причта схватил коня Милонега под уздцы и успел втащить раненого друга за ворога детинца. Створки удалось затворить; правда, доски начали трещать под напором киевлян, неприятель с ходу полез на стены, но Немчин воспользовался заминкой — доскакал до крыльца хором, спешился и помог истекавшему кровью Савве. Взяв под мышки, бывший подручный Жеривола поволок его по галерее. Их едва не ранили выпущенными вдогонку стрелами, но попасть не смогли. Савва терял сознание и стонал.
— Потерпи, — говорил Немчин. — Мы сейчас укроемся. Я перевяжу тебе грудь.
Тёмными переходами он завёл его на чердак, находившийся над гридницей, положил на пол и начал стаскивать кольчугу. Милонег был уже без чувств. Кровь, пульсируя, вытекала из раны.
— Потерпи, — повторял его спаситель, разрывая свою сорочку. — Я сейчас сдавлю... и она утихнет...
...Между тем киевляне победили на всех участках. Около подъёмного моста через ров возвышались горы трупов лошадей и людей. Дым окутывал город. Пал детинец, и Варяжко сообщил об этом Свенельду.
— Хорошо, — сказал старый воевода. — А Олега так и не нашли?
— Нет пока. Кто-то видел, будто бы он падал вместе с лошадью в ров с моста.
— Понимаю... Распорядись, Варяжко, вынуть тела убитых и найти Олега. Я поеду к князю, доложу о победе.
Ярополк хотя и прибыл с войсками, но в сражении не участвовал, находясь у себя в палатке. Он сидел на стульчике возле входа и смотрел, как Свенельд подъезжает к нему и сходит с коня.
— Княже, всё в порядке, — поклонился воин. — Овруч наш.
Ярополк сильно побледнел и спросил, заикаясь:
— Что мой б-брат? Убит?
— Неизвестно. Есть предположение, что упал с моста и погиб со всеми во рву.
— О, какое несчастье! — князь заплакал, начал вытирать льющиеся слёзы бархатным платком. — Всё из-за тебя... ты меня подбил!.. изверг!., п-подлый ящер!.. — всхлипывал, сморкался; успокоившись, произнёс потвёрже: — А княгиня где?
— Ищем, Ярополче. Предлагаю тебе въехать в город победителем.
— Ах, оставь, Свенельде, — он махнул рукой. — Повода для триумфа нет. Я — б-братоубийца. Боги меня накажут.
Князю подвели белого коня. Неуверенно сев в седло, Ярополк в сопровождении воеводы и своих дружинников потащился в Овруч.
В это время киевляне рыскали по городу. Тучко ворвался в клеть к Верещаге, выхватил из люльки ребёнка. Ключница упала к сапогам Мстиславича, стала целовать их, исступлённо крича:
— Не губи!.. Пощади!.. В ней — кровинка князя Олега!..
— То-то и оно! — рявкнул внук Свенельда. — Князь убил моего отца! Продолжения семени Рюриковичей не будет! — и, держа малютку за ноги, со всего размаха размозжил ей голову о стену. Верещага взвыла и свалилась в обморок...
А Варяжко обнаружил Настеньку в доме Милонега. Та лежала в одрине, около неё хлопотала бабка-повитуха.
— Что с княгиней? — обратился к ней Павел Иоаннович.
— Дело женское... Выкидыш случился... худо ей совсем: видишь — помирает.
Вскоре привезли Ярополка. Князь вошёл в Настенькину клеть, у одра встал — бледный, болезненный, с жидкой бородой и запавшими блёклыми глазами. Произнёс вполголоса:
— Слышишь ли меня?
Бывшая монахиня, приоткрыв глаза, посмотрела на него безучастно:
— Слышу, княже...
— Я велел п-погрузить тебя на повозку с тюфяками, довезти до пристани, а потом переправить в Киев. Ратша тебя подлечит.
Настенька молчала.
— А покаешься — так прощу. — Брат Олега помедлил и добавил: — Можно не сейчас. После, в Киеве, как п-поправишься. — Вновь помедлил и ещё сказал: — Вскоре я вернусь в стольный град. Войско двинется дальше б-без меня. Я готов забыть всё, что с нами было, и начать с нуля. Коли ты захочешь... Ну, ответь что-нибудь, п-прошу!
— Благодарствую, княже, — прошептала гречанка и сомкнула веки.
...Вовк отправился во дворец к тестю Валую. Голова у сотского была забинтована — следствие удара палицы Немчина. Овручский боярин принял Блуда испуганно, бородищей тряс, часто-часто кланялся и зубами лязгал.
— Ты чего, тятя, дрейфишь? — обозлился на него киевлянин. — Или я не сродственник? Я на службе — и воюю с теми, с кем воюет мой повелитель. На тебя ж мне сердиться нечего.
У боярина отлегло от сердца. Он спросил про дочь и про внучек, угостил зятя пивом и мускатным вином. Их беседа потекла безмятежно. Но внезапно Вовк изменил тему. И, хмельно прищурившись, неожиданно бросил:
— А Путята, небось, у тебя скрывается?
Потрясённый этим вопросом Валуй начал лепетать:
— Что ты, что ты, зятёк, откуда? Как с утра уехал, так его не видели...
— Врёшь, поди, старый таракан?.. Ладно, не дрожи. Я его не трону. А свояченица моя, Ирпа, тоже тут?
— Где ж ей быть? Здесь, конечно.
— Я хочу взглянуть на племянника и племянницу.
— Спят они уже.
— Ничего, разбу́дете.
