Наша детская медсестра Гюйен подготавливала Марию к операции.
– Что такое зяб… – спросила она у меня.
Она всегда старалась запоминать новые немецкие слова. Она приехала в Германию всего 4 года назад, но словарный запас у нее был уже внушительный. Я объяснил ей это слово, а она достала Марию из инкубатора и положила под большую греющую лампу. Под этой лампой нам и предстояло провести операцию.
– Зяблик, – повторила Гюйен, как будто желая получше запомнить это слово.
В ее устах оно прозвучало еще красивее, с чем согласился и Юксель, который вернулся, окутанный облаком кофейного аромата. Но значения слова он не знал, и Гюйен ему все растолковала. После этого Юксель рассказал нам о трудностях, подстерегающих курдских фермеров: хищные птицы, которые охотятся на кур! Он широко развел руками, встал прямо напротив Гюйен и прошептал, скорчив угрожающую гримасу:
– Они забирают не только кур, но и малых детей!
Гюйен отодвинула его в сторону.
– Болтун!
– А иногда и красивых женщин! – рассмеялся Юксель.
Гюйен набрала в легкие больше воздуха. Неужели эти оба сейчас снова начнут ссориться? Я такое за ними уже замечал. Нет, на этот раз Гюйен лишь пожаловалась большому начальнику:
– Господи, подкинь моему коллеге немного мозга.
Затем мы все сосредоточились на операции, в рамках которой нам предстояло закрыть артериальный проток.
Операция в кукольной кухне
Поскольку разрез будет проходить слева между ребрами, Марию укладывают на правый бок. Юксель теперь очень сосредоточен и реагируют на малейший сигнал с моей стороны. Такую операцию мы уже неоднократно проводили вместе, и он знает, как мне больше всего нравится работать, как он лучше всего может помочь, он очень любезен и полностью подстраивается под меня. Когда я оперирую вместе с ним, у меня две пары глаз и две пары рук. Четыре мужских руки могут оперировать пациентку ростом всего в 30 см лишь в том случае, если они не робеют, касаясь друг друга. Мы стоим так близко друг к другу, насколько это возможно. Иначе бы у каждого из нас не было возможности заглянуть внутрь крошечного тельца, которое я как раз собираюсь вскрывать.
– Скальпель.
С этого момента все подчинено давно отрепетированной хореографии. Медбрат из операционной, Клаус, с легким нажатием вкладывает скальпель в мою раскрытую ладонь, а я не свожу взгляда с нарисованной линии разреза между ребрами. Я Клауса не вижу, потому что между нами стоит Юксель, а ребенок совсем крошечный. Так вложить маленький скальпель в раскрытую ладонь, чтобы он не упал на пол и чтобы хирург уверенно его сжал, тоже своего рода искусство. Клаус владеет им в совершенстве. Юксель легонько касается моего запястья и пронзительно смотрит в глаза. Тем самым он показывает, что полностью готов.
Хирурги читают по глазам, как по раскрытым книгам. Они ежедневно по несколько часов кряду смотрят в глаза, и я полагаю, что это правда – то, что наблюдала аббатиса и ученый-естествоиспытатель Хильдегарда Бингенская еще 1000 лет назад: глаза – это окно в душу. На голове у нас колпак, рот и нос закрывает маска, на теле – стерильная одежда. У хирургов очки с увеличительными стеклами, а у меня еще и фонарь на голове, похожий на фонарь шахтера, который вкалывает в темных штольнях. Время от времени мы и чувствуем себя шахтерами, и даже пациенты это подтверждают, когда говорят: «Сердце давит в груди как камень».
В операционной очень тихо. Из 5-сантиметрового разреза хлещет кровь. Я разделяю тонкую дыхательную мускулатуру между ребрами и открываю плевру, кожу легких. Крошечные крючочки в руках Юкселя, маленькие, как будто взятые из игрушечной кухни, держат разрез открытым и не позволяют краям раны сомкнуться. Я беру расширитель ребер и медленно его раскручиваю. Теперь легкое видно, и Юксель осторожно отодвигает его в сторону. Это очень опасное положение, поскольку дыхание становится еще более тяжелым. Зато открывается окно и становится виден артериальный проток. В самой глубине грудной клетки проходят многочисленные кровеносные сосуды и нервы, и существенно важно правильно их идентифицировать. Пинцетом я указываю на самые важные из них: на дугу аорты, нисходящую аорту (aorta descendens) и подключичную артерию (arteria subclavia). Юксель подтверждает их расположение и указывает на блуждающий нерв (nervus vagus), то есть на его важную ветвь, возвратный гортанный нерв (nervus laryngeus recurrens), которым нам предстоит заняться. Через блуждающий нерв сердце и мозг обмениваются сообщениями. Названная выше ветвь совершает дополнительный оборот вокруг артериального протока, расположенного рядом с сердцем, затем возвращается обратно наверх к голосовым связкам, чтобы держать их открытыми. Без этого recurrens, что можно перевести как «возвратный», мы бы разговаривали с огромным трудом и производили бы лишь хриплые звуки, потому что голосовая щель закрывалась лишь наполовину.
