Пулемет наш молодец,
Фриц, капут тебе, конец!
— Группа-а-а-а… — раздается команда Гуриелидзе. Мы громче чеканим шаг. — Стой, раз-два-три! — Мы застываем на месте. — Нале-е-е-во! — Мы поворачиваемся — кто налево, кто направо. — Вольно, чтоб вам провалиться, болваны! Разойдись!..
После пятиминутного перерыва Гуриелидзе объявил:
— Задача сегодняшнего дня заключается в следующем: фашисты занимают левый берег Волги, — он показал рукой сперва на меня, потом на Супсу, — наши войска, — он ткнул пальцем в сторону Нодара, — выбивают немецких захватчиков из окопов, вступают с ними в рукопашную схватку, уничтожают их основные силы, преследуют остатки до правого берега Волги и дальше на шестьдесят километров. Задача ясна?
— Шестьдесят километров — это много! — испугался Нодар.
— Да ты не бойся, столько и мы не сможем бежать! — успокоил я его.
— Девочки! — продолжал учитель. — Полевой госпиталь развернется здесь, под орехом. Главным врачом назначается Хатия. Ната, Какано, Тина — медицинские сестры. В десять ноль-ноль открываю боевые действия. Учитель извлек из кармана огромные, с колесо арбы, часы на полуметровой металлической цепи, поднес их к уху, встряхнул раза два, покачал безнадежно головой, спрятал часы и продолжал:
— Сосо Мамаладзе, забирай свою армию и занимайте окопы на берегу Волги!
— Тоже мне армия! Подсунули мне всякую шваль!.. Одолжите мне, учитель, Нодара, и тогда мы посмотрим, чья возьмет!
— Разговорчики! Нодар Каландадзе, занимайте свои места в верхних окопах!
— Я не хочу так! — запротестовал я. — Дайте хоть раз и мне побыть красным!
— Погодите немного, станут ваши рожи и красными и лиловыми! — заржал Нодар.
— Чего вы кобенитесь? Сдавайтесь сейчас же, и все тут! — предложил мне Тамаз Керкадзе.
— Цыплят по осени считают! — отпарировал я.
Я и Нодар собрали свои войска и направились на отведенные нам места.
Я выстроил перед окопом своих бойцов и обратился к ним с исторической речью:
— Солдаты и офицеры! Вы находитесь перед событием всемирного масштаба. Сегодня вы должны доказать Нодару Головастику, что вы не являетесь трусами и слабаками! Перед вами раскинулись берега Супсы, изобилующие майской черешней и июньской грушей. Правда, груша еще не поспела, но есть ее можно, я пробовал вчера… Так вот, вы голодны, раздеты и разуты. Победите в этом бою, и я обещаю вам хлеба и одежду! А если мы проиграем бой, нас ждут позор, плен и барахтанье в ледяной Супсе. Понятно вам?
— Понятно! — простонало войско.
— Тогда вооружайтесь комьями и лезьте в окоп!
Красные проделали тот же маневр.
Леван Гуриелидзе дал сигнал, и операция началась. Перед нами была открытая позиция: кругом ни одного кустика, лишь несколько ветвистых ореховых деревьев.
Мы сложили деревянные винтовки на бруствере окопа, приготовили комья и затаили дыхание. Из окопа противника первым вылез Нодар Каландадзе. Взмахом руки он приказал своему войску следовать за ним и пополз в нашу сторону. Голова его перекатывалась с места на место, словно спелая тыква.
— Вот я его сейчас по башке! — произнес мечтательно Отия Каландадзе, выбирая ком покрупнее.
— Без моего приказа не стрелять! — распорядился я.
— Если они встанут, потом их не остановишь! Лучше перебить их в окопе! — посоветовал Соломон Жгенти.
— Далековато… Подпустим их ближе! — сказал Ромео Чунуквадзе.
Противник приближался. Я понимал, что, ползя, ребята не могли нести с собой более одного-двух комьев, поэтому надеялся отбить первую их атаку. Я предупредил своих:
— Не торопитесь! У них не хватит боеприпасов! Стреляйте только по моему приказу! И не вздумайте преследовать их: в рукопашной они нас побьют как пить дать!
— Ура-а-а! — заорал вдруг Нодар, вскочил и помчался к нам.
За ним последовала вся его ватага. Уроки нашего военрука, видать, не прошли даром, — неприятельские солдаты бежали пригнувшись к земле, зигзагами.
— Ура-а-а! — крикнул еще раз Нодар.
— Захрума-а-а![27] — не вытерпел Отия Каландадзе и запустил в противника здоровенный ком земли. Ком угодил в голову Нодару, да с такой силой, что он выронил ружье и упал словно подкошенный.
— Огонь! — завопил я, и на наступающих обрушился шквальный огонь нашей артиллерии. Ряды неприятеля дрогнули, остановились, потом поспешно откатились назад и укрылись в окопе.
— Нодар Головастик, не смейте больше показываться, иначе перебьем всех! — крикнул я.
— Поглядеть бы сейчас на его лоб! — сказал Отия.
— «Лоб, лоб»… — проворчал Эдуард Джабуа. — Попадем им в руки — не жди пощады!
— Без паники! — сверкнул я глазами.
— Нодар сейчас зол, как сто чертей… Съест он нас! — предупредил меня Кажура Гагуа.
— Кто трусит — вот белый флаг! — Я достал из кармана платок.
— Сосойя Мамаладзе, — донесся крик из окопа неприятеля, — сдавайся, пока не поздно!
— Покажись, если ты такой герой! — крикнул я в ответ и вылез из окопа.
