Оказавшись вместе с Эномаем и с сотней гладиаторов во дворе, Спартак увидел беспорядочно бегущих гладиаторов. По крикам, воплям и возгласам он понял, что внутри дворов все кончено; оставался лишь один путь к спасению: вырваться из школы и искать убежища на Везувии.
Вернувшись в атрий, он крикнул громовым голосом, который покрыл на мгновение шум боя:
— У кого есть меч, стойте здесь и защищайте выход от легионеров!
Несколько гладиаторов, вооружившись мечами и копьями, отнятыми у сторожей оружейного склада, стали живой стеной у выхода, которым тщетно пытался овладеть отряд Попилия; сам Попилий, раненный в правую руку и в голову, храбро сражался в первом ряду.
— Следуйте за мной! — кричал Спартак и, размахивая высоко в воздухе факелом, подавал этим знак другим гладиаторам.
Быстрым шагом он вместе с Эномаем направился к стене, окружавшей школу, — к тому самому месту, где была узкая и низкая калитка, заколоченная много лет назад. Она могла стать теперь единственным путем к спасению.
Но, чтобы поджечь калитку, потребовалось бы не менее получаса, между тем победители, продвигаясь по всем проходам и переулкам, не дали бы восставшим возможности использовать драгоценные минуты, а у гладиаторов не было ни секир, ни молотков, чтобы выломать калитку. Что же делать? Как открыть возможно скорее этот выход?
В волнении и тревоге все оглядывались по сторонам, ища подходящее орудие.
Вдруг Эномай заметил мраморную колонну, лежавшую неподалеку, и крикнул товарищам:
— Самые сильные, вперед!
И тотчас семь или восемь самых рослых и сильных гладиаторов вышли вперед и стали перед Эномаем; окинув их опытным взглядом, он нагнулся над колонной и, подложив руки под один ее конец, сказал высокому, могучему самниту, почти такому же гиганту, как и он сам:
— А ну-ка, покажи свою силу. Бери эту колонну за другой конец.
Все поняли намерение Эномая. Гладиаторы освободили место перед калиткой, а германец и самнит без труда подняли и перенесли колонну ближе к калитке.
Затем, раскачав огромную глыбу, они обрушили ее на калитку, и та затрещала под страшным ударом.
Гладиаторы еще раз таранили дверь, а на третий раз она раскололась и рухнула на землю. Погасив и бросив факелы, они в молчании вышли через этот проход вслед за Спартаком и по темным, узким улицам города направились в харчевню Ганимеда.
Харчевня эта была самой близкой к школе Лентула и наиболее посещаемой, потому что хозяином ее был рудиарий, большой друг Спартака. Он принимал участие в заговоре и оказал немало услуг Союзу угнетенных.
Над входом в харчевню висела безобразная вывеска с изображением отвратительного Ганимеда, наливающего красный, как свернувшаяся кровь, нектар в чашу такого же уродливого Юпитера. Находилась харчевня на расстоянии выстрела из лука от тех ворот, где стояли на посту капуанские солдаты, возглавляемые толстым и благодушным префектом Меттием Либеоном.
Спартак и двести гладиаторов продвигались в глубоком молчании со всевозможными предосторожностями. Они неслышно шли друг за другом, и по данному вполголоса приказу все остановились.
Фракиец, германец и еще семь или восемь человек вошли в харчевню. Владелец ее был в страшной тревоге за исход борьбы, о которой догадывался по крикам и шуму, доносившимся сюда из школы. Он вышел навстречу гладиаторам и взволнованно спросил:
— Ну как? Какие вести?.. Как идет сражение?
Но Спартак, прервав расспросы, сказал:
— Вибиний, давай нам все оружие, какое только у тебя есть. Дай нам все, что в руках отчаявшегося человека может стать оружием!
И, подбежав к очагу, Спартак схватил огромный вертел, а Эномай — топор, висевший на стене. Собрав в охапку вертела, ножи и косы, они вышли из трактира и распределили это оружие между гладиаторами. Их примеру последовали остальные, и вскоре все были вооружены; они захватили с собой также три небольшие лестницы, которые нашлись в кабаке, и несколько веревок.
Первым двинулся Спартак; остальные молча шли следом за ним по направлению к той улице, где стояли римские солдаты. Не успели легионеры подать сигнал тревоги, как гладиаторы с яростью бросились на них, нанося страшные удары, убивая на месте с быстротой и неистовством.
Сражение длилось всего несколько минут; отчаянный напор гладиаторов быстро завершился разгромом многочисленного отряда легионеров и городских солдат.
Молодой центурион Квинт Волузий старался воодушевить солдат и кричал:
— Вперед, капуанцы!.. Смелее, во имя Юпитера Тифатского!.. Меттий… доблестный Меттий!.. Ободряй солдат!
Внезапный натиск гладиаторов привел Меттия Либеона в замешательство, и он поспешил укрыться позади своего небольшого отряда. Когда он услышал, что его настойчиво призывают к выполнению долга, он начал кричать, сам не понимая, что он говорит:
— Конечно… несомненно. Капуанцы, смелее! Вперед! Доблестные капуанцы… Я буду командовать… вы будете сражаться! Не бойтесь ничего… Бейте!.. Убивайте!..
И при каждом слове он пятился все дальше.
