4.Анализ, но не цензура текста. Библейские, а равно и любые другие древнеближневосточные тексты отражают в каждом случае не объективную реальность, а крайне субъективную точку зрения. Это означает, что они нуждаются в анализе и интерпретации, но совершенно не означает, что изложенные в них факты заведомо не соответствуют действительности.
5.Дистанция между текстом и фактом существует, но отчасти преодолима. Тексты, как и археологические слои, бывают устроены достаточно сложно. Чтобы понять значение текста, важно постараться определить, к какому именно времени, месту, социальному слою или государственному институту он восходит или обращается и какие отстаивает идеи, но это не значит, будто он пренебрегает фактами ради этих идей. Текст может рассматривать события с разных точек зрения, и важно постараться отделить идеологию от того нарратива, который с ней связан. Например, город Хацор, как показывают археологические раскопки, был крупнейшим городом Ханаана (как и сказано в Книге Иисуса Навина (11:10)) и около 1200 г. до н. э. был разрушен[67]. Можно объявить (что и делается), что раскопки подтвердили повествование, изложенное в 11-й главе Книги Иисуса Навина, где рассказывается о разрушении Хацора. Но другие исследователи связывают это разрушение скорее с нашествием «народов моря» и общим упадком Восточного Средиземноморья той поры[68]. Можно также предположить, что вполне историчный рассказ о разгроме Хацора был впоследствии включен в повествование о завоевании Ханаана израильтянами – в книгу, которая окончательно сложилась спустя века после этих событий.
6. Наиболее убедительны наименее распространенные мотивы и сюжеты. Привязывать к возвращению из Вавилонского плена любые тексты, повествующие об освобождении и победе над врагами, разумеется, можно сколько угодно. Но дело в том, что мотив победы и освобождения – вообще один из самых частых мотивов в истории человечества. Куда надежнее звучит предположение, что Книга Руфь, рассказывающая о моавитянке, ставшей прабабкой царя Давида, хотя моавитяне не могли войти в израильский народ, была написана как своеобразный ответ на послепленные реформы Ездры и Неемии, изгнавших из среды израильтян иноземных женщин. Такие события происходят куда менее часто, и Книга Руфь вполне может датироваться этим периодом.
7. Наиболее убедительны наименее комфортные для своих создателей тексты. Если мы читаем о великих победах великого царя, это может быть общим местом, но если текст рассказывает о его слабостях и ошибках и пытается их оправдать или объяснить, то речь идет, скорее всего, о сохранившемся в народной памяти действительном (реальном?) эпизоде. То же самое относится к эпизодам, которые никак не объясняются, но выглядят явным диссонансом с общей тканью повествования. Можно еще раз вспомнить пример, приведенный выше: в Первой книге Царств (9:12–13) рассказывается, как Самуил приносил жертву «на высоте», что явно противоречит принципу единого святилища – видимо, это отражает реальную практику. И историчность повествований о Давиде подтверждается прежде всего тем, что Давид зачастую предстает там в невыгодном свете.
8. История не деяний, но людей. В XX в., особенно в связи со школой «Анналов», историки стали отходить от понимания истории как описания великих деяний немногих героев (именно так написано подавляющее большинство древних книг, не исключая и библейские) к описанию жизни общества и отдельных людей. Что касается деяний, мы зачастую не можем сказать, происходили ли они на самом деле и как именно происходили. Но что касается истории обществ и людей, мы можем достаточно ясно представить себе и течение их повседневной жизни, и развитие важных для них идей.
9. Критерий личной вовлеченности автора. Читая рассказы книг Царств о разных царях Израиля и Иуды, нетрудно заметить, что одни упомянуты буквально вскользь, о других рассказано более подробно. Но и среди тех, о которых говорится много, можно выделить таких царей, о которых рассказано с мельчайшими деталями и в лицах (например, Йошия), и таких, о которых говорятся лишь самые общие вещи (например, Соломон). Можно предполагать, что в первом случае текст так или иначе сохраняет достаточно точный рассказ очевидцев, а во втором – довольствуется общими рассуждениями о том, как это в принципе могло быть. Если привлечь данные жанрового анализа (как организован каждый из этих текстов, к какому жанру относится, каковы принятые в этом жанре условности и т. д.), можно достаточно неплохо представить себе историю возникновения этого текста, а значит – его связь с исторической реальностью.
10.Привязка к наиболее надежно определяемым историческим событиям. Обычно история любого народа или государства начинает писаться «с начала», но проблема здесь именно в том, что начало как таковое нам совершенно неизвестно. Вместо этого можно постараться найти такое событие или процесс, которые одновременно подтверждены археологически и описаны достаточно подробно и хорошо. Для всей допленной истории Израиля это рост Иудейского царства в конце VIII в. до н. э. и его отношения с Ассирией.
Далее мы рассмотрим некоторые ключевые вопросы истории Древнего Израиля именно под этим углом зрения.
4.4. Предыстория Израиля
Книга Бытия возводит израильский (и не только израильский) народ к Аврааму, Исааку и Иакову – трем легендарным личностям, которых принято называть патриархами. Библейские повествования о предыстории и ранней истории Израиля, несомненно, отражают не точку зрения Авраама, Исаака и Иакова, а воспоминания о них дальних потомков, поэтому мы на материале этих повествований можем судить в первую очередь о том, что было значимо и актуально для израильского народа в последующие времена, и именно на основании этих наблюдений приблизительно датировать окончательную версию, дошедшую до нас в библейских книгах.
Понятно, что едва ли мы можем рассчитывать найти независимые подтверждения этих рассказов и менее всего можем подтвердить их археологическими находками, но значит ли это, что рассказы о патриархах должны быть признаны мифическими и принципиально не проверяемыми нарративами, вроде сказаний об Илье Муромце в русском фольклоре (притом что человек с таким именем реально существовал)?
По-видимому, можно поставить вопрос так: что в этих повествованиях совпадает с известными нам сведениями о жизни на Древнем Ближнем Востоке, а что отличается от них? Далее, можно попробовать приблизительно датировать те события, которые легли в основу этих рассказов (условно говоря, определить время жизни патриархов), а также ту эпоху, когда повествования о них приняли нынешний вид.
Первое, что бросается в глаза, – некоторые анахронизмы в повествовании. Согласно любым расчетам, Авраам никак не мог жить раньше середины II тысячелетия до н. э., но в Книге Бытия (12:16) он разводит верблюдов, хотя, как утверждают справочные издания, это животное было одомашнено не ранее конца II тысячелетия до н. э. – впрочем, споры о точном времени их одомашнивания продолжаются до сих пор, и главным топливом для этих споров служит именно достоверность библейских рассказов о патриархах.
Но есть другой, уже несомненный пример анахронизма: в Бытии (21:34) рассказано, как Авраам жил в филистимской земле, хотя поселение филистимлян в Ханаане надежно датируется XII в. до н. э. Очевидно, в том и другом случае составитель окончательной версии текста описывал мир, в котором жил сам, но это еще не означает недостоверность остальной части повествования. Собственно, называя эту землю Палестиной, мы допускаем такой же анахронизм, ведь это латинское название.
Первым о привязке этих повествований к археологическим данным задумался У. Олбрайт, поместив их в средний бронзовый век (начало II тысячелетия до н. э.). В те времена, судя по археологическим данным, в Ханаане процветали города. Странствия Авраама Олбрайт связал с документами из Кюльтепе в Анатолии, где говорилось о торговле с Месопотамией (его исход из месопотамского Ура и начальное продвижение на север) и с последующим вторжением кочевого народа амореев в Ханаан (по-видимому, его масштаб и значительность были сильно преувеличены, об амореях мы поговорим ниже). Далее, Р. де Во предложил сместить эту хронологию к середине II тысячелетия до н. э., ко временам значительного упадка той самой городской культуры. Впрочем, к Аврааму в любом случае городская жизнь Ханаана имеет довольно опосредованное отношение.
Ключевую роль здесь снова сыграли небиблейские документы: таблички, найденные в 1920–30-х гг. в Нузи на севере Ирака, датируемые XV–XIV вв. до н. э[69]. Это были хурритские архивы, раскрывавшие многие стороны семейной и социальной жизни того общества. В частности, бездетная пара могла усыновить раба, который становился ее наследником (как Элиэзер для Авраама и Сарры в Бытии (15:1–2)), а бесплодная жена могла отправить к мужу свою служанку, чтобы рожденный ею ребенок считался собственным ребенком жены (как Сарра поступила с Агарью в 16-й главе Бытия). Иными словами, оказалось, что за вычетом мелких анахронистических деталей, которые легко могут быть опущены, история патриархов прекрасно вписывается в социальный контекст того времени.
Но значит ли это, что социальные практики и институты, засвидетельствованные архивом из Нузи именно для середины II тысячелетия до н. э., характерны исключительно для этого периода? По-видимому, нет. Это мог быть некий общий фон той эпохи, и как раз по тому, что библейский автор отдельно оговаривает такие эпизоды и порой специально объясняет их, можно заключить, что во время написания окончательной версии текста они уже казались странными (тогда как упомянутые вскользь верблюды и филистимляне были, напротив, вполне обычны).