Вернувшись в комнату, я сел на диван и стал размышлять – выводы были ужасны. Света, воды, тепла и канализации в доме не было. Консервов оставалось дней на семь, надеяться на помощь со стороны властей не приходилось. Кому нужен был пилот, который кроме как летать на самолётах больше ничего не умел. А, судя по облакам с мелкими частичками пепла – это моё умение ещё долго никому не пригодится. От осознания собственной никчёмности и бессилия я даже всплакнул. Ужасно захотелось выжрать стакан какого-нибудь пойла, но, к сожалению, даже после тщательного обыска, я не нашёл ни капли спиртного. Пришлось опять налить себе полную кружку воды.
После этого я ощутил непреодолимое желание сходить в туалет. Гадить в квартире было противно, и я вышел в коридор, намереваясь отлить в мусоропровод. Подойдя к нему и открыв крышку, резко отшатнулся – из зева мусоропровода на меня шибануло таким зловонием, что заслезились глаза, и сразу захотелось блевануть. Сдерживая себя, я всё-таки справил свою нужду и с чувством омерзения захлопнул крышку этой клоаки. По-видимому, подобный путь сброса отходов жизнедеятельности был не в новинку не только мне, только, скорее всего, я был последним, кто догадался использовать его в этом качестве.
Зайдя в квартиру, я в тягостном раздумье уселся на диван. Всё, что было сделано мной в этой жизни, казалось бессмысленным. Все мои потуги заработать как можно больше денег сейчас казались смешными, а амбиции по обладанию самыми модными вещами просто нелепыми. Вот я сейчас сижу в одежде от Версаче, весь обмазанный дерьмом, а моя дорогущая квартира выглядит хуже самого грязного хлева, и не к кому обратиться за помощью и сочувствием, все настоящие друзья остались там, в армии, они живут в облезлых комнатах, в гарнизонном общежитии при аэродроме. В этот момент, если бы у меня был пистолет, я бы точно застрелился, мысль о том, чтобы повеситься, вызвала у меня отвращение.
Потом я подумал о своём джипе, у меня что-то щелкнуло в мозгу, и возникло сильное желание срочно уехать отсюда, к моим настоящим друзьям, и там попытаться выжить. В первую очередь, передо мной возник образ Витьки – моего кореша ещё по училищу. Я знал, что сейчас он живёт у родителей, недалеко от города Шахты. Идея поехать к нему настолько мной завладела, что я, больше уже ни о чём не рассуждая, подскочил и начал действовать: сначала полностью разделся и, ёжась от холода, протёрся полотенцами, смоченными в воде. Потом переоделся в свой обычный наряд для туристических походов в холодное время и только после этого начал собирать нужные вещи и оставшиеся продукты. Всего набралось два рюкзака и три большие сумки. Больше ни минуты не желая задерживаться в этом проклятом месте, я отнёс все собранные вещи в машину и тут же тронулся в путь.
По моим прикидкам, бензина, для того чтобы доехать до Витьки, должно было хватить. До города Шахты было совсем недалеко, а у меня было залито бензина больше половины бака. До катастрофы весь путь занял бы часа два, а тогда я добрался до места аж за тридцать часов, к тому же пришлось ночевать в машине. Но, как говорится – нет худа без добра. За время путешествия я несколько раз останавливался и готовил себе на газовой плитке горячие обеды, так что к концу этого путешествия пришёл в полную норму и не выглядел уже как глубоко несчастный человек или какой-то бомж.
Когда въехал в посёлок, где проживал Витька, был, как обычно в последнее время, сильно разочарован. Посёлка как такового уже не существовало – вместо домов стояли обугленные руины, живых людей не было видно, только в воздухе присутствовал запах гниющего мяса. Дома родителей Виктора тоже не было, на его месте остался стоять только фундамент да торчал остов полуразвалившейся печки.
Я уселся в заглушенную машину и задумался – что мне делать дальше. Ехать в свой бывший гарнизон – не хватит бензина. Возвращаться в Ростов и явиться на аэродром – тоже не хватит бензина, да и, если сказать прямо, меня туда совсем не тянуло. Но, по-любому, нужно было примкнуть к какой-нибудь группе людей, топлива в машине у меня не хватит даже на то, чтобы обогреть себя в течение одной ночи. Греться у костра – тоже не выход, дальше станет ещё холодней, словом, без тёплого убежища и продуктов выжить будет просто невозможно. В голову мне приходила только одна мысль – нужно ехать в ближайший крупный город и там всё-таки обратиться к властям с просьбой о помощи. Мне стало окончательно ясно, что в одиночку я не выживу.
Посидев так полчаса, я завёл машину и поехал в ближайший город – это были Шахты. Только до него я на машине так и не доехал – кончился бензин. Пришлось, захватив остатки продуктов, дальше двигаться пешком.
Центральный эвакуационный пункт нашёл достаточно быстро. Так же быстро меня там зарегистрировали, выдали талон на питание и определили на ночлег в палатку. На следующий день записали в рабочую бригаду, которую направили на шахту Луговая-бис, чтобы готовить её к прибытию эвакуированных людей. Там мы в основном занимались разгрузкой привозимых продуктов и укладкой их в специально оборудованные склады. Через неделю нас бросили на помощь бригадам, уже давно занимающимся переоборудованием шахтной котельной в некоторое подобие ТЭЦ. В этом месте я и работал до наступления сильных морозов. За это время мы хорошо утеплили котельную, сделали тёплый коридор от неё к стволу шахты и проложили там рельсы для вагонеток, которые должны были подвозить уголь к котлам.
