– Дарси.
– Ты и Джейс, – сказала я.
– И что?
– Даже Эшер знал, а я вообще понятия не имела. – Я подняла на нее глаза. – Как я могла не знать? – Конечно, сейчас я уже смогла сопоставить факты. Марисоль всегда замечала его первой, отпускала мелкие колкости и бросала косые взгляды. – Я так погрязла в своих проблемах, что не заметила твоего счастья. Ты ведь счастлива?
– Счастливей не бывает. Как я уже говорила, все получилось случайно, теперь посмотрим, к чему это приведет. Но мы-то с тобой, – наклонив голову, добавила она, – нашей дружбе повезло до чертиков, что во время того поцелуя на сцене под тобой не разверзлась земля.
Мы немного посмеялись, но потом Марисоль снова стала серьезной:
– Кстати, о счастье или о местах, где мы счастливы: за последние дни ты не открыла ни одной книги. Даже «Питера Пэна». Не стоит бросать книги из-за какого-то парня, как это сделала твоя мама. Ты ведь их обожаешь.
– Я… моя… – Да. Ладно. Простые слова работали. Пора было наконец попробовать и другие – намного более сложные. – Я бросаю книги не насовсем и не из-за какого-то парня. Не из-за Эшера и не из-за того, что я сказала маме.
– Из-за чего тогда?
– Я больше не могу поступать так же, как поступали герои в книгах. Не могу идти чужим путем, не могу делать то, что помогло этим героям выжить. Я не могу вести себя как Элизабет Беннет или Джейн Эйр. Я должна быть собой.
Подруга кивнула:
– Почему именно сейчас?
– Потому что я увидела, к чему привели годы вранья и пряток. И я прекрасно поняла, что́ по другую сторону этих книжных обложек. На себе почувствовала. Я впервые почувствовала то, о чем читала все эти годы, – прошептала я.
Подруга смотрела на меня большими круглыми глазами.
– Я устала притворяться. – У меня задрожал подбородок. – Устала прятаться и секретничать. Устала гоняться за идеальными историями и использовать их.
Она бросилась ко мне, положила ладонь мне на колено. Я впилась ногтями в ковер. Дрожь вылилась в рыдания. Я и раньше плакала и шмыгала носом. Но сейчас бумажный лес у меня внутри обмяк от внезапного ливня, от обрушившихся на листы потоков.
– Мне противно ходить на задних лапках вокруг мамы. Да мы обе в своем собственном доме ходим на цыпочках.
Идеально наложенный макияж растекся черными разводами по лицу Марисоль. Вся дрожа, она схватила меня за руку:
– Знаю.
– Накопительство и наши с ней отношения – это вообще отдельная сказка. Довольно мрачная. С меня хватит. Одно-то я могу сделать. Я могу сказать: с меня хватит.
Я как бы сбросила оковы с тела, кости вспыхивали, будто спички. Стремительные потоки крови бились в жилах и дико ревели. От ощущения свободы я вся трепетала, почти воспарив в воздухе.
– Я думала, что мой единственный вариант – сдаться, но это не выход. Выход – честно сказать, кто мы и что мы. Даже если это спровоцирует маму, мы вернемся назад и найдем другую дорогу. Но начнем мы с правды. Я не боюсь, потому что это, по крайней мере, будет… по-настоящему.
Марисоль закрыла лицо руками, у нее из глаз текли слезы. Я затихла, успокаиваясь. И в этот момент встала лицом к лицу с последним оплотом своей невидимости. Тем, что прятал мое сердце от меня и всех остальных. Тем, что держал Эшера на периферии и заставлял меня говорить полуправду.
– Марисоль, я накопительница. Как и она.
– Дарси. Ах, Дарси.
Я стерла с лица жар и опять повторила свою правду:
– Меня зовут Дарси Уэллс, и я коплю слова. Слова в словарях, в историях и в книгах. Я буду их читать – всегда буду, – но не стану их больше копить. И прятаться в них я тоже больше не буду. – Я взглянула на свою драгоценную подругу. – Я хочу прожить свою собственную историю. Автобиографию Дарси Джейн Уэллс. Основанную на реальных событиях.
Марисоль закивала головой, и еще, и еще:
– Начинай прямо сейчас. С Эшером.
Снова хлынули слезы, вода текла из всех душевных трещин и ран.
– Раньше я делала вид, что Эшер не имеет значения, но это было вранье. А когда я узнала, что имею значение для него, я забыла, что надо перестать притворяться.
– Вот и вернись сейчас к реальности, – сказала она. – Ты все обдумала. Что ты поняла?
Скажешь вслух – сделаешь настоящим.
– Что… я люблю его.
– Ох, – всхлипнув, сказала Марисоль.
– Но в последние дни… мне больно. – Я прижала к груди дрожащие руки. – Я думаю о том, что он купил этот желудь… Это так приятно, что меня просто разрывает на части. Но Лондон была права, когда сказала мне все те слова, – все это правда. И потом лицо Эшера в субботу вечером – я этого никогда не забуду. Ему тоже было по-настоящему больно. И я краешком глаза увидела, что будет, если оттолкнуть его от себя навсегда. Понимаю: он не пишет, чтобы дать мне время, но мне этого так не хватает, как и всего остального. Мне его не хватает. И вот все эти чувства борются одно с другим, и я не понимаю, что со мной происходит.
