Эшер: Клево. Мне нужно такие вещи знать. Догадка возникла, когда вы с М сказали про азиатскую кухню.
Я: Я вообще люблю азиатскую кухню.
Я: Я ем почти все.
Я: У тебя хорошая память.
Эшер: На некоторые вещи. Но не гениальная, как у тебя.
Я: Спасибо: ) Как идет работа над пристройкой?
Эшер: Через неделю должны закончить. Потом еще формальная проверка, но это фигня.
Сообщения сыпались градом туда-сюда. Темы были разные: его последнее увлечение на Netflix, мои школьные уроки, закрытие бассейна в местной юношеской христианской ассоциации на несколько недель (из-за этого Эшер собирается в шесть утра завалиться к Джейсу, поплавать)… Между сообщениями я внимательно изучала каждый миллиметр желудя – все его впадинки, рубчики и бороздки. Потом надела его на золотую цепочку и повесила себе на шею. Я набирала текст, и стирала, и снова набирала, пока…
Эшер: Слушай, мама только что выкрикнула мое любимое слово… пицца. У нее это значит, что тесто без глютена.
Я: Ням!
Я: Вкусно.
Я: Отпад.
Эшер: Погоди… вопрос.
Я: ?
Эшер: А у ТЕБЯ есть любимое слово?
Эшер: Или даже лучше – любимая книга?
Я: Хм-м…
Эшер: Прочитала столько книг – и нет любимой?
Какая история была у меня самой любимой? Никто меня раньше об этом не спрашивал. Даже я сама себя не спрашивала.
Я: Должна подумать, потом скажу.
Эшер: Буду ждать. Значит, завтра?
Я: Жду с нетерпением.
Я: Да.
Я: Завтра.
Эшер: Я на это рассчитываю.
Батарея на мобильнике ушла в красную зону. Я потянулась через всю кровать за зарядкой и продлила телефону жизнь. Испытав шок от первого сообщения Эшера, я оставила дверь в комнату открытой и теперь смотрела сквозь дверной проем на сваленные в кучу предметы и слушала приглушенные звуки маминых шагов от коробки к контейнеру и обратно к коробке. Я наблюдала, не переставая думать о новой цепочке у меня на шее. Мама передала мне настоящую фамильную вещь. Многие мамы и дочки соблюдают такую традицию. Вот кое-что мое. Теперь это твое.
Я вытащила желудь Эшера из-под футболки. Серебро и золото. Настоящий поцелуй, не понарошку, как в книге «Питер Пэн», что лежала у меня на столе, и не как в тысячах других историй, теснившихся вдоль моих стен. За ними в пыли, которая танцевала в луче света, была мама.
Я требовала, чтобы она двигалась вперед. Но мне и самой следовало сделать это, следовало выйти из своего книжного укрытия. Из тени, которая была причиной моей бледности, мешала принимать быстрые решения в проулках с мальчиками, которые мне действительно нравились, и заставляла сомневаться в каждом своем движении.
Вот кое-что мое. Теперь это твое.
О чем бы я ни мечтала, я приняла свое прошлое. И мой будущий поцелуй теперь висел на цепочке из тысячи прожитых мамой моментов. Мой первый поцелуй, со всеми его бороздками, впадинками и другими тщательно выгравированными деталями, висел на старой фамильной цепочке, которую носила моя мама.
Глава двадцать пятаяГдешний остров
Конечно, тогда остров и был выдумкой, но сейчас он стал настоящим… и не было ночников.
Как и следовало ожидать, красный мисо-соус с ломтиками свежего огурца, обойдя салфетку, капнул на мои белые джинсы и расплылся там жирным пятном.
– У-у, меткий удар, – поморщившись, сказал Эшер.
Я капнула на пятно ледяной водой:
– Только Марисоль не рассказывай. – От промакиваний салфеткой становилось только хуже. – Для нее это иллюстрация к слову «катастрофа». Она бы определила это так: «Убийство портного в кафе «Поке» в Северном Парке».
Эшер наклонился ко мне и сочувственно улыбнулся:
– Надо же, как раз когда я хотел сделать тебе комплимент и сказать, что ты прекрасно владеешь палочками.
Я рассмеялась.
– И ни слова Марисоль, – пообещал он.
– Спасибо. Она вроде как контролирует мой гардероб.
– Она знает, что лучше для тебя, – сказал Эшер.
Я отвела взгляд от блузки в швейцарский горошек, на которой тоже искала пятна, и заметила, что Эшер оторвался от еды и теперь, постукивая палочками по краю блюда с пряным тунцом, внимательно смотрел – не пялился – то на мое лицо, то на серебряный желудь у меня на шее. Протянув свободную руку, Эшер дважды чуть дернул за кулончик и улыбнулся.
Я тоже улыбнулась, надеясь на то, что между передними зубами не застрял салат из морской капусты.
– Как была пицца?
– Особенно хорошо, потому что не пришлось драться с папой за вторую – или… э-э… третью – порцию. – Он поднял стакан с водой. – Командировка.
Меня зацепило другое слово, и я чуть вздрогнула от его отголоска. Папа.
– Ой. – Эшер коснулся моей руки. – Я иногда забываю о ситуации с твоим папой.
О том, что мой папа уехал в командировку на восемнадцать лет.
