Нельзя сказать, чтобы Св. Престол вообще не реагировал на события, актуальные для верующих христиан, например, на пожар в соборе Нотр-Дам, взрывы в католических храмах Шри-Ланки или преобразование стамбульской Св. Софии из исторического музея в мечеть. Однако примитивные сообщества куда больше интересовали Папу Франциска, что проявилось в его участии в т. н. Амазонском синоде с ритуалом у идола языческой богини Пачамамы, матери-богини народа кечуа, которое критики интерпретировали как флирт с меньшинственным интерсекциональным феминизмом.
За плачем об индигенных племенах, страждущих от трамписта Жаира Болсонару, следовала апелляция к младому племени Греты Тунберг: «Настало время для пророческих действий, вдохновлённых молодёжью. Многие молодые люди во всём мире разочарованы обилием пустых обещаний; они громко напоминают нам о том, что блага Земли нельзя растрачивать: это дорогое наследие нужно передавать дальше. Молодёжь требует от нас правды и реальных шагов». Хотя имя Греты, вновь вышедшей на мировую сцену накануне сессии Генассамблеи ООН, в тексте не упоминалось, вышеприведенный абзац по существу сакрализует зачинательницу «прогульного движения», активизм которой Франциск лично одобрил в июне 2019 года. Эта сакрализация помещена в один риторический флакон с превознесением индигенизма и с оценкой пандемии как позитивного явления, восстанавливающего «естественный мир» (т. е.дикую природу»), и соответственно, как явления, исходящего не от «темных сил» (в Бразилии ассоциируемых с белыми угнетателями).
В обнародованной энциклике Fratelli Tutti основной акцент был сделан на социальной проблематике, прежде всего на имущественном неравенстве. Тем не менее, ее содержание было созвучно посланию по случаю Всемирного дня молитвы о защите Божьего творения в том, что полностью отчленяло экономику от этики, а этику привязывало к экологистской парадигме. Нельзя сказать, что Франциск в этом тексте ставит этику с ног на голову по лекалам «Бомбы народонаселения» Пола Эрлиха и подобной неомальтузианской классики, поскольку человек все же ставится здесь выше животного: «Если нас беспокоит вымирание некоторых видов, то еще больше нас должно беспокоить то, что в некоторых частях нашего мира отдельные люди или народы не могут развить свой потенциал и красоту из-за бедности или других структурных ограничений. В конце концов, это обедняет нас всех». Однако критика капитализма в этом тексте, особенно привлекшая внимание отечественных интерпретаторов, прямо связана с экологистским («консервационистским») пафосом: «Часто голоса, поднятые в защиту окружающей среды, замалчиваются или высмеиваются, используя, по-видимому, разумные аргументы, которые являются всего лишь ширмой для особых интересов… …Право некоторых на свободное предпринимательство или рыночную свободу не может заменить права народов и достоинство бедных или, если уж на то пошло, уважение к природной среде». И наконец, в одном ряду с педалированием невинности жертв военных конфликтов сама суть войны у Франциска намертво привязана к образу экологической катастрофы: «Поскольку условия, благоприятствующие развязыванию войн, вновь усиливаются, я могу лишь повторить, что война – это отрицание всех прав и драматическое нападение на окружающую среду».
Энциклика содержит отдельный пассаж, посвященный примитивным народам, которым присвоена особая добродетель: «Коренные народы, например, не противятся прогрессу, однако у них иная концепция прогресса, зачастую более гуманистическая, чем современная культура развитых народов. Их культура не предназначена для того, чтобы приносить пользу сильным мира сего, тем, кто стремится создать для себя подобие земного рая. Нетерпимость и неуважение к коренным народным культурам-это форма насилия, основанная на холодном и осуждающем взгляде на них. Никакие подлинные, глубокие и прочные изменения невозможны, если они не исходят из различных культур, особенно из культур бедных. Культурный пакт избегает монолитного понимания самобытности конкретного места; он предполагает уважение разнообразия, предоставляя всем возможности для развития и социальной интеграции». В другом абзаце Франциск настаивает на открытости примитивных обществ, мягко критикуя «тематические парки» и очевидно, подозревая в них колониалистский пережиток: «В то же время… что у меня нет намерения предлагать “полностью замкнутый, исторический, статичный ”индигенизм», который отвергал бы любое смешение, ибо наша собственная культурная идентичность укрепляется и обогащается в результате диалога с теми, кто не похож на нас».
В пространном тексте из 287 абзацев, на треть посвященного социальному диалогу с лейтмотивом «добро должно быть без кулаков» (подчеркивая иносказательность слов Христа «не мир я вам принес, но меч»), всего в двух местах упоминается об экономике, практически отождествляемой с действиями заведомо своекорыстных хозяйствующих субъектов. “Политика не должна подчиняться экономике, а экономика не должна подчиняться диктату парадигмы технократии, основанной на эффективности… Экономика без политики не может быть оправдана, поскольку это сделало бы невозможным выбор других способов решения различных аспектов нынешнего кризиса. Здоровая политика… способна реформировать и координировать институты, продвигать лучшие практики и преодолевать чрезмерное давление и бюрократическую инертность… Мы не можем ожидать, что экономика сделает это, и мы не можем позволить экономике взять на себя реальную власть государства».
