— А то, идиот! Отец умер!
Стакан в руке Павла неожиданно разлетелся вдребезги, и он тупо уставился на кровь начавшую капать из пореза.
— Как умер? — глупо переспросил он. — Когда?
— Когда-когда… — презрительно передразнила его Ленка. — Вчера после спектакля. Ушёл переодеваться в гримёрную, а потом к нему кто-то сунулся, а там уже труп.
…Отец Павла и Ленки Григорий Алексеевич Залесский был популярным актёром театра и кино, народным артистом, служившим много лет в знаменитом московском «Гранде». Его знали и любили целых три поколения зрителей. Современные дедушки и бабушки помнили его ещё Иванушкой в фильме «Кащей», потом по череде ролей принципиальных и бесстрашных коммунистов, председателей колхоза, партизан, разведчиков и прочих лубочных героев социалистического реализма. А после перестройки — уже в роли пожилых неподкупных следователей, борющихся с мафией новых русских. И всё из-за медального, как у Остапа Бендера, профиля и умного лица. Если и были в его кинокарьере нормальные человеческие фильмы, то только единицы. А вот в театре ему повезло. И он дорожил им куда больше, чем всей кинославой и связанной с ней материальной обеспеченностью. А на старости лет Григорий Залесский из любопытства влез в ток-шоу «Кто вы, люди?» на телевидении, и вдруг выяснилось, что он интересный и умный собеседник с нестандартной точкой зрения на многие будоражащие умы обывателя вопросы, и стал незаменимым его участником. Параллельно подскочила до небес и его популярность.
А ещё зрителям, уставшим от льющегося на них из СМИ потока нечистот, омывающих имена «звёзд», импонировало в нём то, что про него никогда не рассказывали, как про большинство народных кумиров, скабрёзные истории похождений. Он женился на матери Павла и Ленки ещё студентом театрального института. И была она, Анастасия Белова, так и не поменявшая девичью фамилию, человеком далёким от театральной богемы, работала вначале воспитательницей, а затем заведовала детским садиком, где они и познакомились. Когда-то давным-давно Григорий пошёл забирать дочку своей тогдашней подружки, застрявшей на репетиции, и увидел девушку, которую так и не отпустил от себя до конца жизни. И ни одной из многочисленных и часто очень красивых его партнёрш или просто искательниц приключений, как те ни старались, от Залесского ничего не обломилось.
Павел родителей любил и сожалел, что уже много лет его контакт с ними был нарушен. Ему очень не хватало общения с ними. Родители для него были оазисом здравого смысла. Но, к сожалению, они так и не смогли принять его образ жизни. Пока он был моложе, они ещё пытались как-то влиять на него и делали то, что по дури делают большинство пап и мам, — навязывали свои представления о правильном образе жизни. Пашка управлению не поддавался, и постепенно между ним и родителями возникло отчуждение. Тем более что, в отличие от Ленки, внука он им не подарил.
— Нинка! — каким-то тусклым голосом окликнул Павел.
Та с неудовольствием оторвалась от зеркала. Она хотела сказать какую-то колкость, но, увидев Пашкино лицо, прикусила язык.
— Что случилось?
— Ты поедешь на Кипр одна. Папа умер. Я еду к нему.
— Как, когда?
Нинка поняла, что все её планы на отдых пошли прахом. Ей ведь хотелось поехать с Пашкой, а не просто потусоваться на берегу моря.
— Вчера вечером. — Павел сжал кулаки. — Пока я здесь бухал.
— Но ведь ты не мог знать. Зачем себя винить? — попыталась утешить его Нинка. — А если бы ты в этот момент просто разгадывал кроссворд, разве что-нибудь изменилось?
Пашка грустно усмехнулся.
— Я, Нинка, выключил телефон. И отец уже лежал мёртвый, а я пил и веселился. А должен был мчаться туда. К нему.
Они оба замолчали.
— Я тогда тоже не поеду, — наконец не очень уверенно проговорила Нинка. — Останусь с тобой. А то ты совсем раскиснешь или запьёшь по-чёрному.
Нина знала, что при внешней холодности взаимоотношений, Павел очень ценил родителей. И её предположение вовсе не было лишено логики.
— Не запью, — мрачно ответил Павел. — Мать осталась одна… А моя сестра годится только на то, чтобы ею умиляться. Сопереживать она не умеет. Не наделил её бог таким умением. — Пашка помолчал и мягко добавил: — А ты, Нинок, езжай. Мне будет приятно, что тебе хорошо. У каждого человека в течение жизни и так достаточно своего горя, и не надо брать на себя чужое. Ты ведь отца моего даже и не знала.
Вскрытие показало свежий трансмуральный инфаркт. Но Пашка решил всё-таки лично поговорить с патологоанатомом. Матери надо было давать объяснения, и он хотел знать, можно ли было избежать такого исхода.