После того как мы с Юкселем определили анатомический ландшафт у нас перед глазами, принимаемся за работу. Нужно закрыть артериальный проток. Длина этого кровеносного сосуда из эмбриональной ткани составляет всего полсантиметра. Его стенки не эластичные и растягивающиеся, как в других артериях, а в высшей степени хрупкие и подвержены разрывам. Он создан не для того, чтобы сопровождать человека всю жизнь. Вообще-то ему следует закрыться и превратиться в артериальную связку, которую можно еще встретить и у взрослых и которую тогда называют боталлов тяж (ligamentum Botalli). Операция состоит в том, чтобы выделить артериальный проток из окружающей его соединительной ткани, обернуть двумя нитями и связать двумя узлами. В принципе, это очень просто. Если бы не его крошечные размеры и хрупкость.
Греющая лампа светит мне на голову, и ощущение такое, будто я засунул голову в тостер. Я отношусь к тем людям, которые даже в сауне придерживаются умеренных температур. Юксель всегда потеет, и на лбу у него всегда повязка. Во время этой операции на бесконечно хрупком артериальном протоке я сравниваю себя с согнувшимся над бомбой сапером. Вынуть запал – не такая уж трудная задача. Но одно малейшее колебание, малейшее неверное действие – и бомба взорвется. В этом случае у меня перед глазами все покраснеет, потому что за долю секунды вся операционная окажется забрызгана и залита кровью. Даже у крошечного человечка огромные для его размеров аорты и легочные артерии. Тонкими ножницами я делаю крошечные надрезы вокруг короткого соединительного прохода, артериального протока. Немного надрезать, немного раздвинуть, но не слишком сильно. Снова и снова из окружающей соединительной ткани просачиваются капли крови. Юксель уже наготове с крошечным, как будто взятым из кукольной кухни отсосом и собирается опустошить поврежденный кровеносный сосуд. Снова и снова анестезиолог просит нас оставить легкое в покое, потому что снабжение кислородом слишком стремительно падает. Затем операционное поле скрывается под вздувшимися легкими, и все приходится устанавливать заново. Наконец, мы освобождаем проход. Тонким зажимом я подсекаю артериальный проток, на миллиметр приоткрываю зажим, и Юксель вкладывает внутрь нить. Это текучее, синхронное движение двух человек и четырех рук. Мы работаем и дышим в унисон. Скорее всего, наше сердцебиение тоже синхронизировалось.
Хор хирургов
Когда двое человек выполняют сложное задание, например вместе оперируют пациента, играют в оркестре или танцуют, это требует высшего мастерства, духовной и телесной хореографии. Что касается вариабельности сердечного ритма, то есть один физиологический параметр, позволяющий установить, насколько похоже мы тикаем. Меня уже немало удивило то, что сердца матери и ребенка синхронизируются и что в этом, возможно, задействован слух младенца. Но чтобы созвучие возникало у взрослых мужчин, оперирующих сердце? На данный момент имеется лишь один доклад о стыковке хаотичных колебаний, таких как сердце и дыхание. Этот доклад был опубликован уважаемым Лондонским королевским обществом [89]. Путем нечеловеческих усилий инженерам электроники и врачам удалось доказать, что в сработавшихся командах ритмичность сердец повышается, когда они сталкиваются с особо сложными ситуациями. Эта фазовая синхронизация сердец также приписывается хоровым исполнителям, и мне она кажется логичной. Исполняя песню, они должны дышать примерно в одно и то же время. Возможно, согласованное дыхание является движущей силой, которая приводит к единому такту другие колеблющиеся системы, например сердца хоровых исполнителей. Чем медленнее дыхание, тем лучше действует механизм этих так называемых резонансных дыхательных частот [90, 47, 43].
Слаженная работа сердец взрослых людей проявляется особенно явно при пении мантр и гимнов, что могло бы пролить новый свет на исполнение гимнов футбольными игроками. Способна ли команда собраться с духом и почувствовать себя в процессе исполнения гимна единым целым? Или же отдельные участники перед игрой слишком взволнованы? Впрочем, сам текст в данном случае не имеет никакого значения. Созвучие возникает как во время исполнения «Боже, славим мы тебя», так и во время исполнения «Ом мани падме хум» или совместного йоговского дыхания [91]. Научные исследования показывают, что в рамках совместной деятельности мы отказываемся от своих эгоцентрических установок в пользу всеобщей перспективы [92, 93]. В этом концерте созвучия играют многие наши внутренние и внешние чувства. Рецепторы расширения легких, автономная нервная система, рецепторы в сердце, слух, гормональная система, мышцы и движения и, разумеется, мозг стремятся в своих колебаниях навстречу друг другу и сливаются в едином танце. Совместная деятельность и совместный опыт приводят к образованию общих перспектив и целей [43].
Счастливый конец
– Промокнуть тебе пот? – Вопрос Гюйен адресован Юкселю, и он с благодарностью поворачивается к ней.
Судя по всему, в этой реанимации синхронизировались и другие сердца, не только сердца хирургов. Юксель и я продолжаем зашивать. Узел имеет решающее значение. Если мы завяжем его слишком плотно, он может перерезать сосуд, а если слишком слабо, то артериальный проток, возможно, закроется не полностью.