– Хайль, Женек, тащи балалайку. А мы у подъезда подождем.
Так я стал Орфеем наци-скинхедов. Меня бы раз пять разорвали в клочки, но гитара – волшебная вещь.
Это была больше тусовка, чем банда, больше гопники, чем скины. Но Гитлера любили, головы брили, били кого-то за гаражами и воровали овощи в таджикских ларьках. Участковый им благоволил. Рапортовать начальству, что в микрорайоне завелись бритоголовые, – страшней, чем встретить их лицом к лицу.
Внутренний мир их был прост, как удар кулаком в морду. Россия для русских. Белая раса. Таджиков в топку. Пидоров на свалку. Кто-то уже начинал слушать ой-панк и викинг-метал, читать классиков нацизма. Кто-то еще ничего не читал и предпочитал арийца Цоя в моем исполнении (ждет меня в чистилище раскаленная скамейка за эти песенки).
И однажды я постригся, как и советовали скинхеды. Надолго зачехлил гитару. Плотно занялся историей зарубежного театра. И меня перестали узнавать.
Все это давно было, лет десять назад. Я следил за ними. Встречал то в спортзале, то у пивного ларька, позже – в социальных сетях.
Моих скинхедов больше нет, есть самые обычные люди. Иногда я даже скучаю по этим ребятам из прошлого.
Один сторчался, другой спился, третий сел за мелкую кражу, но большинство отрастили аккуратные ежики и стали уважаемыми людьми. Старшой вернулся из армии ефрейтором, обнаружил талант к химии, пошел в колледж и устроился технологом на сосисочном комбинате, большая шишка. Гнусавый Саша занялся бизнесом – продает подержанные «Тойоты». Коротышку Людвига (в миру – Леша) видел на ультраправом митинге – респектабельный, в дорогущем костюме, он тихо стоял в сторонке, пока на эстраде завывали волхвы. Кто-то уже постит на фейсбуке фото с сыном-сосунком – вырастет настоящим арийцем и тоже, наверно, будет бить таджиков и слушать грустные еврейские песни.
Путешествие на войну. Часть 1: Краматорск
В купейном вагоне поезда Москва – Донецк – 36 мест. Пассажир был один: я.
– Что смотрите?
– «В огне брода нет».
– Это хорошо, что брода нет. А порно есть? Пропаганда войны и насилия? Всякие такие картинки? Иное запрещенное? Покажите ваши файлы!
Таможенник вяло потыкал в экран и отстал, но пристал косноязычный пограничник:
– Больше всего вы дальше тут не поедете.
Это война. Каждый здоровый мужчина – возможный враг. А журналист – хуже врага. Пришлось убеждать, что я ни разу в жизни не говорил ни «хунта». Как, впрочем, и «колорады». Помогло.
– Алена, что ж они суровые такие?
И проводница, еще под Курском сменившая форменную розовую жакетку на спортивный костюм, шепнула:
– Им страшно. И мне. А вам?
И хлопнула ресницами, долгими, как бессонная ночь в поезде.
– А вдруг тебя ранят? А вдруг, не дай нам Боже, ранят меня? Хорошо, если ДНР, а если нацгвардия? Короче, 1200 гривен. Лучше в евро: стольник.
Тут есть мобильный интернет, и греет солнышко, и цокают каблучки, и донецкие таксисты торгуются, как в мирное время. Война обостряет характеры. Кто наживался на людях, наживется стократно, кто был понур и покорен, совсем потеряет волю. Усталые, ко всему готовые люди – и я среди них – набиваются в автобус Донецк – Краматорск: 45 гривен, 12 рейсов в день, 2 часа в пути, 5 блокпостов.
На первом же меня чуть не грохнули – снимал противотанковые ежи из-под занавески на мобильник. Через минуту нас подрезала «Нива». Выскочили потный, похмельный гаишник в рубашке навыпуск и двое в камуфляже. Один ткнул меня автоматом в горло, второй – винтовкой в задницу.
– Эх, Женя! – сказал автоматчик после короткого, но неприятного допроса. – Ты б лучше дал водителю лишние 15 гривен, он бы остановится, ты б такие кадры сделал! В следующий раз не забудь у нас разрешения спросить. Потому что в следующий раз получишь пулю.
Я усвоил урок, и блокпост в Константиновке (она же Констаха) снимать не стал. У этих был уже не черно-сине-красный флаг Донецкой народной республики, а черно-оранжевый – Конгресса русских общин.
– Господа мужчины, попрошу паспорта. Вы, девушка, тоже можете. Пометим вас «М». Извиняюсь за юмор. Возможно, неуместный. Пытаюсь поднять вам настроение.
Все привычно достали паспорта, но весельчак с «калашом» не стал их смотреть. Дальше, в Дружковке, какие-то парни в трусах и майках, но с винтовками даже не прошлись по салону:
– Документы у всех? Настроение хорошее? Чтоб таким и было. Марш!
На въезде в Краматорск стоял живой Бабай с анекдотической бородой и в папахе. Мимика у Бабая была матерная, он ругал крановщика – бетонные блоки были ни к черту, баррикады вышли кривоваты. Документы проверял мальчишка, еще не начавший бриться.
– Киевская прописка есть? Лучше сразу говорите.
