За все то время, что он провел на борту корабля — хотя Нейсмит не раз и не два задумывался, что сталось с пассажирами и командой — ему ни разу не приходило в голову посмотреть: не осталось ли здесь личных вещей членов экипажа. Безупречный, до тошноты опрятный вид всего корабельного инвентаря сам собой вел к заключению, что после отбытия пассажиров все каюты были выметены, вылизаны и приведены в идеальный порядок.
И в то же время Нейсмит понимал, что этот корабль сам себя драил и чистил. Если в каюте оказывалась пыль, она тут же начинала медленно сползать к желобку у плинтуса, откуда попадала в канавки — Нейсмит даже как-то проследил весь их путь до узких канальчиков в стенах. По канальчикам пыль попадала в накопительные резервуары, а в конце концов — по блестящей догадке Нейсмита — в камеры переработки. А если, скажем, взять из шкафа последнюю рубашку и швырнуть ее на пол, то в течение нескольких часов рубашка неторопливо приползала куда ей положено, избавляясь при этом от грязи. Даже следы липкого пигмента, которые оставляли Лалл с Чураном, чтобы отмечать свой путь по кораблю, требовалось обновлять каждые несколько дней. Стало быть…
Нейсмит так возбудился, что даже выскочил из постели. Обшарив несколько стенных шкафов в своих временных апартаментах и найдя их пустыми, он потерял к ним всякий интерес. Но ведь в некоторых спальнях — вот в этой, к примеру — в шкафах была одежда!
Тут Нейсмит проклял свою тупость последними словами. Если одежда принадлежала к казенному имуществу корабля, как он по своей дурости заключил, то почему в одних каютах она есть — а в других ее не имеется? Но если эта каюта была занята во время последней посадки корабля, и если жилец оставил здесь свою одежду, то тогда само собой напрашивалось заключение, что он оставил здесь и другие свои вещи!
Нейсмит направился к самой большой стенной панели, нажал контрольную полоску, чтобы открыть панель — и обнаружил внутри пустоту. Тогда он приступил к панели поменьше — кубической, на соседней стене.
На первый взгляд внутри тоже казалось пусто, как… в голове у студента… И вдруг на донышке отделения Нейсмит заприметил клочок бумаги или фольги. А на фольге ярким пурпуром светились печатные буквы: «ГРАНДИОЗНЫЙ ГАЛА-КОНЦЕРТ! ВСЮ НОЧЬ НАПРОЛЕТ! Танцы! Сенсориалы! Розыгрыши призов! Зал Пятого отсека, начало в 23.30 двенадцатого Хайра…» Далее шла дата, которую Нейсмит перевел как 11 050-й год.
Сам по себе билетик ровным счетом ничего из себя не представлял, но Нейсмит держал его как драгоценность. Ободренный, он продолжал свои поиски от стены до стены — находил панели и без колебания их вскрывал. Результаты, однако, оказались разочаровывающими: пластиковое удостоверение личности, выданное на имя Изода Безмуда и содержавшее стереофотографию худой и лисьей физиономии; несколько нанизанных на проволочку металлопластиковых жетончиков; ну и игрушка какая-то, что ли — серая пластиковая коробочка с крошечным видеоэкранчиком.
Не то от огорчения, не то просто по рассеянности, Нейсмит нажал кнопку сбоку коробочки. Видеоэкранчик засветился, и Нейсмиту явилась бледная и худая физиономия того самого мужчины с удостоверения личности. Послышался голос — гнусавый, развязный, сразу указывающий на интеллигентность. Нейсмит уловил пару-другую слов и определил в них дату на несколько дней раньше разрекламированного гала-концерта.
Тогда он с благоговейной осторожностью установил коробочку на столе. Удача сама шла в руки — а он чуть было ее не упустил! Перед Нейсмитом теперь оказался дневник Изода Безмуда, пассажира судна, совершавшего рейс в году 11 050-м от Рождества Христова!
Безмуд носил просторную блузу металлического серебристо-белого цвета, а на шею неизменно повязывал фиолетовый шарф. Бледная и нездоровая на вид кожа, чуть-чуть веснушчатая — свидетельствовала о том, что ее хозяин редко демонстрировал солнцу свои тощие бока. Худые руки. Безмуд вяло жестикулировал длинным резным мундштуком, в котором вечно курилась зеленая палочка какой-то дури.
Экран мигнул, и сцена изменилась. Теперь перед Нейсмитом на экране оказалось широкое пространство, в котором болтались толпы цветасто одетых людей — а комментарии Безмуда тем временем продолжались. Нейсмит понял, что видит стоянку космического корабля перед взлетом. На отдалении, под гигантским прозрачным куполом, виднелся еще звездолет. Играла музыка; в небо взмывали красочные фейерверки.
Тут послышался звон, и Нейсмит увидел, как все замахали руками и стали обращать лица вверх. Необъятный зал начал медленно опускаться. Наверху прозрачная крыша разделилась, раскрывая два элегантных крыла. Крылья эти тоже медленно проплыли вниз и вскоре скрылись из виду.
Нейсмит успел заметить туманный пейзаж, который быстро и беззвучно сжался и пропал. Облака просвистели мимо и исчезли. Горизонт сделался круглым, земля приобрела формы чаши — затем сферы, заметно покачивающейся. Небо стало фиолетовым, затем почернело. Появились звезды.
