ати стоял на полусогнутых ногах, щерился и медленно поднимал над головой тяжелую саблю Нулана. Тарк был раза в два шире и в полтора выше, но подростка это нисколько не смущало. Он не боялся смерти. Он только что ловко расправился с одним врагом и теперь надеялся отправить в ад второго.
А Тарк испугался. Не мальчишку — этого сопляка он развалит надвое одним махом. Испугался переполоха в деревне, топота сорвавшихся с привязи коней, предсмертных криков, скрежета и лязга. И все-таки заставил себя криво улыбнуться, надвигаясь на маленького убийцу.
Треск за спиной заставил его отпрянуть влево. Он оглянулся через плечо и опять прыгнул, увернулся от плетня, что падал на него, сорванный со столбов страшным ударом. Плетень рухнул на землю, взметнул соломенную пыль. В проломе стоял высокий темноволосый воин с длинным мечом.
— Нехорошо обижать маленьких, Тарк, — незлобиво произнес Конан.
На лице Тарка замерзла кривая улыбка. Ни слова не говоря, он принял боевую стойку.
— Вижу, ты готов умереть, — ухмыльнулся Конан. — Что ж, тем лучше.
— Почему? — хрипло спросил разбойничий атаман.
— Потому что сейчас ты умрешь, — был немудрящий ответ.
— Да ну? — Улыбка натужно растянулась, казалось, тонкие обветренные губы вот-вот полопаются. — А что, если ты ошибаешься?
Конан отрицательно покачал головой.
— Нет, землячок. Насчет тебя я еще ни разу не ошибся. Хотя… Пожалуй, разок все-таки дал маху. Когда пощадил тебя перед лафатским боем. А ты мне чем за добро отплатил?
Произнося эти слова, Конан стоял совершенно расслабленно, небрежно опирался на рукоять меча. А у Тарка, застывшего в напряженной позе с тяжелым клинком над головой, судорога уже сводила икры.
— Но урок мне пошел на пользу, — продолжал Конан, — и с того дня я не ошибался. Я предугадал каждый твой шаг. Как только ты вывел шайку из деревни, мои люди перелезли через ограду и попрятались в домах. Каждый выбрал себе двоих-троих олухов, и слышишь? — Он приподнял левую руку и указал большим пальцем через плечо. — Многим уже перерезали глотки. Тебя загнали в ловушку, — со смехом добавил он, — девчонка из Нехрема с десятком раненых и больных когирских солдат.
— Хитро, ничего не скажешь, — просипел Тарк и облизал пересохшие губы. — И всё-таки на этот раз, земляк, ты снова ошибся. Я еще не готов подохнуть. У меня совсем другие…
За кратчайшую долю мгновения до молниеносного прыжка он уловил презрительный блеск в глазах Конана и понял, что обречен, перед ним стоит сама смерть, ее не возьмешь на простенький трюк. Сталь встретила сталь, и Тарк отлетел назад, точно от каменной стенки.
— …Намерения, — растерянно договорил он.
Конан усмехнулся, не трогаясь с места, и Тарк решился нагнуться за своим оружием. Когда его пальцы, онемевшие от чудовищного удара, сомкнулись на рукояти, за спиной раздался яростный крик, и дикая боль обожгла ногу. Падая на колено, он успел полуобернуться. Мальчишка уже отпрянул, его сабля была в крови, на лице — торжество, упоение местью. Тарк попытался встать и, всплеснув свободной рукой, повалился набок. «Вот сволочь, щенок! — выругался он про себя, с ненавистью озираясь на мальчика. — Жилы под коленом рассек, гад!»
Посмотрев на мальчика, Конан укоризненно покачал головой, а затем в три широких шага подступил к Тарку. Разбойничий атаман поднял меч и тут же его лишился — оружие улетело под крыльцо. Второй пинок пришелся в нижнюю челюсть, а затем Конан поставил ногу на грудь поверженного соплеменника.
— Все, Тарк, — равнодушно произнес он. — Сейчас я тебя убью. Но это еще не конец твоего путешествия. Сегодня же мы соберем все трупы бандитов, уложим на телеги, отвезем в ближайшее село и отдадим жителям. Надеюсь, они разберутся, кто им друг, а кто враг, и обо всем расскажут кшатриям. Вендийцы — хорошие люди, я не хочу, чтобы они пугали моим именем детей.
— Но разве ты, — прохрипел Тарк, задыхаясь под сапогом Конана, — не сторговался с кшатриями? Разве они… не оцепили лес?
— О чем ты говоришь? — лучезарно улыбнулся Конан. — Как я мог с ними сторговаться? Они же от меня, как от проказы, удирают. Ну, все, земляк. Прости, мне недосуг с тобой болтать.
Конан взмахнул мечом, и Тарк расстался с жизнью без жалобных криков и мольбы о пощаде. Принял смерть, как подобает киммерийскому воину.
Часть третьяКОЛЫБЕЛЬ ВЕСНЫ
Глава 1
Только во внутреннем дворе великолепной резиденции пандрского деспота, среди высоких стен, причудливо украшенных лепниной и плитками из ценных пород камня, агадейский сотник позволяя себе снимать доспехи. И то всякий раз ненадолго. Запыхавшиеся солдаты прибегали во двор и звали его на крышу дворца, или в сумрачные коридоры сокровищницы, или в прилегающие поля и в сады, — всюду, где вдруг обнаруживалось уязвимое место в обороне или где враг испытывал горногвардейцев на бдительность.
