, расположенными друг против друга, для наглядности.
— C’est juste[92], — сказал папа Нду, пока они считали. — Мы собственными глазами видели, что все было справедливо.
Лицо у отца побагровело.
— Это богохульство! — Он широко раскинул руки, словно изгонял одному ему видимых демонов, и закричал: — В этом нет никакой справедливости!
Папа Нду повернулся, посмотрел на него и произнес на удивительно правильном английском языке, перекатывая «р» и чеканя каждый слог, словно выкладывал камешки:
— Папа Прайс, белые люди принесли нам много программ — как усовершенствовать наше мышление. Программу Иисуса и программу выборов. Вы одобряете это. Значит, вы не можете сказать, что мы совершили нечто плохое.
Присутствующие стали кричать, противореча друг другу; тех, кто кричал за папу Нду, было больше. Почти одновременно двое мужчин громко воскликнули:
— Ку ньянга, нгейе уйеле кутала!
Анатоль, сидевший на стуле чуть поодаль от кафедры, наклонился к отцу и тихо перевел:
— Они говорят: покрыв крышу соломой, не выбегай из дома, когда идет дождь.
Папа проигнорировал аллегорию.
— Проблемы духа не решаются на базаре! — свирепо выпалил он.
Анатоль перевел.
— А бу кве — где же тогда? — дерзко спросил папа Нгуза, вставая. По его мнению, сказал он, белый человек, который не убил даже самой маленькой антилопы для своей семьи, не имеет права рассуждать о том, какой бог может защитить нашу деревню.
Когда Анатоль перевел это, отец опешил. Там, откуда мы приехали, между этими действиями не было никакой связи.
Отец заговорил медленно, как со слабоумным:
— Выборы — это хорошо. И христианство — хорошо. Хорошо и то, и другое. — Мы, члены его семьи, в этом нарочито спокойном голосе и в том, как его лицо покраснело до самых корней волос, уловили опасность. — Вы правы. Мы, в Америке, чтим обе эти традиции. Однако решения по ним мы принимаем в разных местах.
— В Америке вы можете поступать, как пожелаете, — заявил папа Нду. — Я не стану учить вас и говорить, что это неразумно. Но в Киланге мы используем одно и то же место для многих целей.
— Вы ничего не понимаете! — закричал отец. — Вы оперируете детской логикой и демонстрируете полное невежество. — Он шарахнул кулаком по кафедре, от чего пальмовые листья сместились и стали падать на пол.
Отец сердито смел их в сторону и зашагал к папе Нду, но неожиданно остановился. Папа Нду гораздо тяжелее моего отца, у него крупные руки, и в тот момент он вообще выглядел гораздо внушительнее. Отец наставил на него палец, как пистолет, потом осуждающе обвел им присутствовавших.
— Вы не научились управлять даже своей жалкой страной! Ваши дети умирают от сотни разных болезней! У вас нет ночного горшка! И вы претендуете на то, чтобы принимать или не принимать милость Господа нашего Иисуса Христа?!
Если бы кто-нибудь оказался в то мгновение в пределах его досягаемости, отец вполне мог продемонстрировать нехристианское поведение и ударить. Я вспомнила, как мне когда-то хотелось находиться ближе к нему. Если во мне еще осталась способность о чем-то молиться, то я молилась, чтобы этот побагровевший человек, трясущийся от ярости, никогда больше не поднял на меня руку.
Папа Нду выглядел спокойным.
— Папа Прайс, вы верите, что мы мвана — ваши дети, которые ничего не знали, пока вы сюда не прибыли. Я могу назвать вам имя великого вождя, который наставлял моего отца, и тех, кто были до него, но вам пришлось бы долго сидеть и слушать. Их сто двадцать два. Со времен нашего манкулу мы устанавливали свои законы без помощи белых людей. — Он повернулся к собранию, сам приняв вид проповедника. Больше никто не клевал носом. — У нас было принято делиться огнем, пока он не погаснет, айи? Договариваться друг с другом до тех пор, пока все не будут довольны. Молодые слушались старших. А теперь белези говорят нам, что голос молодого беспечного мальчика весит столько же, сколько голос старейшины.
Воздух от зноя был мутным. Папа Нду сделал паузу, снял шляпу, повертел ее в руках, а потом снова надел на свой куполообразный череп.
— Белые люди твердят нам: голосуйте, банту! Они нас уверяют: вам не обязательно соглашаться друг с другом, ce n’est pas nécessaire[93]. Если двое говорят «да», а один — «нет», все решено. А бу, даже ребенок понимает, чем это закончится. Чтобы держать котел над огнем, нужно три камня. Убери один — и что получится? Котел перевернется и зальет огонь.
Мы поняли аллегорию папы Нду. Его очки и высокая шляпа не казались уже смешными. Теперь это были аксессуары вождя.
— Но таков закон белого человека, n’est pas[94]? — спросил он. — Двух камней достаточно. Il nous faut seulement la majorité[95].
Это правда, именно так мы считали: большинство правит. Как мы могли с ним спорить? Я посмотрела на свой кулак, в котором все еще был зажат камешек. Я не голосовала, как и мама. Как мы могли, под взглядом отца? Единственной из нас, кому хватило духу, была Руфь-Майя, она прошагала прямо к сосудам и проголосовала за Иисуса так решительно, что ее камешек ударился об крест и отскочил. Но, уверена, все мы сделали свой выбор, так или иначе.
