Странно, но, когда это случилось, мне показалось, будто я ждала этого всю свою замужнюю жизнь. Ждала, что топор упадет, и я сумею уйти без прощения в сердце. Наверное, трагедия началась в день моей свадьбы. Или даже раньше, когда я впервые увидела Натана в молельном шатре. Случайная встреча незнакомцев — и конец света стал развертываться. С чего он начинается? Я потратила слишком много лет, оглядываясь на ту проселочную дорогу. Если бы только в то утро я не выпустила детей из поля зрения. А прежде всего — если бы я не позволила Натану увезти нас в Килангу. Если бы баптисты не взяли на себя религиозное обращение конголезцев. А если бы американцы, а до них бельгийцы не почувствовали вкус крови и денег в Африке? Если бы мир белых людей вообще никогда не коснулся Конго?
Прекрасное и бесполезное занятие пытаться исправить судьбу! След ведет обратно, к временам задолго до нашей жизни, в глубокий колодец, куда легко, как камни, бросать проклятия в адрес предков. Это все равно что проклинать самих себя и то, что совершили мы сами. Если бы я не вышла замуж за проповедника по имени Натан Прайс, мои дети никогда бы не появились на свет. Я бы просто прошла долиной своей судьбы и научилась любить то, что могла потерять.
Можно проклинать мертвых или молиться за них, но не ждите, что они хоть что-то сделают для вас. Им просто интересно наблюдать за нами и ждать: как, черт возьми, мы поступим дальше.
Что мы потеряли
Киланга, 17 января 1961 года
Лия
Нельзя выделить какое-то отдельное трагическое событие и пытаться понять, почему оно произошло. Это было кошмарное время: с начала засухи, оставившей без еды столько людей, до ночи муравьев и дальше до худшей из всех трагедий. Каждое дурное событие влечет за собой еще более ужасные. Как говорит Анатоль, если пристально всматриваться, всегда можно увидеть причины, но ты сойдешь с ума, если будешь думать, что это наказание за твои грехи. Я отлично понимаю это, глядя на своих родителей. Богу нет нужды нас наказывать. Он лишь ниспослал нам достаточно долгую жизнь, чтобы мы могли наказать себя сами.
Вспоминая месяцы, предшествовавшие нынешнему дню, я считаю, что крушение началось в октябре, когда в церкви устроили голосование. Нам бы тогда ума побольше да бежать из Конго без оглядки. Как папа мог не понимать, что совершает ошибку? Паства его церкви прервала проповедь, чтобы провести голосование: принимать или не принимать Иисуса Христа как спасителя Киланги.
Тогда был жаркий день такого сухого сезона, что, когда мы ложились спать, на языке ощущался вкус пыли, а когда просыпались, вообще не чувствовали своего языка. Наши любимые речные бухточки для плавания, где в это время года обычно бурлила быстрая коричневая вода, превратились в сухие русла, вымощенные белыми камнями. Жителям приходилось набирать воду прямо из самой реки, и они, цокая языками, рассказывали истории, как в похожие сухие годы — хотя такого сухого, как этот, они и не припомнят, — женщины становились добычей крокодилов. Маниоковые поля стояли пустыми, умерли. Фруктовые деревья остались бесплодными. Желтые листья устилали землю, как ковер, расстеленный для приближающегося грозной поступью конца света. Гигантские сейбы и баобабы, дававшие тень нашей деревне, иссохли от жажды и стонали ветвями. Они больше напоминали стариков, чем растения.
До нас долетали слухи о дождях, льющих в речных долинах, и они заставляли испытывать такую жажду, какой невозможно представить, — наверное, от такой жажды умирают поля и животные. Мертвая трава на дальних склонах была желто-красной, как марево, висевшее в воздухе. На закате обезьяны собирались на голых верхних ветвях деревьев и скулили, жалуясь друг другу и взывая к небесам. Все живое, что могло покинуть дом, в том числе наши соседи, мигрировало на запад, туда, откуда до нас каждую ночь доносились звуки барабанов. Папа Кувудунду раскидывал кости для гадания, а деревенские девушки танцевали ритуальный танец с курицей на голове, призывая дождь. Посещаемость церкви то росла, то падала; поначалу Иисус, наверное, и воспринимался как Бог, готовый помочь, однако не выдержал испытания.
Тем утром сам папа Нду сидел на передней скамье. Он редко заслонял своей фигурой вход в церковь, так что это явно было зна́ком, хотя кто мог знать — хорошим или плохим. Папа Нду явился не для того, чтобы внимать проповеди. Да и никто не пришел сюда за этим, поскольку проповедь не имела никакого отношения к дождю. Месяцем раньше, когда грозы представлялись неизбежными, отец призвал свою паству покаяться в грехах и пообещал, что Бог вознаградит их за это дождем. Но несмотря на все покаяния, дождь не пролился, и теперь преподобный заявлял нам, что не желает участвовать в идолопоклонстве. В то утро он рассуждал о Виле в храме, из Апокрифов. Отец всегда твердо стоял за Апокрифы, хотя многие священнослужители осуждали его за это. Они считали, что эти книги были делом рук паникеров, которые присоединили их к Ветхому Завету, чтобы пугать людей. Однако отец возражал: если Господь не может сподвигнуть вас покончить с грехами, в Его власти изгнать из вас дьявола страхом.
История Вила и Змия была не такой уж страшной по сравнению с другими, которые в основном хитроумно сочинял Даниил. На сей раз он собирался доказать вавилонянам, что они поклоняются ложным идолам, но даже мне не удавалось должным образом сосредоточить внимание. В последнее время меня редко трогал энтузиазм отца, а Бог и вовсе не волновал.