Экран снова мигнул. Перед Нейсмитом снова появился Безмуд, по-прежнему безмятежно сидящий в своей каюте. На лице у него выражались скука и веселье одновременно. Человечек произнес несколько заключительных слов, махнул рукой, и экран погас.
И немедленно вспыхнул снова. Появился Безмуд, уже в другом костюме — и на знакомом Нейсмиту фоне. Тот невольно затаил дыхание. Да, знакомое место — громадная гостиная в конце этой секции — та, что с необъятной люстрой по центру и впечатляющими ярусами балконов.
Стены, мебель — все в точности такое же. Но тут колоссальную залу заливал ослепительный свет, и в ней буквально кишели люди. Нейсмиту казалось, что он видит труп, оживающий в ярком великолепии пира.
Безмуд повернулся к экрану и произнес несколько слов. Рядом с ним появилась молодая женщина в белом платье. Цветущего вида мадам, с поразительным количеством косметики на физиономии — чего стоили одни синие тени! Безмуд небрежно взял ее под руку, назвал по имени — Изель Дурмай — и добавил несколько слов, после чего оба улыбнулись. Картинка снова сменилась…
Нейсмит просмотрел записи за первые несколько недель вояжа. Если не считать разницы в технологии и уровне потребления — немыслимых запросах и изнеженности этих людей — то все вполне смахивало на роскошный круиз конца двадцатого века. Пассажиры забавлялись играми, вперивались в развлеэкраны, пили, жрали, спали, слонялись по кораблю. Раз-другой появлялся какой-то корабельный начальник и говорил в экран пару-тройку вежливых фраз.
Большинство пассажиров и членов команды были гуманоидами, но несколько раз на глаза Нейсмиту попались представители расы Лалл.
Затем произошла перемена. Вернее, происходила она постепенно, но поначалу Нейсмит даже ее не сознавал. Толпы в гостиных и игротеках заметно поредели. Все чаще появлялись члены команды в серо-черной униформе и двигались все более целеустремленно. Однажды Нейсмит увидел спотыкающегося мужчину с отвисшей челюстью, которого выводили под руки из каюты двое членов команды. Выглядел мужчина пьяным в стельку — или, скорее, под воздействием сильного наркотика. Безмуд, как обычно, изрек по этому поводу презрительно-холодный комментарий, но Нейсмит все же разглядел озабоченное выражение на лисьей физиономии.
Через день-другой перемена стала уже очевидна. Гостиные и променады почти обезлюдели. Безмуд рискнул ненадолго высунуть нос из каюты, но сразу же вернулся. Очередное его явление на экране произошло, естественно, в каюте — как и все последующие. Лисья мордочка день ото дня вытягивалась; казалось, человек этот был смертельно напуган. Раз Безмуд дошел до того, что разразился в экран непривычно длинной речью. Нейсмит много бы дал, чтобы ее расшифровать, но, прокрутив добрый десяток раз, сумел уловить лишь отдельные слова: «переноска», «опасность», «инфекция».
На следующий день запись оказалась совсем краткой, и Нейсмит разобрал только: «Мы возвращаемся на Землю».
Остальная часть дневника состояла из кратких записей — даты и пара-другая общих слов. Однако было два исключения. В первый раз Безмуд говорил довольно долго, причем серьезно и трезво, время от времени сверяясь с блокнотом. Нейсмит проницательно заключил, что бедняга диктует свое завещание.
Во второй раз, после объявления даты и очередного повторения какой-то уже обычной для него фразы, Безмуд внезапно и страшно потерял самообладание. С искаженным, дергающимся лицом он что-то дико прокричал в камеру — всего четыре слова. Из них Нейсмит разобрал только одно. «Зеленожопые». Обиходное название расы Лалл.
Через два дня дневник прекратился. Просто оборвался — без всякого намека на то, что произошло потом.
Тогда же и на следующий день Нейсмит обшарил все окрестные апартаменты и обнаружил три таких же личных дневника. Просмотрел их и никакой новой информации не получил — во всех рассказывалась одна и та же история. Повествование обрывалось внезапно — и в разное время, — но раньше, чем корабль успел достичь Земли.
Для начала, решил Нейсмит, достаточно. Уже две недели беглец в одиночку наслаждался зеленым безмолвием корабля — и одиночество, похоже, стало действовать ему на нервы. Пора было начинать задумываться о возвращении к чужакам. За это время Нейсмит уже исследовал корабль чуть ли не вдоль и поперек — не приближаясь, правда, к красным следам, что оставляли за собой Лалл и Чуран.
Тут ему впервые пришло в голову, что такая предосторожность вполне могла оказаться ненужной.
А если предположить, что, обнаружив пропажу, чужаки использовали для своих поисков машину времени? Тогда почти наверняка они начали обыскивать собственную гостиную и ведущий туда коридор. Сгоняли, скажем, на месяц в будущее. Если они так поступили и нашли Нейсмита — зачем им тогда гоняться за ним по всему огромному кораблю? Ясное дело, незачем. И соответственно — если Нейсмит должен был быть обнаружен где-нибудь в спальне у чужаков или в ее окрестностях, то до поры до времени — до того самого времени — он мог свободно болтаться, где ему вздумается.