Посланец Бен-Саифа бегом взобрался на крышу дворца, передал записку ординарцу и замер, глядя на огненную корону сокровищницы, на солдат, которые бестолково носились вокруг гибнущей катапульты. Ординарец и сам был зачарован этим жутким зрелищем, иначе он бы сразу велел связному убираться с крыши на боевой пост.
Бен-Саиф, кляня всех известных ему богов и богинь, кроме агадейских, повернулся на оклик Ияра. Птица указывала крылом вниз. Сотник подскочил к противоположной стенке корзины и сразу увидел четырех всадников в серых доспехах с золотыми шишаками. Всадники двигались в его сторону и были уже довольно близко от связных.
— Ну и что? — Он удивленно посмотрел на Ияра. — Это ж наши.
— Какие, к Митре в задницу, наши?! — раздраженно вскричал попугай. — Ты посмотри, откуда они идут? Ты их туда посылал? Наши!
— Люди Конана! — сообразил Бен-Саиф. — Переоделись! Хотят прикончить связников.
— Это еще полбеды, — проворчал Ияр. — Хуже будет, если они во дворец проникнут.
— Под видом связных? — удивился агадеец. — Вчетвером? Безумие.
И тут он вспомнил, с кем имеет дело. Это же мстители Конана, а может быть, и сам киммериец среди них. О его отчаянной храбрости и необыкновенном везении ходят легенды. Он и один, с голыми руками, опасен, как бешеный демон. У Бен-Саифа зашевелились волосы на макушке.
Он перегнулся через стенку корзины, замахал руками, закричал связным:
— Эге-гей! Тревога! Враги приближаются!
Ветер уносил его слова прочь, а с юга, с гранитной сокровищницы, летел треск пожара. Всадники неотрывно смотрели на огонь. Они не слышали своего командира.
— Болваны! — выругался Бен-Саиф.
— Сбр-рось им записку, — ворчливо посоветовал Ияр.
Сотник кивнул, опустился на корточки, достал из-за пазухи листки. Трясущаяся от волнения рука сразу выпустила бумажки, они рассыпались по хлипкому дну корзины. Бен-Саиф скрипнул зубами, прижал к колену первый попавшийся листок, макнул перо в чернильницу, нацарапал: «С юго-востока к вам подбирается противник, Четверо в наших доспехах. Немедленно отступить во дворец».
Он сбросил мешочек, целясь в завороженную огненной пляской группу солдат, тот покрутился в воздухе и приземлился у стремени одного из всадников. Агадеец нагнулся, подхватил мешочек с примятой травы и поскакал к дворцу. Двое остались на месте.
— А-а, дураки сучьи! — Бен-Саиф снова перегнулся через борт корзины. — Бегите! Бегите, болваны!
Наконец один из оставшихся связных услышал неразборчивый крик с неба, задрал голову и увидел машущего руками командира. Он посмотрел на юго-восток и сразу заметил всадников. Толкнул в плечо товарища, что-то сказал ему, и оба привстали на стременах, чтобы рассмотреть незнакомцев. А те пришпорили коней — не агадейских, даже с большой высоты Бен-Саиф узнал под двумя передними наездниками пышногривых нехремских скакунов. Трое чужаков мчались вперед, четвертый остался на месте и целился в связных из арбалета. А те, видимо, сообразили, что происходит, но даже мысли о бегстве не возникло у воинов, приученных побеждать.
— Остолопы! Назад! — закричал Бен-Саиф во всю силу легких, глядя, как один солдат срывает с упряжи бутыль «нектара», а другой судорожно дергает за рычажки зажигания «ноздрей».
Арбалетная стрела вдребезги разнесла глиняный сосуд и исчезла в ветвях персикового дерева. Густая белая жидкость забрызгала грудь и живот агадейца и выбритую холку его коня. Другой оставил в покое непослушные «ноздри Мушхуша» и схватился за длинный меч с расширяющимся лезвием.
На него налетел передний вражеский всадник, голубоглазый великан, непонятно как уместившийся в доспехи горногвардейца среднего телосложения. Первый удар тяжелого варварского меча агадеец принял на щит — будто бревном по корпусу, он едва не слетел с коня. Голубоглазый пронесся мимо, а пока он разворачивал скакуна, его товарищ, тоже рослый и широкоплечий, но все же не такой исполин, резко отвел от груди левую руку со шитом, и «жало Мушхуша», прятавшееся под ним, выпустило порцию яда. В последний миг агадеец успел поднять коня на дыбы, но лишь погубил этим и верховое животное, и себя. С тонким протяжным ржанием конь завалился набок, седок, выпростав ноги из стремян, упал на землю чуть в стороне, да так и не встал, над ним навис могучий голубоглазый наездник, крутанул мечом и разрубил череп от скулы до скулы, насколько позволил лицевой вырез шлема.
Другому агадейцу, забрызганному «нектаром Мушхуша», достался самый слабый противник — смуглый худой мальчишка лет двенадцати. Трофейные доспехи сидели на нем, как на пугале, шлем, привязанный сыромятными ремешками к наплечникам, болтался за спиной, а неистовые взмахи тонкого кинжала вызывали у горногвардейца лишь кривую усмешку. На помощь подростку мчался четвертый враг, арбалетчик, но агадейский воин уже выхватил из петли на конской упряжи тяжелый шестопер и подумал, что наверняка успеет разделаться со щенком.
И обмер от изумления и страха, когда мальчишка вдруг рассмеялся, будто его осенила гениальная идея, опустил руку с кинжалом, запрокинул голову и плюнул в агадейца что было мочи. Такому плевку позавидовал бы даже Конан — слюна преодолела расстояние, в десяток локтей и угодила точно в мокрое пятно на груди противника. Когда-то маленький бусарец состязался по плевкам в длину с соседскими мальчишками, и теперь старый навык спас ему жизнь.
