Присели отдохнуть, положив на траву «сковородку» и молоток.
Из-за сопок появились яркие полосы солнечных лучей, прорезавшие утреннее небо. Самого солнца еще не было видно.
Кортецкий оглянулся на сопку, с вершины которой шел дым.
– Пора идти! – нетерпеливо проговорил он. – И погода чудаковатая! Зима должна приближаться, а тут потеплело…
Идти пришлось все вверх и вверх. Инвалид быстро уставал, и иной день приходилось делать до двадцати привалов. Дым, поднимавшийся над сопкой, похоже, был постоянным. На пятый или шестой день они уже вышли к подножию той сопки, и здесь Кортецкий неожиданно заныл.
– Устал я! – говорил он жалобным голосом. – А кто о моем подвиге знает?! Кто меня за эти муки наградит?! Не-ет, последнюю «сковородку» прицепим – в первый попавшийся город приду и останусь там доживать свой век… Нельзя мне больше. Измотало всего.
Помолчав немного, Кортецкий вдруг резко развернулся к Андрею и уже совсем другим голосом сказал:
– Так! Приказываю тебе взять командование на себя. Теперь ты командир. Прикажи мне подняться и продолжить путь!
Андрей растерянно посмотрел на инвалида.
– Ты что, не понял?! – злился тот, сидя на земле. – Твою мать, ты понял или нет?
– Понял…
– Ну так приказывай!
– Приказываю вам встать и продолжить путь, – несмело и тихо проговорил Андрей.
– Олух ты дубовый! Кто таким дохлым голосом приказывает?! Давай как надо!
– Приказываю встать! – резче и громче выкрикнул парень и виновато посмотрел на инвалида.
Кортецкий, кривя губы то ли от боли, то ли от усталости, поднялся.
– Приказываю продолжить путь! – выдавил из себя парень каким-то чужим, утробным голосом.
Инвалид повернулся к сопке и, хромая, стал подниматься.
Вершины они достигли на следующий день, когда солнце было уже в зените. У самой вершины подъем был круче, и последние метры дались инвалиду особенно тяжело. Несколько раз он припадал к земле, и только с помощью Андрея удалось ему достичь плоской, словно срезанной ножом, вершины.
Отдышавшись, Кортецкий спросил у Андрея:
– Товарищ командир! Дым есть?
Парень огляделся и, увидев столбик дыма, поднимавшийся где-то совсем рядом, кивнул.
– Прикажите идти туда! – попросил инвалид.
– Нет. Приказываю сперва отдохнуть здесь!
Инвалид послушно улегся на спину, жмурясь от зависшего прямо над ними солнца. И вдруг неожиданная тень легла ему на лицо. Открыв глаза, он увидел над собой худого, изможденного человека в военной форме с винтовкой в руке.
– Встать! Вы арестованы! – хрипло сказал тот и перевел дуло винтовки на Андрея.
Оба поднялись.
– Вперед! – скомандовал солдат, указывая винтовкой направление.
Пройдя через кустарник, они вышли на поляну, посредине которой горел костер, а у костра, сгорбившись, сидел на деревянной колоде военный в наброшенной на плечи шинели.
– Товарищ генерал! – остановившись у костра, доложил солдат. – Задержаны в непосредственной близости от нашего укрепления.
Военный встал и повернулся к двум арестованным. Лицо его было землистого цвета.
– Моя фамилия – генерал Лыков! – сказал он твердым железным голосом. – Кто такие?
– Рядовой Корнягин… – ответил Андрей.
– Неправда! – перебил его инвалид. – Он – командир Корнягин, а я – рядовой Кортецкий.
– Это правда? – генерал перевел суровый взгляд с инвалида на парня.
– Правда. Я перепутал.
– А это что? – генерал кивнул на «сковородку», которую инвалид прижимал к себе.
– А это радио… чтоб всю правду знали о сегодняшнем дне.
– Ну пусть скажет правду! – генерал усмехнулся, презрительно глядя на арестованных.
– Сначала повесить и укрепить ее надо, – пояснил Кортецкий.
– Ну так укрепляй!
Инвалид осмотрел поляну и кивнул на ближайшее к костру дерево. Андрей взял у Кортецкого «сковородку» и, забив в то дерево гвоздь, повесил ее.
– Ну? Где ваша правда? – строго спросил генерал Лыков.
Кортецкий потупил взгляд – «сковородка» молчала.
Андрей покосился на нее с сомнением. Он тоже еще ни разу не слышал, чтобы эта штуковина говорила.
– Ефрейтор Изводьев! – гаркнул генерал. – Арестованных во вторую землянку, и глаз с них не спускать!
Изводьев, разглядывая повешенную на дерево «сковородку», кивнул.
Очутившись в темной сырой землянке, Кортецкий и Андрей сели на нары.
– Ну вот, последнюю повесили! – чуть ли не радостно произнес инвалид. – Теперь можно и назад.
Андрей посмотрел на полоску света, пробивавшуюся снаружи, и подумал о тех двух военных, которых они только что встретили. Это, конечно, была не простая встреча, а что-то другое. Но, во всяком случае, заточение не вызывало у Андрея опасений и тревожных мыслей. Наоборот, военные напомнили ему своим поведением Кортецкого, который, выйдя к их скиту, вел себя так же странно и даже нагло.
