Есть также гипотеза о том, что вместо слова אֶלֶף элеф, «тысяча» в тексте изначально стояло некое другое, обозначавшее вооруженного воина. В качестве параллели приводят слово אַלּוּף аллуф со значением «вождь, старейшина».
Если так, все выглядит вполне логично и реалистично: в сражении участвовало 400 израильских воинов, а со стороны Вениамина было только 26 бойцов, зато к ним присоединились еще 700 пращников (Суд. 20:15) – может, именно потому израильтяне и несли тяжелые потери, пока пращники обстреливали их с городских стен, оставаясь неуязвимыми. Эти потери составляли 22, 18 и, наконец, 30 человек – действительно, существенный урон для отряда в 400 бойцов! В засаде могли быть всего лишь десять самых умелых воинов, которые в нужный момент нанесли решающий удар в тыл вениамитянам. Им, конечно, было нетрудно спрятаться на пересеченной местности.
Так это или нет, мы не можем знать наверняка, но что библейский текст не является протокольной записью произошедших событий, стало ясно, как только к этому тексту в принципе стали применяться методы рационального анализа.
В любом случае в древности отношение к цифрам было другое, чем сейчас. Вот контрольный вопрос: сколько было в Израиле колен (племен)? Все, разумеется, ответят: 12. А теперь давайте подумаем: у Иакова, он же Израиль, было 12 сыновей. От одного из них, Иосифа, произошло сразу два племени: Ефрем и Манассия, а от остальных по одному. Сколько это дает нам в сумме? Разумеется, 13. Но 13 – некруглое число, «некрасивое», у него нет такого символического значения полноты, как у 12. И вот Ефрем и Манассия засчитываются за одно «племя Иосифа» (которого в реальности не существовало), или же племя левитов, не имевших собственной территории, не входит в исчисление племен – и так сохраняется красивое число с символическим значением.
Но если все настолько расплывчато, можем ли мы вообще с какой бы то ни было долей уверенности судить о том, что было и чего не было в истории Израиля и как именно это происходило на самом деле? Попробуем разобраться, причем с самого начала. Теперь уже без Ревнителя и Скептика, но со ссылками на научную литературу, потому что следующие две главы этой книги будут более научными и менее популярными, чем первые три.
Глава 4Древний Израиль как научная проблема
4.1. Откуда же он взялся?
История любого древнего общества, народа, государства поддается описанию с большим трудом, и нет нужды подробно объяснять почему: артефактов сохранилось мало, письменные тексты отражают крайне пристрастные точки зрения и редко дают возможность рассмотреть одно и то же событие с разных сторон, к тому же написаны они на древних языках. Можно сказать, конечно, что это общие проблемы исторической реконструкции, но, условно говоря, «плотность материала» неизбежно падает по мере углубления в прошлое. Что касается Второй мировой, мы знаем, как перемещались те или иные военные части, с точностью до дня и километра, а вопрос о расселении раннего человечества лишь приблизительно разрешается с точностью до десятков тысяч лет и целых континентов, причем модели пересматриваются каждое десятилетие.
Но и на этом общем фоне один раздел древней истории неизменно остается предметом жарких споров ученых и общественных деятелей самой разной направленности и специализации, причем в России за последние десятилетия актуальность этих споров только возрастает. Речь идет об истории Древнего Израиля – впрочем, такое определение сразу приходится уточнять. Кто-то назовет этот материал «Священная история Ветхого Завета», а кто-то, напротив, «История Сиро-Палестинского региона эпохи бронзы и раннего железа». При этом оба автора будут говорить как будто об одном и том же материале, но пользоваться несовместимыми понятиями и, по сути, находиться в совершенно разных мирах.
Вот как описывает эту ситуацию академический труд по истории Древнего Востока применительно к проблеме заселения израильтянами Ханаана:
Археологические данные рисуют отдельные, иной раз выразительные картины разрушения некоторых древних хананейских городов и смены характера материальной культуры в значительных частях Палестины и Заиорданья, библейские же книги дают нам связное повествование об этих событиях, к сожалению, основанное лишь на устных преданиях, записанных на 400–500 лет позже (т. е. не менее чем через 12–15 бесписьменных поколений). К тому же, безусловно, это предание подверглось тенденциозной обработке в соответствии с много позднейшими идеологическими взглядами и в связи с идеологической борьбой, современной не описанным событиям, а времени записи. Поэтому, естественно, перед историками стоит вопрос о степени достоверности записанного предания[39].
О том, какие проблемы встают перед историками, исследующими Древний Израиль, и о том, как меняется эта парадигма в последние десятилетия, можно также судить по заглавиям некоторых ключевых работ, посвященных этой теме.