Бесстрашный Квинт Волузий пал, пронзенный насквозь страшным ударом вертела, которым был вооружен Спартак, а гладиаторы, прорвавшись, опрокидывая все вокруг, промчались мимо несчастного префекта, который, став как будто меньше ростом, рухнул на колени и принялся молить дрожащим, прерывающимся от рыданий голосом:
— Я человек тоги… я ничего не сделал… ничего плохого… Милосердия… милосердия… о доблестные!.. Пощады!..
Его хныканье быстро прекратилось, потому что Эномай, пробегавший в эту минуту мимо, дал ему пинка с такой силой, что толстяк отлетел на несколько шагов и, упав на землю, лишился сознания.
Когда гладиаторы пробежали шагов триста, Спартак остановился и, задыхаясь, сказал Эномаю:
— Половина из нас должна остаться здесь, надо хотя бы на полчаса задержать наших преследователей, чтобы дать возможность другой половине перебраться через городскую стену.
— Я останусь, — сказал Эномай.
— Нет, ты поведешь их к Везувию, а я останусь.
— Нет, нет, ни в коем случае! Если я умру, ты будешь продолжать войну, а погибнешь ты — все будет конечно.
— Беги, беги ты, Спартак, — воскликнули восемь или десять гладиаторов, — мы останемся с Эномаем!
Слезы показались на глазах Спартака при этом благородном соревновании в самоотверженности и братской любви; пожав руку германцу, он сказал:
— Прощайте!.. Я жду вас на Везувии!
В сопровождении части гладиаторов, к которым, по приказу Эномая, присоединились те, что несли лестницы, Спартак исчез, углубившись в лабиринт тропинок, которые вели к городской стене, в то время как Эномай приказал оставшимся гладиаторам войти в соседние дома и выбрасывать из окон скамейки, кровати и другую мебель, чтобы забаррикадировать улицу, готовясь к длительному и упорному сопротивлению приближавшимся римским когортам.
Глава одиннадцатаяОТ КАПУИ ДО ВЕЗУВИЯ
Через два часа после событий, описанных в предыдущей главе, небольшой отряд гладиаторов, бежавших из школы Лентула, после быстрого марша остановился около великолепной виллы Гнея Корнелия Долабеллы, расположенной на живописном холме между Ателланской и Куманской дорогами, примерно в восьми милях от Капуи.
Пока Эномай, укрывшись за баррикадами, которыми были перегорожены улицы, отражал яростный натиск римских легионеров, Спартак и его товарищи при помощи трех связанных между собой лестниц под прикрытием темноты взобрались на крепостной вал; затем с большим трудом, подвергаясь немалой опасности, они втащили лестницу наверх, приставили ее к наружной стороне стены и благополучно спустились вниз. Здесь они развязали все три лестницы, положили их одна на другую и перекинули через глубокий ров, наполненный водой и тиной, через который иначе не могли бы перейти. Сбросив лестницы в ров, они быстрым маршем двинулись напрямик через открытое поле, простиравшееся между двумя дорогами — Ателланской и Куманской.
Дойдя до железной решетки виллы Долабеллы, Спартак несколько раз позвонил; в ответ раздался лай собак, который разбудил задремавшего привратника, старого раба-фессалийца. Прикрывая левой рукой медный светильник, который он нес в правой руке, старик подошел к калитке, бормоча по-гречески:
— Вот нахалы, полуночники! Кто это шатается без спросу по ночам? Нет, погоди, я тебя жалеть не буду! Завтра же донесу управителю.
Старик подошел к самой калитке; за ним, оскалив клыки и неистово лая, бежали две молосские собаки.
— Да будет к тебе благосклонен Юпитер Олимпийский и пусть тебе всегда помогает Аполлон Пегасский, — сказал Спартак по-гречески. — Мы греки, рабы, такие же несчастные, как и ты. Мы бежали из Капуи. Открой поскорее, не вынуждай нас применять насилие, а то тебе придется плохо.
Легко себе представить, как перепугался старый фессалиец, услышав эти слова и увидев отряд измученных, странно вооруженных людей.
Застыв от ужаса, он стоял с поднятым вверх светильником и больше был похож на статую, чем на живого человека. После минутного молчания, прерываемого только лаем молосских собак, Спартак вывел старика из оцепенения своим мощным голосом:
— Ну что ж, во имя вековых лесов Оссы и Пелиона, решишься ли ты наконец открыть нам добровольно? Уймешь ли ты своих надоедливых псов? Или ты хочешь, чтобы мы взялись за топоры?
Эти слова положили конец колебаниям привратника. Он вытащил ключи и, отпирая калитку и отодвигая засов, покрикивал на собак:
— Замолчи, Пирр!.. Тихо, Алкид!.. Да помогут вам боги, мужественные люди!.. Сейчас отопру… Тише вы, проклятые… Располагайтесь, как вам будет удобно!.. Сейчас выйдет управитель… Он тоже грек… Очень достойный человек… Вы здесь найдете чем подкрепиться.
Как только гладиаторы вышли на главную аллею виллы, Спартак велел запереть калитку и поставил там стражу из пяти человек, затем в сопровождении остальных в несколько минут дошел до большой площадки, обсаженной деревьями различных пород и кустами душистых роз, мирт и можжевельника, которые росли перед виллой патриция Гнея Корнелия Долабеллы, уже ставшего консулом.