Громадный костер на краю фруктового сада не мог не остаться незамеченным воинами на крышах дворца и сокровищницы. Взглянули они и на корзину под летучим мешком, где отчаянно жестикулировал едва различимый Бен-Саиф. И вернулись к своим делам, когда из сада показались двое всадников в сером и успокаивающе помахали руками.
— Они меня не видят! — вскричал сотник, подразумевая обслугу катапульт. Он посмотрел вниз. Двое его солдат погибли, а один из убийц уже скакал в сторону дворца. Никто не заподозрит в нем чужака. Остальные трое направлялись к сокровищнице. Наверное, подумал Бен-Саиф, ординарец уже читает записку, адресованную не ему, но он не успеет, никак не успеет перенацелить катапульту на врагов в агадейских доспехах. И не сообразит, что один из них (наверное, самый опасный, возможно, даже сам Конан), скоро поднимется к нему на крышу.
— Что же делать! — простонал он, затравленно озираясь. И тут его взгляд упал на попугая. Казалось, бывшего апийского сотника не слишком обрадовал новый поворот событий, но и не особенно встревожил.
«И то сказать, чего ему бояться? — зло подумал Бен-Саиф. — В крайнем случае, успеет улететь».
— Послушай! — воскликнул он. — Слетай-ка на крышу дворца. Предупреди моего ординарца. Чтобы этот ублюдок не застиг его врасплох.
— Я? — Попугай недоуменно посмотрел на него черной жемчужинкой. — Да ты что? Захотят они слушать какую-то птицу! Еще пр-ришибут!
— Не пришибут, — уверил Бен-Саиф. — Это же горногвардейцы, они на своем веку каких только чудес не навидались. Ты вот что сделай, — родилась у него спасительная идея, — назовись Луном. Его штучки вся гвардия знает. Скажи, что летел к ним и увидел по пути, как Конан разделался с нашими связными. Скажи, чтобы встречали гостя и предупредили охрану сокровищницы.
— Ладно, попр-робую, — неохотно уступил попугай. — Но пр-редупреждаю: ежели они за ар-рбалеты схватятся, я ср-разу др-рапану.
— Не бойся, — махнул рукой Бен-Саиф. — Ну, же, Иярчик! Выручай!
— Ну же, Иярчик! — передразнил тощий старец в рубище, притаившийся среди ветвей персикового дерева на краю сада. — Выручай! Кхи-кхи-хи…
Невдалеке ярился высокий костер. У огня лежали человек в серых доспехах и его лошадь. Но старец не обращал внимания ни на трупы, ни на острый запах горелого мяса. Он следил за полетом зеленого попугая.
— Ну, молодчина, Конан! — негромко произнес Анунна и снова захихикал. — Я уже не жалею, что пустил тебя в Собутан. Положа руку на сердце, скажу, что даже я, гениальнейший стратег и тактик былых времен, проникся к тебе уважением. Ты умен и изворотлив, как змея, и до сего момента великолепно обходился без сомнительных услуг незнакомого колдуна. Но сейчас, кхи-хи, дурная пташка может нам здорово подгадить, и меня больше не удовлетворяет роль стороннего наблюдателя. Абакомо вовсе не шутил, обещая воззвать к самому Нергалу. А вам ведь это вовсе им к чему, правда, киммериец? Иярчик! Пичужка моя! Ути-ути-ути! Цып-цып-цып! Ку-уда, паршивец!?
Бронзовый обруч, любовно начищенный до блеска, взмыл в небо, помчался наперехват.
Циклопическое сооружение из гранитных блоков — сокровищница пандрского царя — нависала над ними, вселяла в души робость. Для того-то великий зодчий и уподобил ее фасад лику грозного тигра, чтобы навевала страх на мятежников или чужеземцев, жадных до чужого добра.
До прихода агадейцев в долину Собутан сокровищницу охраняло втрое больше солдат Сеула Выжиги, чем дворец; все командиры, от десятника до тысяцкого, были набраны из его родственников. Стаи встретили пришельцев градом стрел и дротиков, а потом в оскаленной тигриной пасти разошлись вверх и вниз сабельные клыки ворот, и наружу ринулась удалая конница.
Всех до единого всадников агадейцы сожгли «ноздрями Мушхуша» и взялись за лучников, пускающих стрелы из глазниц тигра, из многочисленных бойниц в его щеках и с плоской каменной крыши. С ними разделались шутя; одна-единственная стрела, залетев в сумрачную и тесную ячейку, ударялась о стену или потолок и мгновенно лишала воина зрения.
Трое всадников неслись во весь опор к черному тигриному зеву, не перекрытому частоколом зубов, — обслуга катапульт на крыше и несколько солдат в недрах сокровищницы меньше всего ожидали от Конана лобовой атаки. Слишком поздно всполошились стражники у ворот, слишком поздно один из них схватился за лук, а другой бросился к стене, к рычагам решетки.
Первая стрела пролетела мимо цели и вспыхнула на земле, другая, выпущенная навскидку, угодила в наплечник рослому всаднику, на вид самому сильному и опасному из троих. Ослепительно сверкнула рукотворная молния, но богатырь не схватился за глаза, как ожидал стрелок, — он, казалось, вовсе не заметал вспышки. Новая стрела выскользнула из колчана и легла на лук, вот-вот она метнется навстречу другому всаднику… Но любопытство пересилило и страх, и здравый смысл. Горногвардеец чуть повернул корпус и снова выстрелил в богатыря. И снова тот даже не покачнулся в