В то же мгновение кругом воцарился мрак, а когда он слегка рассеялся, Абакомо увидел перед собой мертвеца, прикованного за руку к стене золотой клетки. Покойник в пыльном рубище висел неподвижно, уронив голову на грудь; подле его ног поблескивала вода в источнике.
— Ну-Ги! — ошеломленно «вскричал» Абакомо. — Так вот чьи это козни!
Отшельник приподнял голову — жуткий череп, обтянутый полупрозрачной, точно вощеный шелк, кожей. Со скрипом окаменелых суставов отпала нижняя челюсть. Темные провалы глазниц повернулись к Абакомо.
— Отвечай! — потребовал властелин Агадеи, Нехрема и Когира. — Что ты хочешь от меня, нежить?
— Грубишь почтенному старцу, — упрекнул отшельник «голосом» ярмарочного чревовещателя. — Досадная прореха в воспитании. Ее бы не было, если бы тринадцать лет назад ты испил из моего источника.
— Что? — Абакомо опешил. — Так значит, мне тогда не померещилось?
Хрустя шейными позвонками, мертвец поводил головой из стороны в сторону.
— Не всякий, кто пьет из моего источника, обретает мудрость и чистоту сердца. Только тот, кому я сам предлагаю. А таких людей не бывало среди тех, кто приходил в мою пещеру. Одного тебя вопреки обету я решил удостоить великой чести, отрок. Но ты отверг мою помощь, и вот плачевный итог: ты шествуешь навстречу бесславному краху, все твои чаяния и амбиции суть ошибки затянувшегося детства.
Сие высокомерное пророчество рассердило Абакомо не на шутку.
— Ты хочешь сказать, что я играю в бирюльки? Что мечта подарить всему миру счастье — ошибка затянувшегося детства? Что меня еще и прикончат за все мои старания?
Отшельник попытался встать и снова беспомощно повис, звякнув короткой цепью.
— Подарить миру счастье! Кхи-кхи-хи! Неразумное дитя, кого ты пытаешься обмануть? Отшельника Ну-Ги, признанного мудреца и мага, постигшего душу человеческую во всех ее проявлениях! Глупец, тебе не дано видеть дальше собственного носа! Иначе бы ты сошел с ума от страха, заглянув хотя бы на две недели вперед. Но еще не поздно прозреть, несмышленыш. Испей.
Старец дотянулся до ближайшего глиняного черепка, схватил дрожащими костлявыми пальцами, зачерпнул воды и протянул Абакомо. Тот фыркнул и отвернулся с брезгливой миной. Черепок развалился на куски, вода пролилась обратно в источник. Раздосадованный отшельник что-то невнятно проворчал, попытался взять другой черепок — не достал. Вдруг он расплылся в улыбке, воздел указательный палец и торжествующе «воскликнул»: «О!» После чего сжал кулак и изо всех сил ударил себя по лбу. Под куполом разлетелся грохот, голова отшельника покрылась паутиной трещин. Ну-Ги сунул пальцы в одну из них и оторвал добрую половину теменной кости. Окунул ее в воду и подал молодому императору.
— Испей. И тогда отпадет нужда в золотой клетке.
— Изыди, нечисть! — в ярости «закричал» Абакомо. — Сгинь! Оставь меня в покое, отродье Митры!
— Глупец! — Старик сокрушенно покачал обезображенной головой. — О, какой ты глупец! И как горька будет расплата за глупость!
Под куполом снова потемнело и снова разлился свет. Отшельник исчез, а вместе с ним и источник. Купол надменно сверкал иллюзорным золотом.
— О, милость Нергала! — «воскликнул» потрясенный Кеф. — Это и впрямь Ну-Ги. Точь-в-точь, как у себя в пещере.
— Вот и сидел бы там, трухлявый недоумок! — Абакомо скрежетал зубами от злости. — Чем соваться в чужие дела и каркать с того света! Допросится, что я прикажу замуровать его поганое логово!