— Вот я! — поднялся Гурам Тавберидзе.
— А где этот болван?
— Который?
— Ваш маршал!
— Я здесь, а тебе последний раз предлагаю сдаться, пока ты жив! — крикнул Нодар и тоже вылез из окопа. — Считаю до трех! Потом перехожу в рукопашную!
— Попробуй только!
Нодар отдал распоряжение, и тотчас же все его войско поднялось во весь рост.
— Ребята, вставайте и приготовьте гранаты! — приказал я своим.
— Ну, теперь крышка нам! — заскулил Ромео Чануквадзе.
— Один! — начал Нодар.
— Черт тебе господин! — ответил я.
— Два!
— Пустая твоя голова!
— Два с половиной… — сжалился над нами Нодар.
В наших рядах подозрительно зашептались.
— Сосойя, пока есть время, переходи на нашу сторону! — крикнул Тамаз Керкадзе.
— Я не изменник!
— Переходи, говорю, и мы простим тебя!
— Не нуждаюсь в твоем милосердии!
— Тогда сдавайся! Пленных мы кормим сливочным маслом и белым хлебом! — предложил Нодар.
— Подавитесь сами вашим белым хлебом!
— Три! — крикнул Нодар, и неприятельское войско с громовым «ура» двинулось на нас.
— Огонь! — взвизгнул я. Три кома подряд рассыпались на голове Нодара, но сдержать натиск красных было уже невозможно.
— Бей его! — раздался боевой клич, и началось…
Все перемешалось. Пошли в ход подножки и пинки, оплеухи и кулаки, щипание и укусы, комья земли и палки.
— Что ты делаешь, осел!
— Ухо-о-о!..
— Не рви штаны, сволочь, они отцовские!
— Сдаешься?
— Убит я!
— Подними руки!
— Опусти палку — подниму руки!
— Бросай оружие!
— Какое еще оружие?
— Отпусти рукав, собака!
— Ты что, за настоящего немца меня принимаешь?!
— Чего ты плюешься?
— А ты не тяни меня за нос!
— Учитель! Он и впрямь меня убивает!
Потом первый пыл битвы остыл, слышалось лишь тяжелое дыхание уставших бойцов. Меня тащили за ноги, а деморализованное вконец мое войско с поднятыми вверх руками шагало рядом.
Меня потащили к учителю.
— Товарищ начальник штаба! — вытянулся Нодар. — Ваше задание выполнено, неприятельская армия разбита, левый берег Волги захвачен нами, наши войска триумфальным маршем следуют на запад, жертв с нашей стороны почти нет! Кроме того, захвачен в плен фашистский генерал Сосойя Мамаладзе. Вот он!
— Сосойя, горе ты мое луковое, опять ты угодил в плен? — спросила Хатия.
Победители и побежденные разразились дружным хохотом. Я встал, отряхнулся и… расхохотался.
— Теперь отдохните полчаса, а затем — марш на плантацию! — объявил военрук.
С веселым гиканьем бросились мы к реке и с удовольствием бултыхнулись в холодную воду. Потом мы лежали в тени и молча наслаждались покоем, тишиной и прозрачным, без единого облачка, голубым небом. Леван Гуриелидзе лежал здесь же с нами и с нескрываемым удовольствием курил «Темпы». Приятный аромат папироски щекотал нам ноздри. Табак, разумеется, был у каждого из нас, но городские папиросы, да еще «Темпы», да еще в военное время, имели для нас особую привлекательность. Мы горели желанием выпросить у учителя одну-единственную папироску, чтобы выкурить ее всем классом, по одной затяжке на брата, и затем хвастаться на все село: вот, мол, мы курили «Темпы». Наконец Нодар не выдержал, подмигнул мне и толкнул — пойди, дескать, попроси. Я выразительно покрутил указательным пальцем у своего виска. Нодар с непередаваемой гримасой повторил просьбу. И я решился.
— Леван Петрович…
— Чего тебе, Мамаладзе?
— Леван Петрович, это правда, что последняя просьба приговоренного к расстрелу человека удовлетворяется?
— Правда! — ответил он с такой уверенностью, словно сам раз десять побывал в роли осужденного на смерть.
— Я ведь пленный фашистский генерал?
— Точно!
— Значит, вы расстреляете меня?
— Если дашь правдивые показания, может, и помилуем…
— Никогда! — заявил я твердо.
— Ну, значит, будешь расстрелян! — нахмурился воен-рук.
— В таком случае выполните мою последнюю просьбу!
— Что вы скажете? — обратился начальник штаба к своему штабу.
— Считаю, что было бы подло с нашей стороны отказать ему! — ответил со всей серьезностью Нодар.
— Так и быть! Говори, Мамаладзе, в чем заключается твоя последняя просьба? — смягчился начальник штаба.
— Дайте одну папироску на обе армии… Мы выкурим ее в окопе, вы даже не увидите нас…
Гуриелидзе остолбенел от неожиданности. Придя в себя, он заговорил, задыхаясь от возмущения и глотая слова:
— Что?! Что ты сказал?! Да как ты… Кому ты… Как ты посмел?! Чтобы я, Леван Гуриелидзе… педагог… ветеран войны… чтобы я своей собственной рукой… дал папироску… своим ученикам?! Отравил бы ваши легкие, сердце, кровь?! А?! Скажите, что это было шутка!.. Иначе я сойду с ума!..
Я перепугался не на шутку. Ребята затаили дыхание.
— Конечно… Мы пошутили, уважаемый Леван Петрович!