— В общем верно, — согласился Павел, решая, как вести себя с этим известным всей планете ученым. — Вы хотите сказать, что факты, которые знаете вы, в равной мере знают все остальные и что новых фактов не прибавилось. Угадал?
Златков с проснувшимся на мгновение любопытством окинул Павла взглядом.
— Профессиональная интуиция? Впрочем, неважно, новых фактов у меня в самом деле нет. — Он нахмурился, помолчал. — Самый странный из фактов — спонтанное включение Ствола… хронобура. А самый страшный — гибель коллег! Погибли замечательные ученые и механики, готовящие эксперимент… А я вот цел и невредим. И Маричу повезло, он тоже уцелел чудом.
Павел промолчал. Трагедия была настолько свежа в памяти этого человека, что любой вопрос о лаборатории воскрешал события и бередил душу. Но не спрашивать инспектор не мог.
— Ничем помочь вам не могу, — добавил Златков. — Причины самозапуска Ствола неизвестны. Зато известны последствия. Связи с лабораторией нет, внутрь до сих пор пробиться не удается. Обычные жестко запрограммированные киберы просто не возвращаются, а конкистадоры не хотят подходить к зданию даже на сто метров. Знаете, что такое конкистадор?
Павел вспомнил биомеханического паука и кивнул.
— Странное название для кибера.
— Так их назвал сам создатель Фелипе Мендоса, вероятно, из-за того, что предназначались они специально для нашей лаборатории и первыми должны были завоевать время. — Златков задумался, хмуря густые широкие брови, нервно побарабанил пальцами по панели пульта. — В результате эксперимента оказались связанными Стволом хроноскважины сотни Земель в различные временные эпохи и в разных точках пространства. На основе тех данных, которыми располагает Центр, я высчитал, что Ствол соединил не менее трех сотен эпох с промежутками в десятки, сотни тысяч и сотни миллионов лет. Сам хронобур, вероятнее всего, провалился глубже пяти миллиардов лет в историю Земли и не вышел из резонанса. С большим трудом мы получаем крохи информации о точках выхода Ствола на поверхность Земли, но помочь конкистадорам не в силах, им приходится самим удерживать Ствол на грани полного распада. Если бы не они…
— Мне говорили, — кивнул Павел. — Произошла бы цепная реакция хронораспада.
— Мы посылаем конкистадоров в Ствол сотнями, возвращаются единицы, да и те почти без памяти. Вероятно, выход из Ствола в реальное время чреват перепадами темпоральных ускорений, стирающими информацию на молекулярном и атомарном уровнях. Мы, конечно, ищем способы проникновения в Ствол человека, но задача исключительно сложная, необходимы опыты на животных, и нужен доброволец, который спустился бы вниз по Стволу и отключил генератор… — Златков покачал головой, чуть поморщился и снова надолго задумался, уйдя мыслями в себя. Павел терпеливо ждал, посматривая на экраны, показывающие пейзажи вокруг Ствола.
— Собственно, это все, что я могу сообщить, — с неохотой проговорил начальник Центра, очнувшись от своих размышлений, скорее всего невеселых. — Наука о времени, к сожалению, недетерминистская наука. Она не дает однозначных ответов, а предлагает несколько вариантов с разной вероятностью. Коллеги-хронофизики более осторожны в выводах, но они не знают того, что знаю я о работе ускорителя. А я… я боюсь, что генератор хронораспада провалился так глубоко, что нам его уже не достать. Понимаете, на чем висит человечество?
Павел вдруг почувствовал мимолетную неприязнь к этому человеку, наделенному властью и ответственному за безопасность не только отдельного коллектива, но и, может быть, всего рода людского на Земле.
— Если ваши эксперименты со временем так опасны, — тихо произнес он, — то почему вы не объявили мораторий на их проведение?
Начальник Центра откинулся в кресле, побледнел, но глаза его сохранили прежнее равнодушное выражение.
— Прежде чем экспериментировать, ученые создали теорию хронопрокола, или, если хотите, бурения времени. И до последнего опыта теория и практика сходились даже в деталях, так что ни о каком моратории речь не шла. Кстати, за нашей работой пристально следила СЭКОН, а эта организация, как известно, применяет свои особые полномочия весьма успешно.
— Простите, я поторопился с выводами. И все же, несмотря на расчеты, контроль и прогнозы, катастрофа произошла. Подвела техника, наука, теория? Халатность конкретного человека?
— Халатностью назвать подобное происшествие нельзя. Чтобы запустить хронобур, надо было знать коды запуска отдельных его систем. Ни один человек из Центра этого не знал… кроме Шкодана и меня. Но я генератор не запускал. Хотя до сих пор уверен: катастрофа не должна была случиться. Если только в эксперимент не вмешался кто-то чужой… Но об этом мы поговорим в другой раз. Извините, меня ждут. Марич в курсе всех событий, в качестве гида он будет незаменим.
Павел кивнул и отошел.
— Неужели вы заставили шефа задуматься о чем-то еще, кроме науки? — с уважением спросил поджидавший его Марич. — Мало кому это удается.
— Вы с ним не дружите? — спросил Павел.
— А что, заметно?