У него был гранатомет с наклейкой «Донецкий и горжусь этим». Мальчишка неловко двинул меня гранатометом и извинился. Они все очень вежливы.
Раньше Краматорск был о-го-го. Просторные парки, широкие бульвары, парадные сталинки, которым и Москва позавидует. Дырой он стал задолго до войны: при Кравчуке осыпалась лепнина, при Кучме распилили чугунные решетки, при Ющенко заросли бульвары, при Януковиче все потихоньку сгнило и запачкалось.
С виду – типичный российский райцентр. И лишь по голосам понятно, что это пока еще другое государство: певучее южное наречие с чудными вкраплениями – «дайте пополняшку на лайф».
Краматорск похож на Припять или на Сухуми: время встало в прошлом веке. Запустение заповедное, чисто штатское. Войны оставила мало следов: скелеты сожженных троллейбусов – и баррикады.
Моду на них задал Майдан, но там была агитация, не защита. Краматорские баррикады основательней, хоть и сделаны из подручного материала: доски, шины, игровые автоматы. Снимать эту красоту нельзя. Нарушителя сразу повели к командиру: усталый мужчина в спортивном костюме цветов ДНР сидел на корточках, опираясь на карабин.
– Аккредитация контрразведки, конечно, есть? – спросил мужчина.
Ее, конечно, не было.
– У-у-у!
– Что?
– Я тут завхоз. У-у-у-у!
– Что вы делаете?
– А вы послушайте, какая в нашей школе акустика! У-у-у-у!
Люди сходят с ума от тишины. Стотысячный город мертв, и слышно, как на другом конце площади воркуют голуби.
Вдруг вой: сирена! танки! артобстрел! Я метнулся на землю, точнее, хотел метнуться: присел враскоряку у фонтана. Но это свадьба гудела. На капоте – георгиевские ленточки. Пухлая невеста скорчила рожу: фонтан, привычное место гуляний, давно высох. Школьники превратили его в доску объявлений: «отсосу недорого» – и телефон любимой одноклассницы.
Мир и война смешались в Краматорске. Инстинкты дают сбой. Здравый смысл отказывает. Я испугался фальшивой сирены, но когда наконец услышал настоящие выстрелы, принял их за раскаты далекого грома.
Полки полупусты. Еще не голод, но уже дефицит: нет, например, кошачьего корма. И нет воды. Редких прохожих – с ведрами и канистрами – встречает перестроечный возглас:
– Где брали?!
Воду раздают в школах, точного графика никто не знает, занимают наугад, записывают номерки на руках. Тут, в очередях, процветает забытое искусство публичной издевки – похожее творилось на Майдане, когда Януковича позорили в стихах и прозе. Люди легко заводятся и эффектно бранятся.
– Ой, не снимай меня, обижусь!
– Да я тебя вырежу, дурака. Все равно в кадр не влезаешь.
– Ты побыковать хочешь, дяденька?
– Я быковать не буду, но я тебя спрошу: ты кто такой вообще?
– Я-то, может быть, даже и голодающий житель города!
– Репу вон отрастил, голодающий!
– На брюхо свое посмотри!
Очередь на стороне Репы:
– Стервятники! Все у нас хорошо! Не снимайте нас! Гадины!
Репа моложе и сильней, и Брюхо, бранясь уходит. Он журналист местного, 12-го канала. Телевидение под контролем ДНР. Город тоже. Ухожу и я. Ведь у людей все хорошо, и я не хочу быть стервятником.
В кафе «Как всегда и недорого», с дубовыми столами и средним счетом в 1 евро, гудели люди.
– Неплохо дела идут, как погляжу.
– Так у нас же поминалка.
– Что?
– Ну, поминальное кафе. Вам борщ или котлету?
Нормальные кафе закрыты. Закрыты почти все банки, ювелирные лавки, магазины техники. На разбитых витринах – «продаю», «продаю», «продаю». Закрыто все, откуда можно что-то вынести. Все, кому есть что терять, покинули город. Остались те, кому терять нечего: бюджетники.
– Я сама тамбовская. В поликлинике этой 20 лет работаю. Сын вырос, 11 классов закончил – а куда теперь?
– В Киев?
– Ой, да не смешите.
– В Россию?
– А деньги? Кому мы там нужны без денег?
– Вам ведь зарплату не платят с 20 мая?
– А что делать. Все равно работаю. А я такая. Я всегда была такая. Уперлась, как теля́.
Растерянность, апатия, покорность – вот на чем держится донецкая власть. Впрочем, только ли донецкая.
Любимое занятие местных мужчин – сидеть на скамейке и ждать, что же будет. Результаты блиц-опроса предсказуемы:
– Тимошенко?
– Косу заплести – ума не надо.
– Стрелков?
– Отпустил усишки и думает, что генерал.
– Порошенко?
– Вафли лепить – не страной управлять.
– Кернес?
– В жопу ранили – и уже герой.
– Добкин?
– Хороший человек. Только бандит.
Национальный характер – выдумка, но на Украине так много стихийных анархистов, что это, кажется, и правда в здешнем характере. Веселое недоверие к власти пленяло на Майдане – пленяет и здесь, на войне. ДНР не доверяют, но Киев вызывает эмоции посильней: страх или ненависть.