таков был провиант. Я занес список в блокнот, в столбик, вроде как бы составил опись спасенного имущества.
Я все устроил сам. Юханнес не делал ничего. Поэтому-то он, верно, и был такой молчаливый.
Мы вышли в семь вечера.
В последнее время Юханнес словно бы переменился.
Прежде он всегда сам командовал, он ведь был шустрый и пригожий, всеобщий любимчик.
Но теперь. Теперь все было как бы наоборот. Он все больше и больше делался как я. Точно начал срастаться со мной. Ужасно, если подумать.
Я подумал, что мне надо бы сказать ему об этом.
Подул ветер, и мы подняли на плоту парус. Натянули между двумя палками, привязанными шнурами, простыню. Когда порывы ветра становились слишком сильными, а это случалось, нам приходилось самим держать палки.
Ветер дул прямо с берега, с юга, то есть от леса с лужайкой, где Альфильд стала лошадью и ходила на привязи вокруг кола, а они пришли и забрали ее. Оттуда и дул ветер. Я часто спрашиваю себя, мог ли я, то есть мы, поступить иначе. Мы могли бы забрать ее из Браттбюгорда, и от человека-крокодила, и от того, с двумя головами, и того, от которого воняло хуже, чем в свинарнике. Но мы этого не сделали.