Ибн-Мухур, наверное, впервые за всю свою жизнь видел повелителя в таком бешенстве. Куда девалось его хладнокровие и неизменный юмор? Абакомо напоминал медведя-шатуна, который свалился в ловчую яму и теперь, дожидаясь охотников с копьями, должен выслушивать праздные назидания старой полоумной вороны.
— Не спорю, ваше величество, его требования выглядят довольно странно, — рассудительно «произнес» ануннак, — но все-таки мы обязаны прислушаться и, если удастся, найти общий язык с Ну-Ги. На то имеются две причины. Во-первых, он святой, почитаемый нашим народом, а во-вторых, он гораздо сильнее нас. Кроме того, мне не показалось, что он желает вам зла. Совсем напротив.
— Напротив?! — вспылил Абакомо. — Он сует свой засушенный нос куда не просят! Он пророчит бесславный крах, когда наши дела идут лучше некуда! И он… он посадил меня в эту мерзкую клетку! Меня, короля… императора Агадеи! Жалкий слюнтяй! Неудачник, бездарь! Тряпка! Малодушный чистоплюй! Он бы мог завоевать власть над миром, все сокровища земли! А выбрал пещеру и собачью цепь! Скажи, ануннак, чего ему не хватило, чтобы довести удачно начатое дело до конца? Молчишь? Заурядного упорства, вот чего! А теперь эта мумия с окостеневшими мозгами завидует мне! Да, завидует! Потому что я иду ее путем, и мне хватит упорства дойти до цели!
Он отвернулся от Ибн-Мухура и несколько мгновений молчал — подавлял гнев. Затем перетек в физическое тело, встал с кресла и заявил с угрозой в голосе:
— Что-то мне слабо верится в его святость. Мы почитали Ну-Ги, пока он поступал соответственно им же самим выбранному прозвищу. То есть, пока он не возвращался. Но теперь он снова проявляет нездоровый интерес к миру живых. Как бы пожалеть не пришлось. Если он не уймется, я соберу всех жрецов Империи, и мы обратимся к самому Нергалу, чтобы рассудил нас. И тогда посмотрим, не слишком ли много старичок на себя берет.
Ибн-Мухур, успевший по примеру короля вернуться в свое огромное тело, внутренне содрогнулся. В Агадее, почитавшей грозное божество, давным-давно никто не решался обратиться к нему напрямик. Нергал славился крутым нравом. Если легенды не лгали, достаточно было сущего пустяка, чтобы прогневить его и вмиг очутиться в непроглядном вечном мраке жуткого Кура. Видимо, странная выходка покойного отшельника задела монарха за живое.
— Будем надеяться, что к нему вернется здравомыслие, — успокоительно произнес анунвак. — Мы на дороге величайших перемен, ваше величество. Не хотелось бы отвлекаться на нелепые тяжбы с потусторонним созданием, для которого все наши хитроумные ловушки просто-напросто не существуют.
— Понимаю. — Абакомо недобро ухмыльнулся. — Советуешь поджать хвост и не тявкать, когда меня макают носом в дерьмо. Мне не по душе такие советы, ануннак.
«О боги! — взмолился про себя Ибн-Мухур. — Да что сегодня за день такой? Все кругом точно белены объелись!»
— Ну что вы, ваше величество. — Он смиренно потупился. — Я этого и в мыслях не имел.
— А коли в мыслях не имел, — сверкнул глазами Абакомо, — так нечего и языком молоть.
Он повернулся и вышел из зала, оставив незаслуженно оскорбленного царедворца в обществе измученных жрецов.
Тахем взвизгнул и присел, закрывая голову руками. Короткая плеть обожгла предплечья и левую щеку.
— Вонючий пес, недостойный даже своих блох!
Стигиец упал и скорчился. Опять взметнулась нагайка, свистнула, рассекая воздух, и Тахем закричал от невыносимой боли.