Конан брал их измором. Его отряд нес потери, зато не давал агадейцам ни мига передышки. Павших заменяли новые бойцы. Из окрестных лесов и с гор возвращались мелкими группами и поодиночке люди из разбитого войска Сеула Выжиги, среди кшатриев губернатора Собутана нашлось немало желающих поквитаться с дерзкими чужаками. А еще в отряд киммерийца влилось много мстителей из погубленных Тарком деревень — простых добропорядочных крестьян, которые в иное время ни за что не нарушили бы закон своей касты, не взяли бы в руки оружие. Их-то и гибло больше всего. Их сотник, дородный вендиец из рядовых кшатриев, приглянувшийся Конану своей вдумчивостью и исполнительностью, на поверку оказался не семи пядей во лбу, и вендийским крестьянам дорого обошлась его стычка с конным патрулем неприятеля. Горногвардейцев не смутило, что враг всемеро превосходит числом, они ослепили сотника стрелой и закололи, сожгли дюжину народных мстителей «нектаром Митры» и «ноздрями Мушхуша», а потом долго с гиканьем и хохотом гонялись по садам за уцелевшими. От полного уничтожения крестьянский отряд спасли конные арбалетчики и лучники Конана, они растянулись в цепь невдалеке от сада и стреляли в каждого агадейца, который появлялся на виду. Великолепные доспехи не спасли одного из людей Бен-Саифа, его придавила подстреленная лошадь, и тут же из кустов подоспел крестьянин с булавой. Разъяренные агадейцы бросились в атаку на лучников, им на подмогу от дворца помчался Бен-Саиф с тремя десятками человек, но когирцы, пандрийцы и вендийские кшатрии легко ускакали от всадников-тяжеловесов, а тем временем крестьяне выбрались из сада и укрылись среди ближайших скал.
Весь первый день осады дворца и сокровищницы Конан не выдавал агадейцам своего присутствия. Его люди тайком следили за противником, а потом поднимались на утес, служивший их командиру наблюдательным пунктом, и рассказывали обо всем, что видели. А ночью Конан с несколькими людьми подкрался к вражескому посту и собственноручно свернул шею клевавшему носом часовому. Троих воинов недосчитался на рассвете Бен-Саиф, их всех унесли враги вместе с оружием и доспехами.
А ближе к полудню за дело взялись лучники Конана. Агадейцы метко отстреливались с крыши дворца, однако колчаны с ослепляющими стрелами, захваченные ночью киммерийцем, уравнивали силы. До тех пор, пока у осаждающих не кончились чужие стрелы. Знал бы Конан, что их вспышки вызывают только временную слепоту, он бы, конечно, приберег стрелы для решающего штурма. Как бы то ни было, к вечеру Бен-Саиф потерял еще одного убитым, а трое получили серьезные раны.
На ночь он удвоил посты и выставил секреты, но и Конан сменил тактику. Его люди уже не бросались из темноты на агадейцев с холодным оружием, они подкрадывались на бросок трофейной бутыли с «нектаром Мушхуша» или выстрелом «жала» и, сделав свое дело, бросались наутек. Не всем удалось уйти, но в итоге горногвардейцы потеряли убитыми и обожженными почти десяток. На следующее утро крестьяне схватились с конным патрулем, а потом чуть ли не весь день Бен-Саиф с большей частью своего отряда носился по садам за всадниками Конана. Словно предугадав вылазку горногвардейцев, мстители не надели доспехов; сильные лошади легко уносили их от погони.
Тогда Бен-Саиф спешил своих людей и повел прочесывать скалы, где попрятались недобитые крестьяне. Конан будто только того и ждал: с полусотней отчаянных смельчаков он атаковал горстку агадейцев, которые стерегли коней всего отряда. Пятеро караульных полегли на месте, а Конан потерял шестнадцать человек, зато увел с поля боя сорок восемь коней, сплошь увешанных чудодейственным оружием. Бен-Саиф чуть не плакал от отчаяния, провожая их с утеса взглядом.
В тот же вечер он отправил на север, в Шетру, троих гонцов. За подмогой. Ибо понимал: еще неделя такой войны, и он угробит всю сотню и не выполнит королевского приказа. Агадейская коса нашла на киммерийский камень. «Конан! — бессонной ночью проклинал он в мыслях варвара с далеких студеных гор. — Что же ты творишь, дурак? Какого демона связался с этим безыдейным сбродом? Я же звал тебя к нам! Мы б тебе дали все, о чем бы ни попросил! Хоть целое королевство!»
А наутро вернулся гонец и рассказал о страшном конце двоих спутников. Их подстерегли на горной тропе — по всей видимости, Конан предвидел и этот шаг агадейского сотника. Одного нарочного раздавили громадным валуном, другого сдернули арканом с лошади, и он лишился чувств от удара о камни, а третий сумел уйти, застрелив из «жала Мушхуша» несколько противников. Он бы справился и с остальными (у них не было трофейного оружия), если бы осколок валуна, который убил товарища, не сломал ему ногу в голени. Едва держась в седле от боли и слабости, он выбрался с перевала и потерял сознание; умный конь сам нашел дорогу к своим.
Бен-Саиф подошел к дощатому навесу, под которым в погожие дни трапезничали сначала строители дворца, потом солдаты Сеула, а теперь — захватчики. За длинным столом сидели девять усталых и мрачных агадейских воинов, макали в мед черствые лепешки, запивали молоком. Люди были измотаны до предела, с тех пор, как в этих местах объявился Конан, они спали урывками, а последние сутки, сменяясь с постов, брали в руки топоры и мастерили четыре мощные катапульты инаннитской конструкции. Бен-Саиф решил поставить две катапульты на крышу дворца и две на сокровищницу, каж