Мужчина, еле слышно постучав, заглянул в спальню дочери, как будто откликнувшись на размышления гостя.
— Хочешь чего-нибудь?
— Нет, спасибо, — присел Саша, покачав головой.
— Хотя бы чай или кофе? — предложил ещё раз хозяин, но у него самого не было морального запаса, чтобы настаивать на чем-либо, поэтому на второй отказ он удалился.
Примерно в двенадцать позвонил Валера. Не прозвучало и трех фраз, как более опытный и старший уловил нечто ненормальное в голосе второго.
— Ты… нашел свою Марину вчера? — издалека закинул удочку он.
— Я… да, нашел. — Рокер почувствовал сдавливающий горло спазм. «Не потерять бы теперь…».
— И как?
— Давай в другой раз поговорим, ладно? — попросил парень. — Не хочу сейчас. Не могу. Не способен.
— Понял. Выпить хочешь? — судя по депрессивному настроению, надо было поманить обычным безотказным средством. Валера выводил из любых состояний подобным образом кого угодно.
— Не хочу. Не сегодня, — коротко и быстро изумил Саша приятеля. Отказывается напиться? Это что-то… — Позже созвонимся, ладно?
Положив трубку, молодой человек отключил звук, оставив лишь вибрацию, и лег в очередной раз пластом. Марина… в самом деле, сможет ли он без неё теперь вообще? Его жизнь, его будущее, его судьба — с ней, только с ней, лишь с ней. А иначе как? Как по-другому? Да, по-другому только пить и останется. Без неё… слезы потекли из-под ресниц Саши. Нет, без неё ничего не будет, это невозможно! Марина должна быть, и мертвая хватка его любви устремилась через улицы, районы и пространства к её душе. Она её закуёт в кандалы и оставит у себя за пазухой. И с Мариной всё будет хорошо. Любопытно, а как выглядят души? Что они такое? Парень старался, как мог, сжечь хоть чем-нибудь время, перепрыгнуть мост из него и услышать уже, наконец, что всё прошло гладко, что Марина в безопасности. Но часы издевались и шли очень медленно. Минутная стрелка в его глазах двигалась как часовая. Несмотря на свет дня за окном ему казалось, что сумеречно и темно. Его света не было — его свет спал под наркозом, под хирургическим ножом, под искусственной вентиляцией легких и с искусственным кровообращением, опущенной до двадцати семи — двадцати шести градусов температурой тела, с подключенными датчиками, девушка, лежащая недвижимо на ровном столе. К его счастью, он не мог всего этого видеть и знать, иначе, скорее всего, ему стало бы ещё хуже.
Четыре часа дня минуло, а из клиники так и не звонили. Сашу начало лихорадить. Стоит ли попросить Виктора Николаевича позвонить туда самому? Он знал, то мужчина и сам беспокоится, но держит себя в руках. И ему следует себя держать. Согласившись на чай, молодой человек всё-таки вышел на кухню и теперь они вдвоем сидели молча, разделяемые столом, и боялись узнавать сколько теперь точно времени. Нужно было ждать, ждать и ждать. Наконец, к пяти часам, телефон отца Марины разбудил звонок. Быстрее поднимая его со стола и глядя на экран, мужчина едва не выронил вещь из рук, прошептав «жена!». Именно мать девушки должна была позвонить и сказать, чем закончилась работа хирургов. Сашка замер, смотря на то, как муж отвечает своей супруге, и лелея надежду, что всё обошлось благополучно.
Первые мгновения лицо Виктора Николаевича совершенно не менялось, и Саша не мог угадать, что тот услышал. Но потом складки на лбу того дрогнули, губы будто обмякли и во всем его виде отразилось спокойствие. Ещё не разбирая произносимых мужчиной слов, парень догадался, что Марина жива.
— … хорошо, да, я ещё позвоню тебе попозже, — закончил разговор папа его первой и единственной любви, и поднял взгляд на певца.
— Всё в порядке, да? — несмело прошептал он.
— Операция прошла нормально, — мужчина выдохнул и тут же повалился руками на стол, кладя на них лицо и качая головой. — Господи, спасибо, спасибо! Боже, как же это всё трудно каждый раз переживать, Господи…
Саша замер, давая выговориться и отойти отцу Марины от нервного напряжения. Ему самому захотелось подняться и бегать с нечленораздельными криками, но он впал в ступор, продолжая осознавать, что с его любимой всё хорошо и самые худшие опасения, к счастью, не подтвердились. Всё вокруг стало как-то солнечнее и прозрачнее, будто до этого заволоченное мутной дымкой. Даже звуки появились, хотя вроде бы их не было до последней минуты.
— Дядь Вить, — решился, наконец, побеспокоить его Саша. Мужчина поднял лицо. — А когда её можно будет увидеть? Я хотел бы навестить Марину…
— Не так быстро. — Он серьёзнее взглянул на парня. — Это только первый этап, сынок, подожди. Сейчас её переведут в реанимацию, там посмотрят день, как идут дела, и решат, переводить ли в палату. А там будет видно.
— Хорошо, тогда… могу я через вас узнавать, как всё обстоит? — ему кивнули и, взяв номер мобильного отца Марины, Саша, вежливо попрощавшись, покинул эту квартиру, в которой не только когда-то пережил самые великолепные часы любви, но и в которой теперь познал муки горести и ад непредсказуемого ожидания. Эти стены становились для него роднее, чем собственный дом, настолько пропитались важными вехами его жизни. Но и те и другие ему хотелось оставить в прошлом, чтобы начать всё заново, по новой, с нуля, с чистого листа, на котором не будет мазни и ошибок. С первой же, заглавной буквы, теперь стоило всё выводить с особым старанием и тщательностью.