Седой с привычно равнодушно-траурным выражением лица врач, дымя в сторону сигаретой, внимательно глядел в глаза Павла. Ему не раз приходилось отвечать на вопросы родственников о причине смерти их близких, и каждый раз он пытался разобраться, чем они руководствуются, вникая в профессиональные медицинские детали. Когда речь шла о смерти в больнице или больного хроника, мотивация была более или менее ясна. У него не возникало сомнений, что семья, как правило, под влиянием своих же собственных угрызений совести ищет виновного в неправильном лечении или халатности. А подставлять коллег вне зависимости от того, были они или не были виноваты, он считал неэтичным. Явную медицинскую ошибку он покрывать бы не стал, но рассказывать обо всех результатах вскрытия считал неправильным. Идеальной медицины не бывает. Всегда есть, к чему придраться. Все ведь под богом ходим. И даже у маленьких детей есть то, что называется sudden infant death, или, как её образно называют, «смерть в колыбели». А тут-то далеко не юноша…
— Молодой человек! — наконец, заговорил патологоанатом, удивив и позабавив Павла таким обращением. — У вашего папы развился обширнейший инфаркт в области левой передней нисходящей коронарной артерии. Эти инфаркты, вне зависимости от возраста, всегда тяжелы и коварны. Самая страшная опасность в начале болезни — это нарушение ритма сердца. Вы, наверное, слышали такое словосочетание, как фибрилляция желудочков, при которой, как теперь все знают из кино, бригада медиков подлетает к пациенту и успешно спасает его электрошоком?
Павел кивнул.
— Так вот, молодой человек. Это хорошо в фильмах или в местах, где рядом есть дефибриллятор. А если человек находится один или приезд «скорой помощи» занимает время, то шансы выжить близки к нулю. При фибрилляции желудочков кровоток практически останавливается, и больной теряет сознание. Фибрилляция носит временный характер и неуклонно приводит к окончательной остановке сердца. Видимо, это то, что произошло с вашим отцом. Но, поверьте мне, если бы не вчера, то инфаркт при состоянии его коронарных сосудов неизбежно произошёл бы у него завтра или через неделю.
— Это как это? — удивился Павел.
— Что значит «как это»? — в свою очередь удивился патолог. — Разве ваш папа не был сердечником? У него каждая коронарная артерия — как засорённая труба водопровода.
— В жизни не жаловался на сердце. Да и вообще считался здоровяком на удивление всем.
Патолог пожал плечами и помолчал.
— Наверное, для вас, молодой человек, это слабое утешение, но бог по-своему отметил вашего папу. Он дал ему долгую полноценную жизнь без болезней и необходимости обращаться к врачам, а потом тихо и быстро забрал его к себе.
Хуже всего после смерти актёра Григория Залесского пришлось его жене Анастасии. Она была уже давно на пенсии, и никаких интересов в жизни, кроме интересов мужа, а в последние двенадцать лет — внука, у неё не было. Дети стали давно взрослыми, самостоятельными людьми, которые, может, мать и любили, но всегда относились к ней, как фигуре второго плана, поскольку первую скрипку в доме всегда играл отец. И это, в общем, было справедливо, потому что он содержал семью на свои актёрские гонорары. А главное, он любил жену и детей, и был готов их защищать от любой, даже выдуманной напасти. Настеньке же (как её всю жизнь, даже на официальных церемонных встречах звал Григорий) в тени его незаурядной личности и славы было спокойно и уютно. Большего она и не хотела.
Павел, с болью наблюдавший за тем, как мать безутешно оплакивает отца, надеялся, что любовь к внуку Борьке поможет преодолеть горе, но просчитался. Мальчик уже повзрослел, и с бабушкой ему было неинтересно. Он стал избегать с ней встреч. Сказалось влияние матери и отчима, ведущих привольную светскую жизнь, в которой мальчики его возраста интересовались уже не бабушками и дедушками, а машинами, яхтами и гольф-клубами. В этой жизни никого не интересовало, какой ты, а только — сколько стоишь.
Взрослый сын крутил, как многие его бывшие сокурсники, «бабки» в компьютерном бизнесе, пил и волочился за юбками. Ему осенью должен был стукнуть полтинник, а он даже ни разу не был женат. И не то, чтобы у него был какой-то горький опыт, и какая-то баба его кинула. Ничего подобного. Он девок, несмотря на свою «обезьянью морду», всегда охмурял в два счёта. Хотя лучше бы его самого кто-нибудь охмурил, и он бы женился. Пусть даже временно. Зато, глядишь, и был бы внучок или внучка. И не пришлось бы бабушке страдать и обижаться, что любимый и единственный Борька стал относиться к визитам к ней как к наказанию.
Дочка же вроде и всем хороша. И красавица, и умница, и муж богатый. Хоть и не первый. Правда, и она у него тоже. Зато у обоих жизненный опыт, понимание необходимости семейного содружества, а не состояние перманентного «совражества», как это было с её первым Игорем. Одно плохо. Чересчур она практичная, и живых эмоций с возрастом в ней становится всё меньше. Какая-то нон-стоп бизнес-леди, да и только. И где у неё попрятались любовь, сострадание, искренность, умение радоваться?..
И Настенька неожиданно осталась совсем одна. Они с Гришей, конечно, понимали, что немолоды и рано или поздно умрут, но Настенька почему-то была уверена, что будет первой. Она была гипертоником, и сердечко у неё иногда покалывало. Она даже шутливо предостерегала мужа от женитьбы на молоденькой после её смерти. Причём была не столько против его повторного брака, сколько против большого возрастного несоответствия. Как это ни глупо звучит, она боялась, что он не рассчитает силы. А Гриша всегда был мужчиной хоть куда. И годы не столько его старили, сколько облагораживали. А тут вдруг такое. И единственная пуповина, связывающая её с жизнью, оборвалась.