— Есть немного. За что вы его не любите?
— «Не любите» — слишком громко сказано, скорее мне его жаль. Он теоретик в кубе, для него существуют прежде всего наука, его драгоценные сверхоригинальные идеи, а потом все остальное.
Павел промолчал. По его мнению, Златков искренне скорбел о гибели сотрудников, что же касалось его личных качеств — спешить с выводами не стоило.
Инспектор прокрутил в памяти разговор с начальником Центра защиты. Больше всего его насторожила брошенная вскользь фраза о вмешательстве в эксперимент кого-то чужого. Неужели такое возможно? Но кто мог вмешаться? По данным косморазведки, в звездном рукаве Галактики — рукаве Ориона, к которому относится и Солнце, нет цивилизаций, достигших уровня земной. Но, может, такие цивилизации были в прошлом?..
— Спасибо за информацию, — сказал Павел Маричу, выжидательно смотревшему на него. — Сегодня я вас больше пытать не буду.
Инженер кивнул, пожал протянутую руку и, повернувшись, сказал через плечо:
— Буду нужен — найдете меня у прибористов Полуянова.
Павел присел на свободный стул у стены зала, соображая, чем заняться в первую очередь. Ему надо было ознакомиться с отчетом об экспериментах лаборатории, начиная с момента пуска хроноускорителя, проанализировать рост энергозатрат, запросить информацию о сотрудниках и конструкторах, а также собрать данные наблюдений за Стволом, параметры среды вокруг него. Кроме того, следовало составить сводку странных фактов о работе ускорителя до катастрофы и после. И все это за один день.
Глава 3
Паук не убегал, смотрел на Павла выпуклыми прозрачно-желтыми линзами глаз размером с детскую ладонь, шевелил двумя парами передних лап и словно прислушивался к словам человека.
— Иди сюда, дурачок, — ласково повторил Павел. — Не бойся, ничего плохого тебе не сделают.
Стоявший рядом инженер Центра Полуянов усмехнулся в усы.
— Не пойдет. Эвристограммы и память у него, очевидно, стерты, работают только узлы механоинстинктов. Он не убежит, но и не пойдет. Придется оглушать радиошумом.
Они стояли в трех километрах от белой колонны Ствола в низинке между двумя пологими холмами. По дну низинки стлался ручей с рыжей водой, кое-где на склонах сквозь корку такыра проклюнулись зеленые стрелки травы: жизнь понемногу возвращалась на черно-коричневый полигон смерти. Оба — инженер и Павел — были в прозрачных пленочных скафандрах, перепоясанные ремнями антигравов.
— Команда «ноль»! — отрывисто произнес инженер, усилив мощность звукопередатчика. — «НОЛЬ»!
Паук вздрогнул, в нерешительности переступил на месте всеми шестью лапами, но выполнять приказ не спешил.
— Я же говорил. — Полуянов снял с пояса сетчатый карандаш радиомаяка. — Хорошо, что сумел вырваться оттуда. За сей подвиг мы попробуем тебя вылечить, дружище.
Всплеск радиоизлучения на определенной частоте заставил конкистадора подскочить вверх на добрых полтора метра, откуда он упал недвижимой массой.
— Забираем.
Они подхватили сорокакилограммового паука, запеленали в пластиковый мешок и упрятали в багажник поджидавшего их неподалеку куттера.
— Вези в лабораторию, Боря, — сказал инженер пилоту. — Мы скоро вернемся на своей малой тяге.
Павел посмотрел на часы: с момента сигнала наблюдателя о выходе конкистадора из Ствола прошло чуть более сорока минут.
Они достали бинокли и принялись рассматривать Ствол.
— Почему он белый? — спросил Павел спустя минуту. — Разве это его естественный цвет?
— Нет, он был голубовато-серым, каркас Ствола — силовое поле сложной конфигурации, а наполнитель — порошкообразная высокомолекулярная кремнийорганика. Никто не знает, почему цвет стен изменился, химики до сих пор заняты анализами.
— Вы пробовали подойти к стене, взять пробы?
— Анализы можно сделать и на расстоянии, но человеку к стене Ствола в обычных скафандрах не подойти — сработает базисная система безопасности ускорителя.
— Что это значит?
— При автоматических запусках ускоритель уходит в прошлое без людей, и, чтобы не допустить к нему наших хвостатых и бесхвостых предков, а также другую любопытную фауну, дабы сохранить им жизнь, в Ствол вмонтирован контур гипноиндуктора. При приближении к ускорителю всему живому внушается одна из самых простых деадаптирующих реакций: страх.
— И много таких систем безопасности?
— Три. Первая — сигнальная, это обычные предупреждающие световые и радиосигналы, вторая — гипноиндукция, третья — инфразвуковая, отпугивающая.
— И все три линии рассчитаны не на современную эпоху. В наше время от каждого способа есть своя защита.
— Я уже говорил, линии рассчитаны на социальный потенциал наших далеких предков. Разработка защитных барьеров уже оправдала себя как в прошлые запуски, так и в последнем эксперименте.
— Откуда это известно?
— По сведениям конкистадоров.
— Но у них же, сами говорили, при переходе из Ствола в наш мир стирается память.