И мужчины гуськом заскользили по коридору, предводимые евнухом Пафнутием. Феофано перекрестила их. Втайне она надеялась, что минутная злоба Иоанна растворится в радости от его триумфа. Как она ошибалась!..
В спальню василевса вошли на цыпочках. Первым двигался евнух, а в конце — рыжий армянин. Он прикрыл за собою двери.
Заговорщики окружили ложе.
— Господи! — произнёс Ацифеодорос. — Но кровать пуста!
— Где Никифор? Нас предали!
— Где он? Где он? — зашатался Цимисхий.
— Здесь! — указал Пафнутий пальцем в красный угол.
На полу на шкурах безмятежно сопел Фока. Злоумышленники столпились над ним.
— Эй, вставай, ублюдок! — пнул его ногой Фёдор Чёрный.
Василевс вскочил, поскользнулся и упал на колени.
— Кто вы? Что вам надо? — прохрипел он затравленно.
— Честные люди империи, — отвечал Михаил Бурзхий. — Той империи, над которой ты с вожделением надругался. Мы пришли избавить наш ромейский народ от свиньи и падали.
— Вы не смеете, — задрожал Никифор. — Вас казнят как насильников и убийц. Предадут анафеме...
— Уж не ты ли? — гаркнул Валантий и рассёк мечом василевсу лоб и бровь до кости. Тот прижал к ране руку, но кровавые ручейки заструились сквозь пальцы и закапали с локтя, исчезая в шерсти расстеленных шкур.
Лев Педасим и Фёдор Чёрный повалили Фоку и связали его кожаными ремнями. Заговорщики отнесли василевса на ложе, опустили и отошли. Ни один из них не решался нанести ему смертельный удар.
— Пощади, Цимисхий, — обратился к Иоанну Никифор. — Если ты убьёшь меня, то проклятье будет висеть над тобой всё время. Царствование твоё не станет удачным. Люди не забудут, что ты преступник.
— Замолчи, — отозвался любовник императрицы. — Ты осточертел всей стране. Разорил казну. Всех замучил поборами. Возжелал оскопить наследников. Мы тебя убьём.
— Сжальтесь, — попросил василевс. — Я вас озолочу... Иоанн, мы же родственники с тобой. Хочешь, я отдам тебе Феофано?
— Ах ты скот! — распалился Цимисхий. — Он ещё торгуется! — и обрушился на своих сообщников: — Что вы ждёте? Может быть, хотите пожалеть этого подонка? Может быть, поверили, что он вас помилует, если не умрёт? Смерть злодею! Бейте смело! Это не человек! Это куль с дерьмом!
Иоанн Ацифеодорос выхватил из-за пояса нож и с размаху вогнал его василевсу в сердце. Тот оскалился страшным кровавым ртом и затих.
— Боже! — перекрестился Цимисхий. — Не карай нас за это деяние. Не себе во благо старались, но для народа, — и стремительно вышел вон.
В задней комнате Священных палат он облачился в золотую одежду, водрузил себе на голову диадему — символ василевса — и надел пурпурные сапоги, также символ императорской власти.
Не успела ещё улечься кутерьма во дворце, Иоанн уже сидел на троне и давал распоряжения: в городе ввести чрезвычайное положение, запретить кому бы то ни было выходить на улицу без специального разрешения, вызвать паракимомена Василия, срочно собрать сенат и правительство, объявить о смещениях и о новых назначениях.
Надо сказать, что коварный Ноф, организовав этот заговор, в пятницу вечером сказался больным, слёг в постель и дрожал в лихорадке под одеялом до семи утра, до того момента, как пришёл посыльный и сказал о победе Цимисхия. Тут Василий сразу же поправился, вышел на балкон и, воздев руки к небу, при стечении толпы громогласно пропел осанну новому василевсу, избавителю Романии от тирана, самодура и негодяя.
В целом в городе было всё спокойно. В мелких стычках между представителями старой и новой власти было убито не более семидесяти человек. Люди занимались своими делами. Перемены в Вуколеоне мало отражались на их образе жизни. Сверху было одно, а внизу другое; всюду кипели страсти, но они почти не пересекались.
Иоанн сместил претора Константинополя и великого друнгария — адмирала, командующего флотом, всех стратигов — командиров военных округов, плюс — начальника гвардии и начальника тайной полиции (или, как его называли в разговорах, «ночного префекта»). Их сослали в свои имения, от столицы подальше. Были сосланы также близкие родственники Никифора — брат его, Лев, и племянники, законные сыновья Льва, — Варда и Никифор. Третий сын, незаконный, евнух Пётр, был оставлен при армии, противостоявшей русскому войску.
Трудности возникли с патриархом Полиевктом. Для переговоров с ним был направлен Василий Ноф. Высший иерарх византийской церкви принял первого министра холодно, с явным раздражением, хмурил редкие брови и жевал губами, как кролик.
— Ты мне обещал, — проскрипел старик, — что сумеете низвергнуть Никифора без насилия. Я его не любил. Но всегда считал, что убийство — не метод.
— Так уж вышло, ваше святейшество, — кротко сказал Василий. — Мы хотели уладить мирно, но Никифор оказался упрям, и его пришлось обезглавить — по необходимости. Разве ж мы за кровь? Боже упаси!
— Вы цареубийцы, — мрачно повторил Полиевкг. — И короновать преступника я не стану.