Папа Нду снова повернулся к отцу и произнес почти любезно:
— Иисус — белый человек, он поймет закон большинства, папа Прайс. Венда мботе.
Иисус Христос проиграл со счетом одиннадцать к пятидесяти шести.
Рахиль
Может, я не должна так говорить, но это правда: Лия — причина всех наших проблем. Это началось, когда они с папой развязали Третью мировую войну в пределах нашего дома. Ну и безумная же была сцена! Лия взбесилась и огрызалась отцу в лицо, а потом — Господи!.. Мы спрятались, будто на нас сбросили атомную бомбу. Лия всегда относилась к папе с величайшей почтительностью, но после сумасшедшего дома, устроенного в церкви, когда отца прогнали голосованием, она забыла даже о простой вежливости.
Началось все с ее заявления, что она собирается на охоту со своим маленьким луком и стрелами. Моя сестренка, мисс Господь-мой-пастырь, теперь возомнила себя Робин Гудом. Удивительно, что она не пожелала сбить стрелой яблоко с моей головы, — если бы у нас, конечно, были яблоки. У нас вообще нет ни крошки еды. Муравьи сожрали все, что было припасено у людей, хотя и припасено из-за засухи было мало. Каждое утро сгущаются облака, и становится удушливо-влажно, но потом солнце снова начинает жарить и высушивает все. Базарный день выглядит так, будто ты только что вышел из бомбоубежища после атомной атаки: на площади никого, кроме нескольких стариков с автомобильными деталями, ножами и кастрюлями. Они надеются выменять их на еду. Держи карман шире! Мы до сих пор перебиваемся последними крохами того, что оставила нам миссис Фаулз, плюс несколько яиц — спасибо маме Мванзе, которая принесла нам двух несушек после того, как муравьи сожрали наших кур. Она-то позволяет своим курам бегать где угодно, поэтому им и удалось избежать неминуемой смерти, взлетев на верхушки деревьев. Честно признаться, я надеялась, что Аксельрут тоже достанет нам хоть какую-нибудь еду, если постарается, однако теперь он месяцами отсутствовал — наверное, выполнял сверхсекретные задания. Аксельрут обещал привезти мне сигарет и шоколада «Херши», и поначалу я ждала с нетерпением, но — увы и ах! Теперь я была бы рада и доброму куску старомодного «Уондербреда»[96]. Всего этого уже достаточно, чтобы свести человека с ума.
Но вскоре мы узнали, что папа Нду призвал деревню на большую охоту, это якобы должно было всех спасти. Всех нас вместе! Весьма увлекательно. План, по словам Нельсона, заключался в том, чтобы развести костры по широкому кругу, опоясывающему большой холм за деревней. Холм покрыт в основном высокой мертвой травой, не джунглями, так что вспыхнет мгновенно. Женщины должны были махать пальмовыми ветвями и направлять огонь внутрь круга, пока у находящихся внутри животных не сдадут нервы и они не начнут выпрыгивать прямо через огонь. Тут-то мужчины и будут убивать их. Детям и старикам достается чудесная работа: идти сзади и подбирать обгоревших до черноты божьих тварей. Нельсон говорит, что там должны быть все жители деревни поголовно.
Что ж, я готова прошвырнуться по горящему полю и покрыться сажей с головы до ног. Я уже давно не пытаюсь пройти тест на чистоту. Но Лия задумала идти с мужчинами в передних рядах и стрелять из лука. Ее нынешний лучший друг Анатоль, похоже, поддерживает ее в этом. На собрании, где обсуждался данный вопрос, он постоянно отпускал замечания насчет того, как она прекрасно стреляет и если, мол, мы умираем с голоду, то какая разница, кто подстрелит антилопу — важно, чтобы та была убита. Нельсон встрял в разговор, поддержав Анатоля, он сказал: мы должны радоваться каждой стреле, летящей в цель, пусть даже и послана она девочкой. Нельсон просто гордится тем, что это он научил Лию стрелять. А Лие главное — покрасоваться.
Папа Нду и старейшины на собрании выступили против. Особенно папа Кувудунду. Пока не наступала его очередь говорить, он сидел, поджав губы. Потом вставал, обмотанный белой тряпкой, и рассказывал страшные сказки об ужасах, происходивших в былые времена: об отравленной воде, выступившей из-под земли, о взбесившихся слонах и бог знает еще о чем, что случалось, когда люди не слушались его и поступали не по обычаям. И присутствующие подхватывали: «О да, помню-помню». Старики сидели, выпрямив спины, прижав локти к бокам, положив ладони на колени, упершись чуть косолапыми ступнями в землю, и постоянно кивали. Молодые мужчины сидели, откинувшись на спинки стульев, широко раздвинув колени, занимая столько места, сколько им требовалось, и, недолго думая, выпаливали то, что приходило им в головы. В основном разговор велся по-французски и на местном языке, но Ада в свой блокнот записывала все по-английски и держала его так, чтобы я могла читать. В общем, в кои-то веки истуканша оказалась полезной.