В середине XX в. историк Мартин Нот создает по классической модели свой фундаментальный труд «История Древнего Израиля»[40]. А Роллан де Во, вполне в духе школы «Анналов», пишет объемное исследование «Институты Ветхого Завета» (более известно расширенное название английской версии «Древний Израиль: его жизнь и институты»[41]). Сами названия предполагают, что науке известно если не все, то достаточно много о жизни этого общества.
Однако уже через пару десятилетий работы на ту же тему включают в свои названия английское search «поиск» или даже слово quest, подразумевающее не просто исследование, но поиск чего-то хорошо запрятанного, что может так и остаться ненайденным. Древний Израиль – не данность, а скорее задача для такого квеста[42]. Подобного рода работы выходят до сих пор.
В 1990-е появляется сборник с полемическим названием «Может ли быть написана история Израиля»[43] – сомнению подвергается не столько конкретная реконструкция, сколько возможность реконструкции как таковой. По сути, это манифест минимализма, о котором уже говорилось в разделе 1.4. «Что такое библеистика» и будет еще сказано ниже. Одновременно появляются и ответы на эти манифесты, прежде всего книги более консервативного археолога Уильяма Дивера и Джеймса Барра[44].
В новом тысячелетии тот же самый вопрос перестает звучать как сильное риторическое отрицание, он становится скорее научной проблемой и предметом для диалога. В 2007 г. выходит книга Лестера Грабба «Древний Израиль: Что мы знаем и откуда мы это знаем?»[45]. Само название показывает, что речь идет об определении методологии и, что особенно важно, границ научного поиска. Одновременно два ведущих израильских археолога, Исраэль Финкельштейн и Амихай Мазар, недавно опубликовали книгу под названием «Поиск исторического Израиля: обсуждая археологию и историю раннего Израиля»[46] – это запись лекций, прочитанных в 2005 г. в Детройте. Сама возможность создать такую реконструкцию становится предметом диалога, причем достаточно сложного и многопланового.
Дело прежде всего в том, что тексты, образы и сюжеты Библии продолжают восприниматься в настоящее время как актуальные и смыслообразующие для представителей трех авраамических религий. В то же время эта тематика активно исследуется учеными разных специализаций, и граница между религией и наукой в данном случае все более условна – мы наблюдаем это в России в связи с введением теологии в номенклатуру научных специальностей, но сходные процессы протекают и во многих других странах мира.
Границы между «сферами ответственности» религии и науки, разница в их целях, методах и языках описания несколько десятилетий назад выглядели куда более понятными и четкими, нежели сегодня. И если часть религиозного сообщества стремится к тому, чтобы быть принятыми в научном мире на равных (признание ученых степеней по теологии и проч.), то, в свою очередь, у научного сообщества возникает необходимость выработки строго научного языка описания традиционных религиозных текстов, который в то же время не воспринимался бы верующими как враждебный.
Главное своеобразие библейского материала заключается в том, что эти тексты собраны, а возможно, и изначально создавались как Священное Писание некоторой религиозной общины и именно в таком качестве сохранялись и передавались вплоть до наших дней. Поэтому любые выводы, сделанные в отношении этого материала, оказываются особенно значимыми для немалого количества людей, причем это может касаться наиболее уязвимых сторон их жизни.
Работы, которые стараются идти по среднему пути и учитывают при этом состояние современной мировой науки, пока что крайне немногочисленны. Хорошим примером служат последние труды И. Р. Тантлевского, выдержанные в духе разумного консерватизма[47]. При этом стоит отметить, что методологическим вопросам здесь уделяется крайне мало внимания и в двух упомянутых трудах[48], которые в значительной мере повторяют друг друга, эти вопросы вынесены в приложение.
Еще один хороший пример – труд Игоря Павловича Липовского, который предлагает свое прочтение истории древних Израиля и Иудеи в соответствии с последними тенденциями историографии Древнего Ближнего Востока: Израиль и Иуда – два разных народа, каждый со своей историей[49]. В книге Липовского методологические вопросы практически не обсуждаются.
Нельзя при этом не заметить, что и Тантлевский, и Липовский с самого начала предлагают определенную модель и в дальнейшем ищут ей подтверждения. Для Тантлевского задача состоит в том, чтобы согласовать библейское повествование со всеми доступными данными. Задача Липовского скорее противоположна: она заключается в том, чтобы опровергнуть ключевой для Библии тезис об изначальном единстве израильского народа, включавшем Иуду как одно из племен (колен).