Марисоль сделала то, что я меньше всего ожидала. Прямо там, на полу своей студии, рядом с недоеденными тарелками такос для поднятия настроения, – она захихикала, улыбнулась. Протянула руки и положила их на мои:
– Дарси, добро пожаловать к тебе в сердце. Располагайся и чувствуй себя как дома.
– Как это?
– Разве не понятно? То, что ты чувствуешь, – все эти безумные эмоции – идет не от твоего сердца в форме книжки. – Ее улыбка смягчилась. – Они идут от твоего сердца в форме сердца.
– Ах, – пискнула я. – Так вот какое это чувство, любовь?
– Вот такое это чувство, любовь, – подтвердила Марисоль.
– Но это ужасно.
Она опять хихикнула:
– И не говори. Но в то же время… не ужасно самым не ужасным образом.
Впервые за несколько дней я рассмеялась. Меня сотрясали волны смеха сквозь слезы.
Я успокоилась, затихла, а Марисоль расстегнула мамину цепочку и вложила желудь мне в руку.
– Эшер ездит на черном пикапе, а не на белом коне. Даже самые хорошие парни – не сказочные принцы. Они странные и с недостатками. Вот он бросился от Лондон к тебе, и ты, Дарси, засомневалась. И обидела его. Не доверяла ему, прикрываясь враньем. Вы оба, похоже, сфальшивили. Но в настоящих историях о любви так и бывает.
– Ни рыцарей, врывающихся в замки, ни дам в беде.
– Точно. Да и потом, они ведь все равно жутко скучные, – сказала она. – Настоящие сердца любят по-настоящему. Но иногда они причиняют настоящую боль. И где-то внутри у тебя есть подсказка: разбираться или бежать прочь. Так вот, ты провела с Эшером довольно много времени: кем считает его твое сердце – твое сердце в форме сердца, кто он?
Я думала о мальчике, который пил чай у меня в книжном. Воспитанный и смелый, он умел строить и летать и был настолько заботливым, что решил помочь маленькой девочке и ее маме. Он считал мой занудный мозг клевым – даже необыкновенным, – а не скучным и жалким. Этот мальчик слушал и слушал, и…
– Это парень, с которым мне не нужно притворяться.
Марисоль кивнула:
– И он тоже должен знать, что ты на самом деле чувствуешь. Ты по-прежнему у него на радаре, он просто ждет, пока ты со всем разберешься. Так разберись. И не нужен тебе еще один книжный герой.
– Нет, не нужен. На этот раз я поступлю, как поступила бы Дарси из «Правдивой истории о Дарси Джейн Уэллс».
– Как же именно?
Я вдохнула милую сердцу правду в себя настоящую, а не в невидимку.
– Пойду искать в твоей мастерской наперсток.
Глава двадцать восьмаяНаперсток
– Разве ты не знаешь, что такое «поцелуй»? – спросила Венди в смятении.
– Буду знать, когда ты мне его дашь, – ответил он холодно. И, чтобы не обидеть его, Венди дала ему наперсток.
Даже без врожденного дара ясновидения, который был у Марисоль, я знала, где найти Эшера. Сумерки уже тронули аэропорт Монтгомери-Филд, когда я въехала на парковку и, увидев пикап Эшера, припарковалась рядом под сиреневато-серым небом, по которому плыли облака цвета стали. Оранжевый ветроуказатель, казалось, подсказывал мне направление. Он был обращен к летящему вдали самолету и, словно возвещая о моем приходе, дул в свою хриплую трубу.
Ничего королевского во мне, впрочем, не было. Я пришла в черных джинсах и в воздушном белом топе с рядами люверсов. Марисоль потребовала, чтобы я провела с ней пять минут в компании щетки для волос, геля для умывания, кисточки для румян и бледно-розового блеска для губ. После этого подруга выпроводила меня с двумя зажатыми в руке серебряными безделушками.
Светившуюся кабину «Пайпера-Меридиана» было видно издалека. Подойдя ближе, я заметила, что ступенька была опущена, а дверь приоткрыта. У меня вспотели ладони, каждый шаг давался все труднее, а в животе будто пересыпались стеклянные шарики.
Я подошла к самолету спереди, прямо к носу. Чтобы меня было видно с командирского кресла. Когда я увидела Эшера, меня вдруг будто парализовало от одной мысли: а вдруг уже поздно и я ему больше не нужна? Зато панике я была ох как нужна. Мне кажется, от нее даже легкий дымок вился над взлетной полосой. Эшер приник к большому окну кабины. Выражение лица сквозь стекло было не разобрать. Но тут Эшер быстро встал и буквально через секунду оказался на ступеньках.
Стараясь не опускать голову, я ждала. Остановившись передо мной, Эшер принялся теребить манжеты своего серого свитера, как будто не знал, куда девать руки.
– Урок усвоен: никогда не рассказывай Джейсу, где скрываешься.
Его тон был чуть игривым, и этого оказалось достаточно для того, чтобы я не убежала. Но когда я отвечала, я будто балансировала на проволоке, протянутой через каньон:
– Ты не хотел, чтобы тебя нашли?
– Некоторым можно. Имей в виду, список этих людей на удивление короткий.
Я открыла было рот, но снова его закрыла.
– Ты думал, я не приду?
Он на мгновение опустил голову: