Итак, в какой момент предания о давних временах сменились нарративами, основанными на свидетельствах очевидцев, мы уже определили: это начало ДХ1, середина IX в. до н. э. Причем это не столько правление Еху (Северное царство, 841–814 гг. до н. э.), сколько правление Йоаша (Южное царство, 835–796 гг. до н. э., датировки традиционные). Как мы видели выше, именно его приход к власти в результате переворота описан исчерпывающе подробно, а состоявшийся незадолго до того переворот Еху воспринимается скорее как исторический прецедент по модели «вот как по Божией воле может смениться недостойный правитель».
Повествователь явно смотрит из Южного (Иудейского) царства, так что события, произошедшие в Северном (будь то отмеченный выше переворот или разрушение Самарии ассирийцами), понимаются им прежде всего как параллель и прецедент к событиям, которые произойдут через некоторое время в Иудее. Но при этом, как мы уже отмечали, он явно не придворный летописец, поскольку позволяет себе достаточно критические оценки в адрес подавляющего большинства царей. В то же время он подчеркнуто лоялен к Иерусалимскому храму. По сути дела, главный критерий его оценки правления этих царей – насколько они заботились о Храме и насколько соблюдали его «монопольное право» быть единственным религиозным и культовым центром израильского народа.
Стоит задуматься также о том, как повлияло на самосознание жителей Иудейского царства не только военное нашествие ассирийцев, но и их идеология. Как отмечает Свен Астер[124], этой идеологии было свойственно представление о всесильном верховном божестве Ассуре и его земном наместнике, ассирийском царе, который по велению Ассура расширяет границы своего царства, поскольку ему по-настоящему должен принадлежать весь мир.
В такой формулировке отчетливо слышны мотивы, которые встречаются у библейских пророков, но уже применительно к Господу, царю из династии Давида и Израильскому царству. Вполне логично будет предположить, как это и делает Астер, что эти библейские идеи в значительной степени сформировались под ассирийским влиянием как ответ на вызов со стороны могущественной империи. Это не значит, что прежде такие взгляды были совершенно неизвестны, но именно в этот момент они могли быть востребованы в особой степени и потому, сформулированные ясно и четко, стали доминировать.
Итак, наш первичный повествователь, которого принято называть Девтерономистом, скорее всего, принадлежит к храмовому священству, время его жизни – правление Йоаша или период сразу после него (самый конец IX или начало VIII в. до н. э.). Как нетрудно понять, он явно был не единственным составителем этой книги, его труд продолжили преемники… или пересмотрели, переработали?
Иными словами, есть две разумные модели: (1) Девтерономист основывает на рубеже IX–VIII вв. до н. э. некую историографическую традицию или даже школу, которая продолжает работу спустя столетия после его смерти, или (2) Девтерономист в более поздние времена собирает записи или устные рассказы, оставшиеся от его предшественников, и создает свою версию исторического повествования.
На самом деле для наших целей принципиальной разницы между двумя моделями нет. Можно сказать обобщенно, что авторство этих книг принадлежит Коллективному Девтерономисту (КД), то есть группе авторов и редакторов, тесно связанных с Иерусалимским храмом и живших в период приблизительно с 800 по 550 г. до н. э. Собственно ими был составлен блок ДХ в нашем повествовании, он и отражает лучше всего общую для этой традиции идеологию (или теологию, что в данном случае может оказаться более точным термином).
Суть ее достаточно просто понять и изложить в нескольких пунктах:
● Господь заключил с израильским народом договор (Завет), за исполнение условий которого награждает, а за нарушение – наказывает.
● Единственный духовный и культовый центр этого народа – Иерусалимский храм, где поклоняются Господу и только Ему, а отклонение от этого правила является наиболее злостным и тяжким грехом всего народа, влекущим самые суровые наказания.
● Царь – своего рода наместник Господа и может быть смещен в случае, если нарушает Завет.
● Царь играет ключевую роль не только в политике, но и в духовной жизни народа, его основная задача – поддерживать Храм и его служителей, сберегая централизованный монотеизм в чистоте.
● Законным царем может быть только потомок и наследник Давида как избранного Богом царя.
● Подлинным «суверенитетом» (используя современный термин) над народом Израиля обладает только Господь, который устанавливает и отменяет институты, назначает и смещает людей по Своей воле, возвещенной, как правило, через пророков.
● Пророки возвещают царю и народу волю Божию, послушание пророкам – безусловная обязанность царя и народа. Когда они ее нарушают, это приводит ко множеству бедствий.
● Военные нашествия и стихийные бедствия суть оружия Божественного наказания, а не самостоятельные силы. Отвратить их или защитить от них может только покаяние царя и народа, восстановление верных отношений с Богом.
● Национальная катастрофа, постигшая сначала Северное, а затем и Южное царство, была расплатой за нарушения Завета, за отклонения от централизованного единобожия и непокорность пророкам.
Собственно, исходя из этой идеологии, КД и отбирает, и интерпретирует свой материал. Отдельный интерес вызывает вопрос: а какие из известных нам исторических событий описаны неверно или не привлекли интереса повествователя? Для времен Давида и Соломона назвать какие-то конкретные события довольно трудно, но для более позднего периода Л. Грабб называет следующие исторические реалии[125]. С его точки зрения, правление царя Ахава показано не вполне достоверно: его основными врагами названы арамеяне, а не ассирийцы (причем имя арамейского царя Бен-Хадада не соответствует действительности), а сам Ахав показан достаточно слабым с военной точки зрения.
С ассирийцами связаны и главные моменты умолчания: вплоть до 15-й главы Четвертой книги Царств они не встречаются в тексте, хотя на историческую арену вышли задолго до данного момента. Ничего не говорится о зависимости от Ассирии таких царей, как Еху и Йоаш.
Но после нашего нарративного анализа все это не должно вызывать удивления. Что касается Ахава, то он не столько самостоятельный персонаж, сколько главный антагонист пророков из третьего, пророческого цикла. В рассказах, где он выступает одним из действующих лиц, практически все подчинено этой главной цели – показать царя, который не слушает своих пророков. Битва с арамеянами, описанная в 22-й главе Третьей книги Царств, важна не потому, что это было самое значимое сражение во времена Ахава, а в силу того, что перед битвой Ахав не послушал слов пророка Михея и в результате погиб в бою.
Что же касается ассирийцев, то и они занимают строго определенное место в общей теологически значимой картине. Они – внешняя угроза, которая служит орудием Божественного возмездия (для Израильского царства и Самарии) и поводом для обращения к Богу (для Иудейского царства и Иерусалима). Соответственно, отношения царей того и другого царства с ассирийцами описываются лишь там и лишь в той мере, в которой позволяют раскрыть эту тему.
Вместе с тем никак нельзя сказать, будто наш повествователь выдумывает или искажает события. Согласно тому же Граббу[126], целый ряд эпизодов нашел надежное подтверждение в независимых источниках. Правление царей Омри, Ахава, Еху, Йоаша, Менахема, Пекаха, Осии и, вероятно, Ехорама подтверждается, причем в те самые годы, на которые указывает текст, находят свое подтверждение и связанные с ними рассказы (дань, выплаченная Менахемом, гибель Пекаха, разрушение Смарии и т. д.). Также были подтверждены независимыми источниками некоторые иноземные цари и связанные с ними детали: Меша (Моав), Хазаэл, Бен-Хадад и Рецин (арамейский Дамаск). КД не выдумывал историю, он ее интерпретировал.
Исходя из предложенной модели будет очень легко объяснить, почему в книги включены именно те три цикла сказаний, которые мы выделили выше. Начнем с героического эпоса.
Цикл преданий о Самуиле, Сауле и Давиде (ГЭ) рассказывает об основании монархии и непосредственно Давидовой династии. По сути, перед нами учредительный документ этой монархии, ее развернутая декларация независимости (а точнее, зависимости только от Бога). При этом данный цикл – самый обширный и разнородный. Кто-то может сказать, что значительная его часть противоречит нашей гипотезе о КД: ГЭ1 (предыстория) и ГЭ2 (установление монархии) не очень нужны нашему повествователю, а ГЭ3 (воцарение Саула), казалось бы, противоречит его замыслу представить династию Давида как единственную богоизбранную и законную. Точно так же неудобным выглядит и ГЭ11 (переход власти), где Давид представлен немощным номинальным правителем, за которого все решают его приближенные.
Но это выглядит так, только если предположить, что КД создавал некую пропагандистскую агитку, заменяя историю вымыслом. Действительно, если кто-то пожелал бы составить повествование о благочестивом и праведном царе, которого избрал Бог на царство, он, вероятно, ничего не стал бы рассказывать о Сауле и крайне мало о Самуиле, а последние дни Давида изобразил бы совсем другими красками.
Но КД, напомню, с нашей точки зрения, ее не изобретал, а интерпретировал, то есть придавал богословский смысл коллективной памяти о прошедших событиях. Более того, согласно нашей гипотезе, КД – не придворный летописец, чья задача состоит в возвеличивании царской власти, а храмовый богослов, который видит в истории прежде всего урок для народа и его правителя. Кроме того, следует помнить, что он пишет свою историю не на пустом месте. Мы не знаем, какими были письменные источники того времени (в частности, «летописный свиток царей иудейских» и такой же израильский свиток, на которые периодически ссылается КД), но можем быть совершенно уверены, что в народе ходили разного рода предания о собственном прошлом, и игнорировать их было бы для КД крайне неразумно.