самым ранним источником, за ним по порядку шли «E2», «J» и «D». Однако Карл Генрих Граф (1815–1869) совершил важное открытие, доказав, что священническая традиция (документ «E1») был, на самом деле, позднейшим из четырёх источников.
Юлиус Велльгаузен (1844–1918) ухватился за теорию Графа, так как она решала проблему, долго его беспокоившую. Почему пророки никогда не упоминают закон Моисеев? И почему автор Второзакония, который явно был хорошо знаком с источники «Яхвист» и «Элохист», не знал священнического документа? Всё это могло объясняться тем, что священнический источник («E1») действительно был позднейшим сочинением. Велльгаузен также показал, что теория четырёх источников является слишком упрощающей — ко всем четырём исходным текстам были сделаны дополнения, прежде чем они были сведены в единое повествование. Работа Велльгаузена считалась современниками вершиной историко-критического метода, но сам он понимал, что это исследование только начиналось, — и действительно, оно продолжается и по сей день.
Каким образом эти открытия могли повлиять на религиозную жизнь иудеев и христиан? Некоторые христиане приняли взгляды эпохи Просвещения. Фридрих Шлейермахер (1768–1834) с самого начала был обеспокоен ущербностью Библии как документа[511]. Он решил содействовать распространению духовных ценностей, основанных на опыте, лежащем в основе всех религий, но отчётливо выраженном только в христианстве. Он определил этот опыт как «чувство абсолютной зависимости»[512]. В этом не было униженного раболепия — лишь чувство благоговения и трепета перед тайной жизни, который заставляет нас понять, что мы не являемся центром мироздания. Евангелия показывают, что Иисус был совершенным воплощением этого мироощущения, полного благоговейного удивления и смирения, и Новый Завет описывает влияние Его личности на учеников, основавших раннехристианскую церковь.
Писание, таким образом, было необходимо для христианской жизни, так как лишь оно указывало путь к Иисусу. Но поскольку его авторы зависели от исторических обстоятельств, в которых они жили, вполне допустимо подвергать их свидетельства внимательному и критическому исследованию. Жизнь Иисуса была божественным откровением, но те, кто описывал её, были обычными людьми, которые могли грешить и заблуждаться. Вполне возможно, что они совершали ошибки. Однако Церковью при отборе канонических книг руководил Святой Дух, и поэтому христиане могут доверять Новому Завету. Задача учёного — очистить его от шелухи, обусловленной временем, дабы явить миру непреходящее зерно, скрытое под ней. Далеко не каждое слово Писания является авторитетным, и толкователь должен отличать второстепенные идеи Евангелия от основной.
Закон и Пророки были Священным Писанием для авторов Нового Завета. Но Шлейермахер считал, что для христиан Ветхий Завет обладает меньшим авторитетом, чем Новый. В нём содержатся иные представления о Боге, грехе и благодати, и полагается он в большей степени на закон, а не на дух. Со временем Ветхий Завет, возможно, будет рассматриваться всего лишь как приложение к Новому Завету. Библейская теория Шлейермахера положила начало новому христианскому движению, известному как либерализм, которое рассматривало общечеловеческое религиозное содержание Евангелия, отбрасывало то, что считало несущественным, и пыталось выразить эти базовые истины таким образом, чтобы привлечь современников.
В 1859 г. Чарльз Дарвин (1809–1882) опубликовал свой труд «Происхождение видов путём естественного отбора», ознаменовавший новый период в истории науки. Дарвин не просто занимался сбором фактов «по Бэкону», — он выдвинул гипотезу: животные, растения и люди не были сотворены в том виде, как сейчас, но медленно развивались в течение огромного периода времени, в процессе эволюционной адаптации к среде своего обитания. В более позднем своём труде «Происхождение человека» он предположил, что Homo sapiens произошёл от тех же протообезьян, что горилла и шимпанзе. «Происхождение видов» было трезвым, тщательно продуманным изложением научной теории, которая привлекла огромную общественную аудиторию: 1400 экземпляров книги было распродано в день её выхода.
В намерения Дарвина не входило нападать на религию, и поначалу отклик со стороны религиозных деятелей был довольно глухим. Гораздо более сильный общественный протест вызвала книга «Очерки и обзоры» (1861), опубликованная семью англиканскими священниками, благодаря которой библейская текстология стала доступна широкой публике[513]. Теперь общественность узнала, что Моисей не был автором Пятикнижия, как и Давид — автором Псалмов. Библейские чудеса были всего лишь литературным иносказанием, и их не следует понимать буквально, а большинство событий, описанных в Библии, очевидно, не являются историческими. Авторы «Очерков и обзоров» утверждали, что Библия не заслуживает какого-то особого подхода и её нужно изучать с той же научной строгостью, что и любой другой древний текст.
