Всех такой порядок устраивал. А когда Ниской умер, начал править сын его единственный — Мал Нискинич.
— Дальше знаю, — перебил Владимир. — Игорь потребовал больше дани, и его убили. А Свенельд отомстил древлянам и спалил их столицу Искоростень.
— Так, да не больно так, — ответил Добрыня. — Мал хотел жениться на Ольге Бардовне, засылал сватов. А Свенельд заманил их в баню и спалил. Только после этого началась война. Мал устроил грандиозную требу — далеко в лесу начертил на земле Лихо Одноглазое, в сердце ей поставил жертвенник с едой и телами животных, чучело Морены-Яги; головы свиней и медведей ставили на кольях — тычинушках, а затем подожгли. Но, как видно, боги не приняли нашей жертвы... Помню, как нас уводили в рабство: я несу на руках Малушу, мы идём по скалистому берегу Ужа, а за нами горит Искоростень... Да, мы были в рабстве. Но остались князьями по крови. И поэтому ты — не сын ключницы, а достойный внук князя Мала и князя Игоря. И тебе править на Руси!
Мальчик посмотрел на него заворожённо, широко распахнутыми голубыми глазами:
— Да неужто, дядя?
— Верь, племянник, и это сбудется. Только раньше времени не трепи языком. Враг узнает и помешает. Надо помнить. Нам предстоит ещё много крови. Киевский стол даром не возьмёшь.
— Ты поможешь мне, дядя?
— Я живу этой мыслью.
И они обнялись — крепко, по-мужски, как и подобает соратникам.
Вдруг приблизились топот и крики: «Воеводу Добрыню — к князю! Воеводу Добрыню — к князю!»
— Ну, пора, — брат Малуши взял Владимира за руку. — Святослав мне велел присутствовать на приёме посольства из Нового города.
— А когда мы начнём занятия по военным премудростям?
— Завтра и начнём.
Но назавтра жизнь дяди и племянника потекла по-иному. А произошла эта перемена после разговора, состоявшегося у князя. Дело было так.
В гриднице — зале парадной княжьего дворца — Святослав сидел в красном высоком кресле. Настроение у него было доброе. Он мотал правый ус на палец, говорил мягким голосом и смеялся на удачные шутки. В креслах чуть пониже сидели: старшие княжичи — Ярополк и Олег, в белых простых одеждах, подражая отцу; Жеривол — в белой мантии; сын Свенельда Лют — в бархатной тужурке; и вбежавший перед самым началом приёма Добрыня — раскрасневшийся от быстрой ходьбы и немного взволнованный. На скамейках напротив разместилось посольство: Богомил, по прозвищу Соловей, и ещё четверо знатных новгородцев, среди них — Рог и Бочка. Поднеся дары Святославу — шкуры, серебро, золотую утварь, — представители городского веча изложили просьбу: княжича прислать для суда и власти.
— Остромир скончался, — заключил Соловей, — и пошли раздоры. Помоги замириться, княже.
Честно говоря, этот поворот не входил в планы Святослава. Он хотел, уходя будущей весной на Балканы, Ярополку передать киевский стол и в подмогу ему оставить Люта, а Древлянскую землю у Свенельда забрать, посадив в Овруче Олега. Новгород не вписывался в эту задумку. Но терять такую славную вотчину тоже было жалко.
— Благодарен новгородцам за честь, — весело ответил развалившийся в кресле князь, — но неволить сыновей не пристало Сами согласятся — я не стану противиться. Говори, Ярополче.
Юноша склонился в поклоне; его жидкие волосы скреплены были лобным обручем; небольшой подбородок упирался в грудь.
— Отче, — произнёс Ярополк, выпрямившись, — сердце не лежит у меня к Новгородской земле. Мне милее Киев. Лучше умереть холопом на родине, нежели посадником на чужбине. Уж не гневайся, отче.
— Я не гневаюсь, — сказал Святослав. — Ну а ты, Олеже? В Новгород поедешь?
Бравый ширококостный средний сын мощную пятерню приложил к груди:
— Отче, дозволь остаться. Любо мне воинское дело, просится душа с тобой на Балканы. Я от скуки умру на сводах да вечах среди новгородцев. Над собою пока не властен — как же властвовать над другими, отче?
— Тоже верно, — поддержал Олега отец. — Видишь, Богомил, как оно выходит. Не желают княжичи. Мне послать больше некого в Новый город.
Наступила пауза.
— Княже, у тебя есть и третий сын, — вдруг сказал Добрыня.
Святослав засмеялся. У него были крепкие красивые зубы, как у доброй лошади. Вслед за ним засмеялись прочие: Жеривол — негромко, сдержанно, княжичи — с издёвкой, лишь Мстислав Свенельдич губы зло скривил. Красный, гневом налитый Добрыня напряжённо молчал.
— Да, действительно! — потешался князь. — Как ты смотришь на это, Соловей? Мальчик умненький, на лету хватает науки — Асмуд очень его хвалил в последнее время. А в придачу ему я пошлю Добрыню — дядькой и вторым наставником. Славная выйдет парочка! — и опять живо рассмеялся.
Новгородцы сидели хмурые. Неожиданно ответил Богомил:
— Почему бы нет, досточтимый княже? Твой Владимир, конечно, мал, но Добрыня зато всех заткнёт за пояс. Мы о нём наслышаны. Станет он посадником при племяннике-князе.
Святослав перестал смеяться. Поглядел серьёзно.
— Что ж, — сказал, — может, ты и прав. Как считаешь, Мстише?