Так как Бог здоровьем и выносливостью не обидел, меня оставили при этой ТЭЦ, подвозить уголь. Так я и жил года три, как робот: отбарабанил смену, перекусил и спать, потом встал и снова на работу.
Когда образовался Секретариат, его руководство, наверное, начало задумываться о будущем. Поэтому меня, как бывшего пилота, перевели на шахту Распадская, в шарашку для бывших лётчиков и авиатехников. У кого-то из боссов возникла здравая мысль – поскольку небо потихоньку очищается, пора организовывать авиагруппу. Жизнь в шарашке коренным образом отличалась от нашей прежней жизни: кормили намного лучше, появилось свободное время, к тому же по социальной лестнице мы, хотя и относились к касте работяг, получали продуктов и других жизненных благ гораздо больше.
В этой шарашке я прожил года полтора, и всё бы ничего, но нас, особенно в последнее время, начали кормить котлетами из человечины. Первоначально все до единого от них отказывались, но постепенно наша шарашка разделилась на тех, кто ел человечину, и тех, кто принципиально отказывался это делать. Вскоре таких отказников осталось меньшинство, и их начали постепенно гнобить и элита с быками, и бывшие товарищи.
Наступил день, когда этот гнойник вскрылся, на шахте началось восстание рабов и части работяг против творившегося там произвола. Наша группа примкнула к этому восстанию, а один из лётчиков даже вошёл в тройку его организаторов. Первоначально удача способствовала нам. Восставшие захватили практически всю шахту, кроме первых двух горизонтов. Но на помощь элите и быкам пришли каратели с других шахт, и тут начался форменный ад – стали применять газы, и отравленным им не было числа. На всех горизонтах лежали сотни трупов и, как в каком-то фильме ужасов, между этими валяющимися повсюду телами, в мерцающем свете ходили фигуры, похожие на одноглазых циклопов, с горящими посреди лба фонарями и ломиками пробивали черепа ещё шевелящихся людей, добивая их.
Мне очень повезло, что я остался жив. Нашу группу загнали в штрек, заканчивающийся тупиком, а потом закидали гранатами со слезоточивым газом. Силы были не равные, у нас было всего три автомата на всех и совсем не было противогазов. Пока мы катались по поверхности штрека, быки всех повязали, дубинками погнали к подъёмнику и подняли на первый горизонт. Там, в большом, примыкавшем к подъёмникам зале шахты, под светом прожекторов, нас начали сортировать. Первоначально отобрали вожаков, на которых указали находящиеся здесь же ренегаты. Этих людей начали избивать бейсбольными битами и били так, что слышен был треск ломающихся костей. Кричать и сопротивляться они не могли, у всех рты были забиты кляпами, а руки связаны за спиной железной проволокой. Добивать вожаков не стали – так и оставили корчиться на пыльном угольном полу. Затем быки принялись за остальных, слава богу, битами не били, просто попинали немного и успокоились.
Потом всех начали клеймить раскаленной железной печатью. Клеймо ставили на лоб, это было признаком того, что человек принимал участие в бунте. Обычным рабам клеймо ставили на щёку. Теперь в наших рядах большинство было дважды клеймённое. Выступивший перед нами представитель элиты пообещал, что если раб с клеймом на лбу ещё хоть раз будет замечен в неповиновении, из него бейсбольными битами сразу сделают отбивную.
Когда все эти процедуры были закончены, нас перераспределили между шахтами, принимавшими участие в подавлении этого восстания, а затем разогнали по маленьким каморкам, находящимся неподалёку. На следующий день мне выдали полушубок, лыжи и запрягли как собаку в сани, нагруженные контрибуцией с шахты Распадская. После этого палками нашу упряжку погнали вперёд. Вот так я и попал на шахту Глобуса.
К жизни в качестве раба я привыкал очень тяжело. Всё время жалел, что сразу не погиб во время восстания. Но потом мозг как-то постепенно отключился, и я опять превратился в робота, даже питался, не понимая, что ем. Очнулся и почувствовал себя человеком я только тогда, когда вы появились и дали мне в руки автомат. У-у-у, как я ненавижу эту адскую, сраную элиту и бычьё!
Этими словами Миша закончил своё повествование.
Глава 14
После этого рассказа в кунге установилась гнетущая тишина, её нарушали только всхлипы, доносившиеся с дальней стороны стола, где в самом углу нар пристроились Марина и Света. Минуты через две эту тишину прервал Саша, он встал, потребовал разлить ещё водки и заявил:
– Ну вот, Мишаня, теперь ты хоть немного сбросил тяжесть со своей души. Да и нам, я думаю, стало немного полегче, ведь у каждого в душе гнездятся воспоминания о том страшном времени, после катастрофы. Сразу понимаешь – не только ты всё потерял, а и все окружающие тебя люди. В итоге мы становимся только ближе и ради благополучия своих родных и друзей готовы на любые испытания. Ладно, без длинных и красивых тостов, просто – будем!