В конце девятнадцатого века именно библейская текстология, а вовсе не дарвинизм стала главным яблоком раздора между либералами и консервативными христианами. Либералы считали, что в перспективе критический метод приведёт к более глубокому пониманию Библии. Но для консервативных христиан историко-критический подход к Библии символизировал все те заблуждения, которые заставляли мир, начиная с эпохи Просвещения, отвергать весь опыт прошлых столетий[514]. В 1888 г. британская писательница миссис Хамфри Уорд издала роман «Роберт Элсмер», историю молодого священника, чью веру подорвала критика Библии. Книга приобрела огромную популярность, и это говорит о том, что многие сочувствовали тяжёлому выбору, перед которым оказался главный герой. Как сказала его жена: «Если Евангелия недостоверны как факт, как история, то я не понимаю, как в них может быть хоть что-то истинное или ценное»[515]. Это мнение многие разделяют и по сей день.
Из-за склонности современного мира к рационализму всё большему количеству западных христиан становилось сложнее — а то и вовсе невозможно — оценить роль и значение мифологии. Росло ощущение того, что религиозные истины должны основываться на действительных фактах, а также глубокий страх того, что библейская критика оставит за собой опасную пустоту. Разоблачите одно чудо, и, чтобы быть последовательным, вам придётся отвергнуть и все остальные. Если Иона не провёл три дня в чреве у кита, — спрашивал лютеранский священник, — можно ли утверждать, что Иисус восстал из гроба[516]? Священники обвиняли библейскую текстологию в распространении пьянства, безбожия, в росте числа преступлений и разводов[517]. В 1886 г. американский проповедник-«возрожденец» Дуайт Муди (1837–1899) основал в Чикаго Библейский институт Муди, чтобы противостоять библейской критике. Его целью было создать костяк из истинно верующих, чтобы бороться со сложными идеями, которые, как он был убеждён, привели нацию на край гибели. Библейский институт станет важнейшим учреждением для фундаменталистов, олицетворяющим мирную и святую гавань в безбожном мире.
Консервативные христиане различных конфессий, чувствуя численное превосходство либералов, начали объединяться друг с другом. В последние годы девятнадцатого века в Соединённых Штатах всё большую популярность обретала Библейская конференция, где консерваторы могли читать Писание в буквальном понимании, относясь к нему серьёзно, без новомодных глупостей, очистив свой ум от библейской критики. Потребность в чём-то несомненном и достоверном всё увеличивалась. Теперь люди ожидали от Библии чего-то нового, — того, что она никогда не обещала до сих пор. В своей книге, красноречиво озаглавленной «Множество неопровержимых доказательств» (1895), американский протестант Артур Пирсон высказывал желание, чтобы Библию обсуждали в «истинно беспристрастном и научном духе»:
Мне нравится библейская теология, не та, что… начинается с гипотезы, а затем подаёт факты и философию таким образом, чтобы они соответствовали всем поворотам нашей догмы, а Бэконовская система, которая сначала собирает учения слова Божьего, а затем пытается вывести некий общий закон, который может привести все факты в систему[518].
Это понятное желание для того времени, когда столь многие привычные верования были обесценены, но библейские мифы едва ли могли обеспечить ту научную достоверность, которой ожидал Пирсон.
Пресвитерианская семинария в городе Принстон, штат Нью-Джерси, стала бастионом «научного» протестантизма. Слово «бастион» здесь уместно, потому что это стремление к полностью рациональной интерпретации Библии всегда кажется скорее оборонительным, чем наступательным. «Религия должна сражаться, чтобы защитить себя от огромного класса учёных», — писал Чарльз Ходж (1797– 1878), профессор богословия из Принстонского университета[519]. В 1871 г. Ходж опубликовал первый том своего труда «Систематическое богословие». Лишь заглавие выдавало его бэконианские тенденции. Богослов, утверждал Ходж, должен не искать скрытого значения за словами писания, а просто свести учения Библии в систему общих истин — проект, который требовал значительного количества ненужных усилий, поскольку такой тип системы был абсолютно чужд Библии.
В 1881 г. Арчибальд А. Ходж, сын Чарльза, вместе со своим младшим коллегой Бенджамином Уорфилдом опубликовал книгу, защищавшую буквальную истину Библии. Эта работа стала классикой: «Священное Писание не только содержит Слово Божье, оно и есть Слово Божье, и, следовательно, все его элементы и все их подтверждения абсолютно непогрешимы и люди обязаны верить и следовать им». Любое библейское утверждение — по любому вопросу — является «правдой фактов»