— У вавилонян был бог, они называли его Вил, — провозгласил папа; его голос был единственным, что можно было назвать чистым и ясным в мареве, накрывавшем нас. Люди обмахивались пальмовыми листьями. — Каждый день они оставляли у подножья его статуи двадцать бушелей муки, сорок овец и пятьдесят галлонов вина.
Анатоль перевел это, заменив муку на фуфу, овец на коз и вино — на пальмовое вино. Несколько человек стали обмахиваться энергичнее, представив все это изобилие, идущее на потребу одного голодного бога. Большинство же клевали носами.
— Каждый день люди приходили и поклонялись статуе Вила, но Даниил поклонялся только Господу нашему Спасителю. И царь спросил: «Почему ты не поклоняешься Вилу?» Даниил ответил: «Я поклоняюсь не ложным идолам, а Богу живому, властителю всех людей». И вавилоняне сказали. — Отец заговорил не так пафосно: — Разве ты не видишь, что Вил живой бог? Разве не видишь, сколько он съедает и выпивает каждый день? Даниил рассмеялся и воскликнул: не будьте глупцами! Это лишь статуя из камня и бронзы.
Папа сделал паузу, чтобы Анатоль перевел его слова.
Лично мне нравится история про Вила и храм, но со всеми этими остановками для перевода она развивается слишком медленно, чтобы держать внимание слушателей. Это почти детективная история. Вот как бы я ее рассказала, будь моя воля: Даниил хорошо знал, что верховные жрецы царя проникали ночью в храм и забирали всю еду. Поэтому он придумал такой трюк. После того как все оставили свои подношения в храме, он вошел и посыпал пол золой. Ночью жрецы, как обычно, прокрались в храм через тайный ход под алтарем. Золы они не заметили, а поэтому повсюду оставили свои следы. Каждую ночь они устраивали там загул — в честь своего приятеля Вила. Благодаря этим следам Даниил и поймал их с поличным.
Отец был готов продолжить историю, когда папа Нду неожиданно встал, прервав его в разгар проповеди, чтобы довести до присутствующих свое сообщение. Мы насторожились. Папа Нду воздел вверх руку и объявил низким важным голосом, придавая каждому слогу одинаковые длительность и вес:
— Настало время провести выборы.
— Что? — громко вырвалось у меня.
Отец, привыкший знать наперед, что сейчас случится, с ходу все якобы понял и терпеливо произнес:
— Что ж, это хорошо. Выборы — прекрасный, цивилизованный образ действия. В Америке мы проводим выборы каждые четыре года, чтобы решить, кто будет нашим лидером.
Он дал возможность Анатолю перевести это. Вероятно, намекал на то, что пришло время жителям деревни пересмотреть верховенство папы Нду.
Папа Нду ответил ему так же терпеливо:
— А йи банду, если не возражаете, папа Прайс, мы проведем свои выборы сейчас. Ici, maintenent[91]. — Он говорил, тщательно подбирая слова из разных языков, чтобы его поняли все присутствовавшие. Это какая-то шутка, решила я. Обычно папа Нду видел в выборах по нашему образцу не больше пользы, чем Анатоль.
— При всем моем уважении, — сказал папа, — здесь не место и не время для такого дела. Почему бы вам сейчас не сесть на место, а о своих планах не объявить после того, как я закончу проповедь? Церковь — не место для голосования «за» или «против» некого должностного лица.
— Церковь — самое подходящее место для того, что я собираюсь сделать, — возразил папа Нду. — Ici, maintenant мы проголосуем «за» или «против» того, чтобы Иисус Христос занимал должность персонального Бога Киланги.
На несколько секунд отец замер, лишившись дара речи. Папа Нду насмешливо посмотрел на него.
— Прошу прощения, если нагнал на вас паралич.
Дар речи наконец вернулся к отцу, и он произнес:
— Нет-нет, все в порядке.
— А бу, мы начинаем. Бето тутакве кусала.
В церкви вдруг возник цветной круговорот: это задвигались женщины в своих ярких юбках. Я почувствовала, как по спине у меня пробежал холодок. Значит, все было спланировано заранее. Женщины вытряхнули камешки из калебас в подолы юбок и пошли вдоль скамей, кладя по одному камешку в каждую протянутую руку. Очевидно, на сей раз женщинам и детям тоже было дано право проголосовать. Отец папы Мванзы шагнул вперед и поставил два глиняных сосуда перед алтарем. Один сосуд был за Иисуса, другой — против. Эмблемами служили крест и бутылка нсамбы, молодого пальмового вина. Всем должно было быть ясно, что противники не равны.
Отец попытался прекратить приготовления, громко объясняя, что Иисус не подлежит всенародным выборам. Но люди, только недавно освоившиеся с этой демократической процедурой, были возбуждены. Жители Киланги уже приготовились бросать камешки. Шаркая, они цепочкой потянулись к алтарю, словно то была очередь на спасение. Отец встал у них на пути, будто тоже поверил, что предстоит небесная перекличка. Однако цепочка просто разделилась надвое, обтекая его, как вода обтекает валун, и продолжила движение вперед, чтобы отдать свои голоса. Сцена получилась не слишком достойной, поэтому отец отступил за свою кафедру, сделанную из связанных вместе пальмовых ветвей, и поднял руку — я уж подумала: для благословения. Но голосование окончилось прежде, чем он успел произнести хотя бы слово. Помощники папы Нду немедленно начали подсчитывать камешки. Они выкладывали их кучками по пять штук на полу, рядами