В то время как единственная позитивная роль экономики усматривается в том, что «экономика, являющаяся неотъемлемой частью политической, социальной, культурной и народной программы, направленной на общее благо, могла бы проложить путь для “различных возможностей, которые не предполагают подавления человеческого творчества и его идеалов прогресса, а скорее направляют эту энергию по новым каналам”. (каким именно – не поясняется), роль государства как «реформатора и координатора», реализующего политику, нивелируется апологетикой неправительственных организаций и «движений снизу». Превознесение активизма, созвучное лейтмотиву знаменитого перестроечного текста М.С.Горбачева «Живое творчество народа», представлено как антитеза неолиберализму с его «узким набором рецептов». При этом пандемия, нанесшая удар прежде всего по производительной экономике (как крупной, так и малой), здесь также имплицитно оценивается как «сила добра», но не с экологистских, а с социально-философских позиций: Хрупкость мировых систем перед лицом пандемии продемонстрировала, что не все можно решить с помощью рыночной свободы. Она также показала, что в дополнение к восстановлению здоровой политической жизни, которая не подчиняется диктату финансов, мы должны вернуть человеческое достоинство в центр и на этом фундаменте построить альтернативные социальные структуры, которые нам нужны. Благо пандемии (мора), таким образом, сводится к избавлению от диктата неолиберальной фритрейдерской парадигмы во имя некоего иного начала, построенного как у А.И.Герцена, на «самими собой управляемых общинах».
Об отношениях «альтернативных социальных структур» с государством или даже об их месте в муниципальной системе ничего не сказано, однако целый абзац посвящен возведению их в самоценный абсолют: «В некоторых закрытых и монохромных экономических подходах, например, кажется, что нет места народным движениям, объединяющим безработных, временных и неформальных работников и многих других, которым нелегко найти место в существующих структурах. Однако эти движения управляют различными формами народного хозяйства и общественного производства. Необходима модель социального, политического и экономического участия, “которая могла бы включать в себя народные движения и активизировать местные, национальные и международные структуры управления тем потоком моральной энергии, который вытекает из включения исключенных в построение общей судьбы”, а также обеспечить, чтобы “эти переживания солидарности, которые растут снизу, из подземелья (subsoil) планеты – могли объединяться, быть более скоординированными, продолжать встречаться друг с другом”… Такие движения являются «социальными поэтами», которые по-своему работают, предлагают, продвигают и освобождают. Они помогают сделать возможным целостное развитие человеческого потенциала, которое выходит за рамки “идеи социальной политики» как политики для бедных, но не с бедными, а тем более не является частью проекта, объединяющего народы. Они могут быть кому-то неприятны, и некоторым “теоретикам” может быть трудно их классифицировать, но мы должны найти в себе мужество признать, что без них демократия атрофируется, превращается в простое слово, в формальность; она теряет свой репрезентативный характер и становится бестелесной, поскольку она оставляет людей в их повседневной борьбе за достоинство, в построении их будущего”.
Поэтика «коммун», в которых целостное развитие человеческого потенциала развивается как бы само собою – очевидно, по аналогии с примитивными обществами с их особым видением прогресса, – контрастирует с критикой социальных сетей как суррогата подлинной (непосредственной) коммуникации, а также сеятеля ненависти и эгоизма, личного и группового. «Цифровая коммуникация хочет, чтобы все было открыто; жизнь людей расчесывается, обнажается и обсуждается, часто анонимно. Уважение к другим разрушается, и даже когда мы отвергаем, игнорируем или держим других на расстоянии, мы можем бесстыдно заглядывать в каждую деталь их жизни. Цифровые кампании ненависти и разрушения, со своей стороны, не являются – как некоторые хотят, чтобы мы считали – позитивной формой взаимной поддержки, а просто объединением людей, объединенных против предполагаемого общего врага. Цифровые медиа также могут подвергать людей риску зависимости, изоляции и постепенной потери контакта с конкретной реальностью, блокируя развитие подлинных межличностных отношений. Им не хватает физических жестов, мимики, мгновений молчания, языка тела и даже запахов, дрожания рук, румянца и пота, которые говорят с нами и являются частью человеческого общения. Цифровые отношения, которые не требуют медленного и постепенного развития дружеских отношений, стабильного взаимодействия или формирования консенсуса, который созревает с течением времени, имеют видимость общительности. Однако на самом деле они не создают сообщества; вместо этого они стремятся замаскировать и расширить тот самый индивидуализм, который находит выражение в ксенофобии и презрении к уязвимым. Цифровой связи недостаточно, чтобы построить мосты. Она не способна объединить человечество».