Нервный, горячий выдох – другого ответа у меня не нашлось. Он улыбнулся:
– Я наблюдал за тобой почти каждый день. Наблюдал за тем, как ты убираешь за ухо прядь волос и как влюбляешься в слова, вбирая их в себя… Ты не просто красива. В тебе все те места, куда я хотел бы полететь. Твой ум прекрасен, он так гениален, что ты просто светишься.
Ах, мне хотелось зацеловать его до бесчувствия, но в голове все дребезжало и кружилось.
– Боже, Эшер, ты… но я…
– Что ты?
– Та настоящая я, про которую я тебе говорила. Она сплошная неразбериха. Я сплошная неразбериха. – Я обвела рукой все накопленное. – У тебя буду не только я. Со мной в нагрузку идет то, что никому не нужно.
– Ничего. Ведь со мной тоже неразбериха.
Он опустился на стул. Удивительное дело, тот оказался пустым. Эшер задрал левую штанину до колена, и я едва не задохнулась от испуга. Вся голень до щиколотки была исполосована зубчатыми шрамами, все еще розовыми от рвущейся на поверхность новой кожи. Прямо по колену шел длинный разрез, который сделал хирург, чтобы Эшер мог снова ходить. Со временем шрамы поблекнут, но они никогда не исчезнут. Опустившись на ковер, я нежно провела пальцем по каждому набухшему воспоминаниями и несбывшимися мечтами шраму – все они появились из-за одного весеннего вечера, который Эшеру следовало бы провести дома.
Взяв мою руку, он положил ее себе на лоб, перечеркнутый шрамом с зазубринами, похожими на железнодорожные шпалы.
– Ужас, одним словом. Когда придешь ко мне домой, увидишь, сколько там лекарств. Полтумбочки в бутылочках. – Он схватил меня за руку и крепко сжал. – А потом еще мигрени и смены настроения. Я не в состоянии ни пробежаться с тобой по дорожке, ни разделить кусок шоколадного торта.
– Это не важно. Ты ведь выжил.
– Я выжил, и я здесь. Но когда надену шорты и на меня станут показывать пальцем, когда нам придется сидеть дома или когда я нагрублю тебе, потому что у меня раскалывается голова, не будет ли это для тебя слишком? Не слишком ли много моей неразберихи?
– Ни в коем случае.
– Вот и твоей для меня тоже.
Я легла щекой ему на колени и закрыла глаза.
– В последние несколько дней я кое-что понял, – добавил он. – Не буду больше винить себя в аварии. В том, что не усидел дома. Я не должен был поступить в Аннаполис.
– А как же мечта? Морская пехота и реактивные истребители?
– Если бы я был в форме, в Мэриленде, то не зашел бы в тот самый книжный. Если бы я оказался в аудитории в Аннаполисе, то не сидел бы здесь, с тобой.
Я замотала головой, не отрывая ее от джинсовой ткани:
– Той мечте я не замена.
– Ты часть другой мечты. Именно в этом я ошибался. Нам нельзя сосредоточиваться на одной распланированной до мелочей мечте. Жизнь до мелочей не предскажешь. Она, как и мы, полна неразберихи и перемен. Вот и наши мечты могут меняться. Мы, тем не менее, должны мечтать по-крупному – я так и делаю. Но теперь свою новую мечту я могу разделить с тобой.
Подхватив под плечи, он приподнял меня, посадил на здоровое колено и обнял.
– Никогда не забывай. Я тебя увидел, Дарси Уэллс, – сказал он, приблизив губы к моим губам.
– Я тебя увидела тоже, – ответила я, сводя на нет остававшееся между нами микроскопическое расстояние.
Эшер стал моим. Я постигала его, любя и запоминая. Я постигала гладкие поверхности кожи, целый атлас полуостровов и долин – вылепленных физическим трудом – и холмы мускулов. Тронутый загаром островок груди, виднеющийся в вырезе рубашки. Шершавую шею, на этот раз пахнувшую кедром и апельсинами. Я поцеловала его туда, а он прошелся губами вдоль цепочек у меня на шее. Но все эти долгие минуты я не проронила ни слова. Слова были мне не нужны – ни обычные, на каждый день, ни редкие, с загадочными определениями. Ни одно слово из тех, которыми напичканы все библиотеки мира.
– Вот она и дома, – сказала я Эшеру.
Мы сидели на кухне, на стойке едва уместились два наших стакана с лимонной газировкой.
Мама, часть моей жизни, резко остановилась в дверях. На ней были узкие черные брюки и розовый кардиган, она еще не переоделась после работы. В руках у мамы были пакеты с продуктами, а на лице – удивленное выражение. Она оглядела Эшера, потом переключила внимание на меня:
– У тебя… гости.
Быстро выйдя из-за стойки, минуя стопки тарелок высотой почти в мой рост, я взяла у мамы пакеты, испугавшись того, что она их вот-вот уронит.
– Да, гости. – Я положила продукты и села рядом с Эшером.
Освободившись от груза, мама вся встрепенулась – глаза, ноги, руки – и принялась за кучки разрозненных предметов, пытаясь навести порядок. Беспокойные пальцы сдвигали в ряды упаковки компакт-дисков. Складывали листы бумаги в неровные стопки. Она даже взяла мужской джемпер очень большого размера и, аккуратно сложив, оставила на каком-то ящике. Неужели она на самом деле решила убраться?