Молодой человек отправился в общежитие, но не прямиком. Не ловя такси, он зашагал пешком по ближайшим, наизусть известным улицам и переулкам. Осень шуршала у него под ногами, шелестя ободряющим хрустом рассыпающихся иногда на мелкие части листьев. Ещё вчера они все были одинаковые, как рисунок на старом пестром ковре, где затерлись различия между узорами и границы рисунков. Сегодня же ржавость смылась свежестью, это были яркие и своеобразные краски: багряные, желтые, оранжевые, красные, канареечные, малиновые. Каждый газон укрылся под собственным неповторимым холстом с рыжим натюрмортом. Саша вдыхал сыроватый городской воздух, и внутри него ложилось слабое умиротворение. Марина где-то просто спит и поправляется. Самое тревожное миновало их, пусть теперь всё будет хорошо, а он подождет. Столько, сколько надо будет, лишь бы дождаться.
Войдя в родные пенаты общаги, парень ещё снимал ботинки, наступая на пятки, когда его вышел встретить Пашка, держащий в руке бутерброд и покусывающий его.
— Явился — не запылился, — пробормотал он, уминая хлеб с листом салата и ветчиной за обе щеки. — Я уж думал, тебя черти утащили. Где был-то?
Саша отставил обувь к стенке и, перешагнув чужую, подошел к подкаченному красавцу «Островов», выпрямившись.
— Да так… надо было.
— А глаза чего красные? — заметил друг.
— Не выспался, — отвел их Саша, потерев для верности веки.
— А я уж подумал, что плакал, — хохотнул гитарист, отступая в глубину кухни. Механически, приятель пошел за ним. Плакал ли он? Да, плакал. Должно ли ему быть стыдно? Ни капли. Даже мужчины имеют право на слезы, когда им слишком плохо, когда они переживают, иначе они уже не мужчины, а роботы.
— И это тоже, — без тени сомнений произнес вокалист. Паша удивленно обернулся, перестав жевать. Некоторое время постояв столбом, он вновь заработал челюстью, посмотрел, как сел товарищ, проглотил всё, что было во рту и опустился напротив.
— Санстар, ты ли это? Влюбился что ли?
— Влюбился. — Пальцы певца подобрали крошку со стола и смахнули её на пол. — Лет десять назад.
— Не хреново до тебя доходило, — мотнул головой Паша, оценив масштаб трагедии.
— Сам не в восторге. Надо менять операционную систему — слишком долго грузит информацию, — пошутил Саша, не рассчитывая, что товарищ окажется тем, с кем можно будет душевно поговорить о наболевшем. Этот человек всегда был не для таких тем.
— Знаешь, — вдруг начал тот, помолчав и отложив остатки бутерброда на доску для нарезки. — Когда ты мне сегодня впарил свои вопросы про Кристину, я положил трубку, а сам задумался. Ты плохо на меня влияешь!
— О чем задумался-то? — заинтересовался Саша, лишь на миг отвлекаясь от своих дум, хотя в голове всё равно трелью билось «Марина, Марина, Марина».
— О любви, — неловко признался Паша, в принципе не любящий все эти сопли и сантименты. — О чувствах.
— Надумал что-нибудь?
— Да, я хочу предложить Крис перебраться в Москву. — Саша открыл рот и вылупил глаза. — Не смотри на меня так!
— Но разве тебя не устраивало, что ваши встречи не слишком частые, что вы сохраняете свежесть первых встреч и вообще, если вы станете видеться больше, то разругаетесь в пух и прах?
— Лучше я буду с ней ссориться, чем не видеть её, — бросил Паша. — Когда я попытался ярко представить, что её может больше не быть, когда я долго погружался в представление этого, то, в конце концов, мне стало страшно. Если она исчезнет, а я проводил с ней так мало времени… на что я тратил его, почему без неё? Нет, пусть лучше она мне надоест здесь, при мне, замозолит глаза, но я точно буду знать, что был с ней столько, сколько мог быть.
— Эй, парень, да ты ванили переел! — засмеялся Саша, радуясь, что может парировать насмешки гитариста. Тот тут же замолчал и, приподнявшись, легонько ударил друга в бок.
— Поговори мне тут!
Вокалист встал и, подойдя к Паше, положил руку ему на плечо.
— Я рад, что ты смог понять это раньше, чем понял я. Надеюсь, всё же, вы с Кристиной доживете до старости, бранясь и хоть дерясь, но счастливо и вместе.
— Ну ты сейчас нарисовал просто восхитительную перспективу, я аж загорелся её реализовать, — продолжал иронизировать друг, но оба они понимали, что на самом деле стали всё воспринимать куда серьёзнее, чем ещё каких-нибудь пару дней назад.
Позже вечером Саша позвонил отцу Марины, спросив, нет ли каких новостей о её состоянии, но всё было по-прежнему. Вымотавшийся, молодой человек вырубился на подушке и проспал до раннего утра, когда его растолкал менеджер, и всё завертелось, как обычно. За исключением того, что больше он не забывал делать звонки и тревожил Виктора Николаевича в течение дня раза четыре, узнав, наконец, после обеда, даже ближе к ужину, что Марина пришла в себя и её перевели в палату. Подпрыгнув с радостным возгласом прямо в коридоре между администратором группы и посторонними людьми, Саша не обратил внимания на непонимающие взгляды. Он только благодарил все силы Земли за то, что всё идет, как надо, за то, что Марина идет на поправку. Он считал часы до встречи, и ненавидел свою обычно обожаемую работу за то, что она отвлекает его от всего этого, хотя она и помогала коротать минуты.