Генерал тем временем разглядывал круглую штуковину, прицепленную к дереву, и время от времени бросал на стоящего рядом Изводьева недовольные взгляды, чтобы тот вдруг не вздумал нарушать тишину. Генерал зло косился и на костер, слишком громко трещавший дровами. Штуковина молчала, и лицо Лыкова с каждой минутой выражало все большее недовольство. Наконец он потерял терпение, отошел к костру и, пнув колоду носком грязного сапога, уселся на нее и устало уставился на огонь. Изводьев, оставшийся неподвижно стоять у дерева, вдруг услышал шипение.
– Товарищ генерал! – крикнул он. – Шипит!
– Шипит – это еще не правда! – сказал генерал Лыков, но было видно, как он сразу напряг слух.
«Прослушайте сигналы точного времени, – прорезался сквозь шипение четкий мужской голос. – Сверьте ваши календари! В Москве, Ленинграде, Киеве – 1962 год, весна. В Перми, Норильске, Магнитогорске – 1958 год, весна. В Усть-Илиме, Воркуте, Анадыре – 1953 год, лето. Прослушайте сообщение для Москвы, Ленинграда и Киева. В Москве вышел из печати первый том «Итогов Всесоюзной переписи населения», проведенной в 1959 году. Вот только несколько интересных цифр из этого издания: общее число советских трудящихся 78 811 000 человек, среди них не менее 2 миллионов 126 тысяч надсмотрщиков и надзирателей, не считая милицию и НКВД, 589 тысяч шахтеров, а железнодорожников – 939 тысяч.
А теперь прослушайте специальное сообщение для всех территорий Советского Союза: скоро состоится первый тираж розыгрыша Государственного двухпроцентного займа 1948 года. Будет разыграно 918 тысяч выигрышей на сумму 447 миллионов рублей. Тираж состоится в Москве, в Колонном зале Дома союзов».
«Сковородка» замолчала.
– 447 миллионов?! – обиженно произнес генерал.
– А может, это неправда?! – с надеждой в голосе спросил Изводьев.
Генерал замолчал, задумавшись.
– Если неправда, – проговорил он, – надо будет этих двух расстрелять!
– А если все-таки правда?!
– Тем более расстрелять! – твердо сказал генерал. – Отпускать нельзя. Они теперь знают, где мы…
Изводьев отошел на несколько шагов от дерева и, обернувшись, вновь пристально уставился на черную «сковородку».
– Патроны еще есть? – спросил генерал.
– Семь штук, – не глядя на Лыкова, ответил солдат.
– Поставишь их в затылок и убьешь одной пулей. Понял?
– Так точно, товарищ генерал!
Тонкая полоска света, пробивавшаяся сквозь дверную щель в землянку, стала тускнеть. Андрей и Кортецкий молча сидели на нарах. Инвалид вспоминал, как в детстве играл в футбол. Вспоминал он не саму игру, а боль в ноге после сильного ушиба, полученного в стычке с защитником вражеской команды. Боль эту он вспоминал сейчас с каким-то особенным, чуть ли не мазохистским удовольствием. Быть может, потому, что той ноги давно уже не было и ее заменила гладко обтесанная деревяшка, которая, увы, болеть не могла.
Андрей, шевеля губами, молился Господу, прося прощения за то, что оставил он втайне отеческий кров и свою семью, и просил он Господа помочь его отцу и братьям дождаться знамения и найти свое счастье.
– Чего бубнишь? – спросил вдруг инвалид.
Парень замер, сжал губы, почувствовав враз внезапную неприязнь к Кортецкому, успевшему побывать уже и командиром, и подчиненным Андрея.
– Молись, молись своему богу! – вздохнул инвалид. – Жалко, нет у меня бога, я б счас тоже помолился.
– Я помолюсь за вас, – прошептал Андрей.
– И на том спасибо.
Через некоторое время в дверцу землянки что-то ударило.
– Эй, вы там? – донесся до арестантов голос Изводьева.
– Здесь, здесь! – крикнул Кортецкий, лежавший на нарах, накрывшись своей шинелью.
– Отоспитесь получше, а то утром расстрел.
Сидевший в ногах у инвалида Андрей вскочил и больно стукнулся лбом о перекрытие.
– За что?! – недоуменно воскликнул Кортецкий.
Утром дверь открылась, пропустив внутрь землянки яркий солнечный свет.
– Выходи! – крикнул Изводьев.
Изнутри землянки были видны только сапоги солдата. Вниз он не спускался.
Арестованные вышли наружу.
– Руки за спину и вперед! – скомандовал Изводьев, показывая направление ружейным стволом.
Они прошли мимо костра, у которого в своей постоянной позе сидел генерал Лыков.
– Ефрейтор Изводьев! – крикнул генерал. – После расстрела соберешь дров!
Солдат на ходу кивнул.
Они спустились по склону.
– Стоять!
Арестованные остановились.
– В затылок станьте! – приказал Изводьев, передергивая затвор винтовки.
Кортецкий послушно встал в затылок Андрею, но парень развернулся, удивленно озираясь на Изводьева.
– Не дергайся! – попросил его инвалид, снова подстраиваясь ему в затылок.
– Подождите! – крикнул Андрей, но не было в его голосе ни страха, ни испуга. Одно лишь удивление.
– Ну чего? – недовольно спросил Изводьев.
– А за что? – Андрей смотрел прямо в глаза солдату.
– Надо, – ответил Изводьев. – Приказ генерала – приказ Родины. Вы думаете, легко одной пулей двоих?!
– Че, уже и пули жалко? – сплюнул зло Кортецкий, не оборачиваясь.