Я бросила быстрый взгляд на Эшера, на моем лице была смесь беспомощности и изумления.
– Мам.
Как трудолюбивая пчелка, она полетела дальше, взялась было за часы, кружки и рамки. Но тут же их оставила. А потом снова к ним вернулась.
– Мам.
Наконец Тереза Уэллс повернулась, но я не успела сказать ни одного нужного слова, потому что Эшер поднялся с места и подошел к ней:
– Мисс Уэллс.
Пыталась ли она вспомнить, где его видела? Обратила ли на него внимание на спектакле? Лицо мамы вытянулось, потеряло всякое выражение и даже как-то осунулось в замешательстве. Она пожала протянутую руку Эшера.
– Эшер Флит.
Я подошла к ним, и мама посмотрела на меня:
– И это…
– Э-э… Эшер учился в Джефферсоне. Он др…
– Я парень Дарси.
Признание Эшера было мощным, как землетрясение. Но я выдержала эту мощь, только мне вдруг стало слишком жарко, слишком волнительно, слишком… слишком.
– Ах, вот оно что, – сказала мама.
Эшер расплылся в дружелюбной улыбке:
– А вообще-то мне пора. Было приятно познакомиться. – Потом он обратился ко мне: – Проводи, а?
Нежно взяв под руку, он вывел меня на лестничную площадку. Ноябрьский день становился все холоднее.
– Обратной дороги теперь нет, так?
Я покачала головой:
– И не надо. – Я оглянулась на закрытую дверь. – Но это был лишь предварительный просмотр.
– Да, непросто все у вас. Как бы мне ни хотелось остаться, мы оба знаем, что тебе нужно разобраться с ней самой. – Он убрал волосы с моего лица. – Я вернусь позже. У нас заказано на семь тридцать, а эти хостес злятся, когда ты бронируешь и не приходишь. Особенно если это столик с превосходным видом на океан.
– Не стоит сердить работников ресторана, – мрачно согласилась я.
– Ни в коем случае. И конечно, Марисоль захочет проинструктировать тебя насчет того, что надеть, не упустив из виду ни одной ниточки. Тебе на это нужно время.
– Она уже знает. Странно, что до сих пор не прислала мне коллаж с одеждой.
Мы замолчали. Тишины было достаточно, чтобы мы оба начали переживать из-за того, как и почему она наступила. Достаточно, чтобы Эшер приблизился и нежно поцеловал меня.
– То, что ты сказал. Маме.
– Тебе подходит это слово? Теперь подходит? – спросил он.
Парень.
– Как раз сейчас – да.
Тихий, мягкий смешок.
– Я подумал, что именно это должно было произойти в следующей главе нашей истории.
Глава тридцатаяПо-настоящему
…Но правда превыше всего, поэтому я говорю тебе только то, что было на самом деле.
Я наблюдала за тем, как мама, волнуясь, возится со своими ужасными завалами. Но вообще-то я ее не винила. Ведь я только что привела домой парня, так ведь?
– Мам, – позвала я во второй раз. Или уже в третий?
Она смотрела куда угодно, только не на меня.
– Парень. И давно ты встречаешься с ним, с этим Эшером? – тихо спросила она, будто пробуя слово на вкус.
– Недолго. – Но в мыслях – многие дни и месяцы.
Она взяла в руки блокнот с желтыми страницами, где были записаны все товары, которые я уже продала или все еще продавала на eBay.
– Только я начала привыкать к твоему деловому предприятию по продаже косметики. А тут… Дарси, как ты могла привести кого-то в дом?
Сейчас или никогда.
– Приглашать домой друзей и родных – это нормально, все так делают. Здесь и мой дом. И я не собираюсь его скрывать. Начну приглашать сюда людей. Брин приглашу, и Джейса, и Алиссу – кого захочу.
Она взялась раскладывать молоко, хлеб, хлопья для завтрака, перебирая при этом завалы на кухне, и ее руки мелькали до невозможности быстро. Мама кружилась, будто в вихре, но вдруг замерла, лихорадочно дыша.
– Но ведь он все это увидел.
– Потому что это моя жизнь. – Я будто вжималась в стену. – И я не собираюсь ее от него скрывать.
Мама запустила руки во второй пакет, поморщилась. Откуда-то изнутри у нее вырвался низкий, вязкий звук.
– Ну надо же. – Она держала в руках пластиковую банку. – Как же это я… Будто слепая.
– Что там?
– Была уверена, что беру кремовую арахисовую пасту, но я ошиблась, взяла с кусочками орехов.
Она такое терпеть не могла, как и виноградное желе. Его ненавидели все женщины нашей семьи. Если на свете существовал ген Уэллсов, обусловливавший ненависть к арахисовой пасте с кусочками орехов и к чему угодно со вкусом винограда, то у всех нас он был.
– Ладно тебе, мам.
– Она с кусочками.
– Арахисовую пасту можно обменять.
Мама запустила банку по столу, и та врезалась в кухонный фартук.
– Ты пустила Эшера в дом.
– Что же, надо было вечно держать его снаружи? Моего собственного парня?
Застигнутая врасплох и загнанная в угол, мама отвела глаза:
– Знаю, Дарси, знаю. И совершенно не хочу быть такой.
У меня пульсировало в голове. Я прижала пальцы к вискам и подумала об Эшере.