У Мстислава Свенельдича было лишь одно на уме: с глаз убрать Добрыню скорее — и чем дальше, тем лучше; в Новгород так в Новгород, может, там и сгинет. И поэтому Лют заверил:
— Мудрое решение. Лучше не придумаешь.
— Ну а ты, Жериволе, возражать не станешь?
— Я пророчу славное правление княжичу при содействии Добрыни, — объявил кудесник.
— Позовите тогда Владимира, — распорядился князь.
Мальчик вошёл в палату несколько встревоженный. Люди заулыбались: конопатый, маленький, в бархатных варяжских штанишках и белых гетрах, был он совсем ребёнком, и при мысли, что это — будущий правитель Господина Великого Новгорода, разбирало веселье. Княжич поклонился и спросил — чистым, звонким дискантом:
— Отче, звал меня?
Святослав смотал со среднего пальца длинный сивый ус и проговорил:
— Звал, голубчик, звал. Есть к тебе вопрос. Ты хотел бы вместе с дядей твоим в Новгород отправиться, княжить там как мой представитель?
Мальчик заморгал и взглянул на Добрыню. Тот кивнул ему чуть заметно.
— Да, хотел бы! — ответил он.
— Так тому и быть! — повелел Святослав. — Это уже не шутка. Собирайся, Добрыне, в путь-дорогу. Правь по совести. Нашего Волю береги. Если что с ним случится — не снести тебе головы, — и подставил руку для благоговейного поцелуя воеводы. — Богомиле, доволен ты?
— Благодарствую, княже, — сказал Соловей. — Думаю, что тебе не придётся раскаяться в нынешнем поступке.
И посольство единодушно отвесило поясной поклон.
Вышгород, осень 968 года
Ольгин град был на север от Киева — час езды на лошади. В ясную погоду с киевской Замковой горы можно разглядеть его очертания. Был он невелик и пригож, омываемый Днепром и Десной, с крепкими крепостными стенами, башней над воротами и двумя высокими теремами — Ольгиным и Добрыниным. Пожилая княгиня иногда каталась на лодке и внимала чтению по греческим книгам. Чаще же лежала в одрине, предавалась воспоминаниям. Выдали её, шестнадцатилетнюю девушку, кроме родного Пскова не бывавшую даже в Новгороде, полукровку — мама русская, а отец из шведов, — за сорокалетнего князя Игоря. Сватом был Свенельд — брат её двоюродный. Мужа она увидела первый раз на свадьбе. Игорь носил короткую бороду, говорил рублеными фразами и любил напиваться в одиночестве. Киев не понравился Ольге — в Пскове было чище и дышалось свободнее. Муж приставал с любовью по три раза на дню, делал это грубо, с неким животным рёвом, а особенно — в пьяном виде, получал удовольствие быстро и охладевал, не заботясь о её ощущениях. Ольга родила на второй год замужества.
Святослава сначала воспитывала сама, а затем выписала из Пскова дядю Асмуда, брата её отца. Он преподавал ещё Ольге — греческий язык, математику, правописание и историю. Княжич не любил заниматься и в науках не преуспел. Скачки, кулачные бои и охота — это увлекало его много больше.
Игорь, отправившись в поход на Балканы, взял себе в наложницы мадьярку. А затем с ней вернулся в Киев. С Ольгой он рассорился и отправил в Вышгород. Святослава же оставил с собой, поручив девятилетнего мальчика воеводе Свенельду — обучать всем премудростям военного дела.
Как-то в Вышгород приехали заморские гости — продавать дорогие ткани, вина, специи. Был среди них блондин — невысокого роста, статный, с белозубой улыбкой. Ольга завела с ним беседу. Говорил он уверенно, отвечал умно и понравился ей своим обхождением. Посулил привезти греческие книги. Ольга приняла его у себя в палатах, потчевала мёдом, а затем, как-то безотчётно, отдалась ему, приведя в одрину. С ним она впервые поняла, что такое чувственная любовь. Молодой человек признался: вовсе он не гость, а древлянский князь Мал Нискинич, обрядившийся в платье купца, чтобы с ней увидеться. Он в неё влюбился три года назад, увидав в Киеве на Купальские праздники. А теперь, когда умерла у него жена Потвора и остался он вдовцом с сыном и дочерью на руках, вспомнил давнюю симпатию... Мал покинул Вышгород, обещав вернуться.
Но произошла история с Игорем: он потребовал слишком много дани, и древляне его убили, привязав к двум берёзам, наклонённым к земле; распрямившись, деревья разорвали пополам Ольгиного мужа. После этого Мал к ней заслал сватов. Ольга приняла их душевно и подумывала ответить согласием, но Свенельд, по собственному почину, запер представителей Мала в бане и спалил. Вспыхнула война. Битву с древлянами начал, как положено, юный Святослав, бросив копьё нетвёрдой детской рукой. Воевода Свенельд сказал: «Начал князь — мы продолжим» — и Искоростень был тогда сожжён. Мала с детьми схватили и хотели убить, но вмешалась Ольга. «Унижение хуже смерти, — объяснила она. — Пусть живёт в граде Любече, станет холопом при конюшне». Это был единственный способ сохранить любимому жизнь.
Вскоре Свенельд стал её любовником. Вместе они ездили в полюдье, объезжали владения, устанавливали места сбора дани и её размеры — то есть «погосты» и «уставы». С ними был Святослав. Простудившись на одной из стоянок, юный князь подхватил лихорадку и едва не умер. Ольга поклялась: «Если он поправится, то порву со Свенельдом и приму христианскую веру». Через день Святослав пошёл на поправку. Ольга сдержала слово.