Появилась Ирпа: рыхлая, с двумя подбородками. За руку Забаву вела, а другой сжимала кулёк с Морозкой. Заспанная девочка выглядела обиженно, тёрла кулачком правый глаз.
Поздоровались несколько натянуто.
— Раздобрела ты, мать, — оценил муж её сестры. — А моя Ненагляда стройная. Можа, потому как сама не кормит. Наняли кормилицу. — Вовк отпил из кубка. — Где Путятку-то прячешь? У себя в одрине?
— Ишь, чего пожелал узнать! — рассердилась Ирпа. — Мало тебе кровищи! Точно вурдалаки. Хочется ещё?
— Цыц, кикимора болотная. Станешь рассуждать — выпорю прилюдно. И тебя, и твоих ублюдков. У племянницы вот выведаю тайну. Ну, скажи, Забавушка, где твой тятенька?
Страшный рёв пошатнул дворец. Девочка орала так отчаянно, что закладывало уши.
— Хватит! Уведи! — отмахнулся Вовк. — Не добьёшься толку ни от кого...
А Путята действительно был во дворце. Днём, во время битвы, он упал с коня и лежал без сознания несколько часов. Но его подобрали добрые горожане и снесли к Валую. Вскоре воевода Олега очнулся и хотел уйти, так как боялся навлечь беду на жену, тестя и детей. Говорил: «Выберусь из Овруча и подамся в Новгород, от Свенельда подале». И как раз в это время заявился Блуд. Уходить пришлось через крыши — благо вечерело, и подручные Вовка пили мёд, сидя на сенях.
...А спустя несколько часов в гриднице княжьего дворца Ярополк и Свенельд праздновали победу. Здесь же находились Тучко и Варяжко, многие дружинники и хмельной Вовк, притащившийся от Валуя. Стол ломился от яств, пенилось вино, и сходились кубки под цветистые слова величален-здравиц.
— Княже, — говорил Клерконич, — я отвоевал для тебя Древлянскую землю. И надеюсь, что ты будешь более мудр, чем покойный Святослав: возвратишь нашему семейству законную вотчину. Мне Искоростень был дарован Игорем, дедом твоим великим. В память о нём прояви щедрость и великодушие!
— Прояви! Прояви! — закричали дружинники.
— Хорошо, так тому и быть, — согласился князь. — Пусть отныне древляне снова станут вашими. Но ведь ты, Свенельд, собираешься на север, воевать Новый город и Старую Ладогу. Кто же сядет в Овруче? Внук твой, Тучко?
— Нет, без внука мне в походе не обойтись... Если ты не против, я хотел бы сделать посадником Варяжку с моей внучкой, Бессоной.
Все взглянули на Павла. Тот сидел зардевшийся, радостно потупясь. Сыну константинопольского варяга Иоанна было в ту пору девятнадцать лет. Щёки темнели от не жёстких ещё волос. Вьющиеся тёмные кудри доходили до плеч. Что-то детское ещё сохранялось в его облике.
Тучко похлопал его по плечу:
— Поздравляю, друже. Мы не зря старались, чтоб сестрица вышла за тебя! — и захохотал. Внук Свенельда, на год старше Павла, выглядел серьёзно: шрам на левой брови (результат одной из многочисленных драк), тонкие губы и злые белёсые глаза с чёрной гочечкой-зрачком, как у волка, — характерный признак всех мужчин Клерконичей.
— Да, — забормотал пьяный Блуд, — я зато женился на древлянской свинье... Никакие должности мне уже не светят!..
И дружинники засмеялись.
— Не грусти, черниговец! — приободрил его Свенельд. — Если разобьём Владимира и Добрыню, сделаю посадником в Новгороде Тучку, а тебя при нём — тысяцким!
— У-у! — восторженно зашумели гриди.
— Благодарствую, благодарствую, — приподнялся Вовк и склонил к столу забинтованную голову. — Это то, что надо... Раб ваш навеки, дорогой наш Свенельд свет Клерконич!..
— Поступай, как считаешь нужным, — обратился к варягу Ярополк. — Хочешь воевать Псков и Новгород — что ж, воюй себе на здоровье. Об одном прошу: младшего брата не губи. Тятя его любил... Пусть уедут с Добрыней на все четыре стороны.
— Чтоб однажды оба навалились на Киев? — усмехнулся отец покойного Люта. — Коли ты не помнишь Добрыню по младости лет, я его изучил достаточно: вместе сражались на Балканах. Спит и видит отомстить за древлянского князя Мала. Ненавидит нас — как Клерконичей, так и Рюриковичей — в равной мере. И Владимир для него — только ширма, облачение планов мести в право законного наследства... Княже, только смерть. Лишь убитые Добрыня и Владимир не опасны для нас. Говорю при всех. И бороться буду с ними до последней капли крови!
—Ах, Свенельде, Свенельде, — поморщился Ярополк. — Я твоими руками стану дважды братоубийцей!
— Что поделаешь! — улыбнулся тот. — Просто не повезло тебе с братьями!
...Речи в гриднице были слышны Немчину: в потолке оказались щели, и до причты, что сидел с Милонегом на чердаке, долетал каждый громкий звук. Милонег постанывай в темноте. Но кровотечение вроде стихло: бывший помощник Жеривола проверял повязку, говорил магические слова, и пятно на боку у Саввы больше не увеличивалось.
Неожиданно Немчин различил шаги: кто-то поднимался по ступенькам лестницы на чердак.
— Чтоб тебя язвило! — прошептал напуганный причта. — Вот нелёгкая кого-то несёт. Мы погибли... — Он достал из-за голенища нож и застыл в напряжении, изготовившись поразить противника.