– Дело не в том, что ты это сказал. Говори о своем папе когда хочешь. Обычно меня это вообще не задевает. – Я решила взять еще кусочек, к счастью, на этот раз не капнула на себя. – Пару дней назад Марисоль поставила мне задачу: привыкнуть к мысли о том, что у меня есть отец. Пока даже не волноваться ни о встрече с ним, ни о чем-либо еще. – Я дернула плечом. – Она права. Действительно знает, что лучше для меня. Но опять же, здесь все по-другому.
Он кивнул:
– Будто надо представить известный тебе мир, при этом добавив туда какого-то еще человека, которого раньше никогда там не было.
– Именно, – подтвердила я.
Желудь, отсутствие Лондон и обещанный поцелуй не изменили для нас одного: с Эшером Флитом было очень легко общаться. Я то и дело краснела от того, сколько всего я сегодня наговорила: призналась, что без Марисоль не могу нормально одеться и что я в своей попытке предстать настоящей Дарси Уэллс должна начать думать о мужчине, который участвовал в моем создании.
Скажешь вслух – сделаешь настоящим. И я говорила.
Я захватила палочками комочек клейкого риса:
– Мама и я, как ты уже знаешь, в общем, дома у нас… непорядок. Но ничего другого я не знаю. У нее есть любимая работа, а я умудрилась одолеть школу и подготовить себя к какому-никакому будущему. То есть я хочу сказать, что она… мы выдержали, несмотря на…
Накопительство. Быстрый кивок Эшера завершил мысль, мне не пришлось произносить это вслух. Я продолжала:
– Отца не было рядом ни во время моей первой поездки в Диснейленд, ни когда я в первый рад пошла в детский сад. Все важные события отмечали мы с мамой, иногда еще и бабушка с дедушкой. Но теперь в комплекте есть еще и этот человек. Он тоже обо всем этом знал, хоть и находился на другом конце земли. Он настоящий, хоть я и делаю вид, что нет. Что это понарошку.
– И теперь ты будто бы добавляешь в фотошопе на фотографию лицо того, кто не попал на снимок, – сказал Эшер.
– На все детские снимки. Что, если бы отец отвез меня на удаление зуба мудрости? Что, если бы он всегда мог что-то починить, как папа Брин, и мне не приходилось бы ради мелкого ремонта просить брата Марисоль.
– Погоди, что?
Ой. Починить. Мелкий ремонт. Брат. Просить.
Дело было сделано, назад не отмотаешь. Я зашла слишком далеко, а причина в данный момент поправляла воротничок черного поло. Глупо во всем винить его, но, по правде сказать, Эшер просто был слишком как Эшер. Слишком добрый, с внимательным, нежным взглядом, с мягким, терпеливым сердцем. И нежная припухлость его губ, и широкие, напряженные плечи, за которыми не было видно металлического стула. Сидя напротив, он вытянул из меня километры слов, которые я хранила при себе всю свою жизнь.
Ну и ладно. Все в порядке. Эшер уже знал о накопительстве, так пусть знает и о побочных эффектах. Я сделала глубокий вдох. И начала с того, как мы многие годы не пускали в квартиру ни управляющих, ни рабочих, пока дело не дошло вот до чего: «Теперь, когда Марко уезжает, я хочу сама кое-что сделать. Так что если у тебя на примете есть дельные пособия по установке душевой лейки и аэраторов на краны, пришли мне, пожалуйста».
– Да на YouTube их миллион, но, по-моему, мне там работы минут на пятнадцать.
Ну все, мне конец. Съеденная рыба в желудке пошла косяком.
– Мы справимся, но все равно спасибо. Я могу научиться делать кое-какой мелкий ремонт сама. – Я старалась не встретиться с Эшером взглядом. Просто сидела и смотрела на сырые овощи и рис с соусом.
– Дарси, зачем тебе это, когда…
Я отмахнулась. Отмахнулась от него.
– Я сумею доказать, что Марисоль нисколько не преувеличила наши способности.
Сумею ли? А куда деваться. Слишком велика была разница: одно дело – рассказать Эшеру о маме и о нашей жизни, и другое – показать ему завалы в квартире. Я только начала привыкать к нему. Я робко подняла глаза: он изучал остатки тунцового поке на дне своей тарелки.
– И насчет твоего отца, – сказал Эшер после минутного молчания. И улыбнулся, выправив мою накренившуюся за последние пять минут вселенную. – Вот ты сказала, что он всегда был понарошку. Так, может, тебе послушать провидицу Марисоль и начать говорить о нем так, будто он настоящий? Можно даже представлять его себе и размышлять о том, какой он. Вслух размышлять. – Он раскрыл ладонь, словно приглашая меня накрыть ее своей.
Я так и сделала, а он сплел свои пальцы с моими и сжал руку.
– Ты вообще знаешь, как он выглядит?
– Как сейчас – не знаю. Могу только догадываться по фотографиям двадцатилетней давности.
Эшер наклонил голову и подмигнул:
– Моя мама очень верит в силу «заявлений». Особенно увлеклась этим, когда я только начинал восстанавливаться. Она заставляла меня говорить что-то вроде этого: «Меня зовут Эшер Флит, я пройду курс физиотерапии и смогу опять нормально ходить». Или, например, так: «Когда-нибудь я слезу со всех этих лекарств».