— Господи, ваше святейшество, да какой же Иоанн преступник? Он к покойному даже не прикоснулся. Убивали другие.
— Но Цимисхий явился в спальню.
— Да, явился. Вопреки своей воле. Он порог пересёк последним и всё время находился поодаль. Да, формально — виноват, но фактически — чист. Я вас уверяю.
Патриарх пожевал губами. Жёстко произнёс:
— Я смогу венчать Иоанна на царство лишь при выполнении трёх моих условий.
— Всё, что ни попросите, ваше святейшество.
— Что ж, увидим... Первое: истинных убийц обезглавить. Это должен объявить сам Цимисхий — и тогда он хоть как-то снимет с себя вину соучастника.
— Принято. Ещё?
— Отменить закон, изданный Никифором: о запрете церквям и монастырям приобретать земли в частные владения. И епископов буду утверждать только я, без согласования с василевсом.
— Можете считать, что закон уже отменён. Более того: Иоанн обещал после коронации передать патриархии ряд своих имений — для организации там богоугодных заведений.
Полиевкт потеплел. И проговорил под конец:
— Третье моё условие — из разряда личных...
— То есть? — не понял Ноф.
— Относительно этой Мессалины на троне... Быть её поблизости не должно. Чтобы дух её нечистый испарился немедленно. Никаких женитьб. Никаких прощений. Выслать на дальний остров и отдать в монастырь. Имя Феофано предать анафеме. Как, пойдёт Иоанн на это? — мстительно прищурился патриарх.
Первый министр ответил невозмутимо:
— Я ручаюсь. Слово христианина, ваше святейшество.
— Если выполнит все условия, будет коронован в Рождество Христово, двадцать пятого декабря.
— Так и передам василевсу.
Суд созвали немедленно. Перед ним предстала пятёрка заговорщиков — те, которые вошли в гинекей в женском платье. Больше не привлекли никого. Председательствовал на суде Иоанн, он же зачитал приговор: Льва Валантия, первым ударившего Никифора, Иоанна Ацифеодороса, окончательно лишившего жизни покойного, обезглавить. Остальных отправить в каменоломни. Их имения отобрать и отдать монастырям. Головы казнённых выставить для народного устрашения.
Осуждённые встретили решение молча. После «следственной работы», проведённой с ними, говорить они уже не могли.
Феофано к Иоанну не допустили. Он не реагировал ни на просьбы, приносимые ему на словах через третьих лиц, ни на страстные её письма. 19 декабря мать-императрицу вместе с дочерьми отправили на корабль, и, хотя море волновалось, дул жестокий ветер, все плывущие подвергались опасностям, отвезли на остров Проти — первый из Принцевых островов, к югу от Константинополя.
Феофано билась в истерике, обещая посчитаться с Цимисхием в самое ближайшее время. Анна тихо плакала: ей казалось, что она больше никогда не увидит ни Вуколеон, ни подругу — царевну Ксению, ни царя Бориса. Только Феофано-младшая сохраняла внешнее спокойствие.
Коронуясь в соборе Святой Софии, Иоанн торжественно обещал править лишь до совершеннолетия императоров — Константина с Василием. Двор махал ему пальмовыми ветвями. Рождество прошло празднично — с фейерверками, играми на ипподроме и раздачей бедным вина и хлеба.
Оказавшись в спальне один, новый василевс сел на ложе и произнёс:
— Боже, что я наделал?!
Лучших своих друзей он казнил и предал. Женщину, которую обожал столько лет, мать его ребёнка, бросил в монастырь. Никого рядом не оставил, кроме гнусного евнуха и безумного патриарха. Где гарантия, что сегодня ночью не зайдут к нему и не обезглавят? Стоит ли это ложе, скипетр, дворец принесённых жертв? Призрачное счастье распоряжаться людьми? Посылать их на смерть, награждать, наказывать? По какому праву? Чем ты лучше их? Кто уполномочил тебя?
— Грешен, Господи, — прошептал Цимисхий. — И прошение мне не вымолить.
Он сидел на ложе — коренастый, широкоплечий, рыжий, с явственно лысеющим темечком. В голубых глазах его были слёзы. Встав на верхнюю ступеньку империи, он почувствовал себя страшно одиноким.
Старая Ладога, весна 970 года
Дальний родственник жены Олафа Трюгвассона — Херигар-младший, торговавший на Руси скандинавским оружием, — зиму провёл у себя в имении в Швеции, а весной отправился в Новгород с новой партией товара. Были у него для сановного норвежского родича интересные новости политического свойства. И поэтому, по прибытии в Старую Ладогу, разместившись в тёплых клетях дворца и попарившись в бане по русскому обычаю, отобедав с семьёй Трюгвассона и уединившись с Олафом в его кабинете, Херигар сообщил конунгу:
— Я к тебе с вестями. Харальд Серый Плащ убит.
Трюгвассон от волнения даже побледнел. И спросил с напором:
— Точно знаешь?
Херигар — щуплый и плешивый, но с косматой пышной бородой и ушами летучей мыши — оттопыренными, заострёнными кверху — мелко засмеялся.
— Мне рассказывал Сигурд Свинья. Он приехал из Англии с поручением к шведскому королю Эйрику Седьмому. Мы с ним виделись в Бирке, посидели, выпили. У него обширные планы...
— Говори, не тяни, пожалуйста.