— Ничтожный катых из-под хвоста околевшей овцы! Не надейся, что я заварю тебя насмерть. Мы для тебя припасли другую смерть. Не такую легкую и приятную!
Вождь афгулов выпрямился и опустил нагайку. Тахем осмелился приподнять локоть и посмотреть на него одним глазом.
— Чем же я прогневил тебя, храбрый вождь!
— Ха? Ты еще спрашиваешь, ядовитое насекомое? Ты думаешь, перед тобой круглый дурак? Да Махмуд насквозь видит твои гнилые потроха! Ему не удалось продырявить глотку тому лицемерному щенку, но уж тебя-то он ни за что не отпустит живым. И твоих дружков-бандитов! Если кто-нибудь из них попадет в плен и захочет легкой смерти, ему придется жрать твой растерзанный труп!
— О милосердные небеса! — застоная стигиец в непритворном страхе. — Почему ты решил, что мои друзья — разбойники?
— Потому, — афгул свои наклонился ж нему и хищно оскалил зубы, — что в твоем отряде я заметил одного здоровенного негра.
«Проклятье! — выругался про себя Тахем. — Ну, конечно! Где это видано, чтобы у черномазого кушита — голубые глаза?»
— Да, у нас есть один наемник из далекой южной страны. И что с того? Королева щедро платит опытным воинам. Я, между прочим, стигиец, я тоже служу ей верой и…
— Ха! Тьфу на тебя, изворотливая змея! Я почти полвека кочую в этих горах, а чернокожего война вижу впервые. Купцов встречал, а наемных солдат — ни разу. Куш отсюда очень далеко, и дорога от него к нашим перевалам ой как трудна и опасна.
— Все это истинная правда, о мудрый вождь, но…
— Молчать, кизяк! Не гневи меня лестью, пожалеешь! — Вспыльчивый афгул умел мгновенно успокаиваться. Его голос внезапно перерастал в крик и столь же внезапно падал до зловещего шепота.
— Прежде чем умереть на моих руках, — процедил он сквозь зубы, — несчастная малютка Фагья рассказана, что ее насиловал и мучил огромный веселый воин с черной кожей и тонкими косичками. Не слишком ли много шастает во нашим горам черномазых шутников с бабьими косячками, а, старик?
«О Сет! — Теперь Тахем испугался по-настоящему. — Я погиб!»
— Но человека, похожего на Конана, я не увидел, — сказал Махмуд. — Где вы его прячете?
— Ты ошибаешься, Махмуд, — проникновенно заговорил стигиец. — Конан — преступник, нам приказано положить конец его разбою и привезти его в Даис живым или мертвым. Мы шли по следу его шайки, пока не встретили вас. Если вы не уступите дорогу, мои товарищи пойдут на прорыв. Они лягут костьми, но не отступят. Ты же знаешь когирских рыцарей. Твое племя почем зря потеряет уйму людей.
Махмуд заморгал под неотрывным взглядом смуглого пленника. В голосе Тахема появился чарующий тембр.
— В моих словах нет лжи. Кушитский воин, которого ты видел, вполне порядочный человек, я никогда не поверю, что он способен надругаться над ребенком. Если и есть в шайке Конана чернокожий бандит, то это чистой воды совпадение.
Вождь афгулов пошатнулся и поднес к глазам руку с нагайкой. И тотчас опустил.
— Зачем нам сражаться, кто от этого выиграет? Только Конан. Для него наша гибель будет настоящим подарком. Давай разойдемся мирно, Махмуд. Погляди, как прекрасна эта земля, как прозрачен звонкоголосый ручей. Зачем обагрять его нашей кровью? Давай сядем на коней, поедем к моим друзьям и скажем, что случилось недоразумение, никто никому не желает зла. Поехали, Махмуд, время не ждет. — Стигиец медленно поднялся и бочком двинулся к своему коню, не сводя глаз с Махмуда. Под беспокойный гул голосов Махмуд приблизился к своему жеребцу, спокойно уселся в седло и вз