Вскоре коридорный сделал передышку: поднял лицо — посмотреть, как и что. Вейн, прикованный сорняком к ковру, тянулся за всаженным в столешницу ножиком. Ковер уже вздымался невысоким холмиком, но с другого края его держала тяжелая мебель.
Коридорный опустил голову и снова что было силы покатил кувшин. Когда он опять поднял лицо, то увидел, что Вейн все еще тянется к ножику — зажмурившись и побагровев от напряжения. Землянин тянулся как только мог, но пальцы его по-прежнему хватали воздух в дюйме от ножа. Коридорный предпринял последнее отчаянное усилие. Кувшин медленно двинулся вперед и со стуком уперся в стол, надежно пригвоздив к нему широкий рукав пиджака Вейна.
Только тогда коридорный расслабился и поднял лицо. Землянин, чувствуя, что попался, прекратил борьбу и ненавидящим взглядом пожирал кувшин. Затем Вейн попытался вырвать рукав, но ничего не вышло.
Какое-то время оба молчали.
— Ничья, — прохрипел наконец Вейн и оскалился в лицо коридорному. — Близок локоть, да не укусишь. Мне до тебя не добраться, и тебе из кувшина не выйти.
Коридорный опустил голову — будто бы в знак согласия. А мгновение спустя его длинная рука, словно змея, выползла из кувшина. Пальцы сомкнулись на ручке смертоносного ножика.
— Марак может поднять руку выше головы, сэр, — медленно проговорил парень.
Semper Fi
Дул там свежий ветерок — хлопал, будто белыми флагами, шелком штанин, ерошил волосы. В двух тысячах футов от устремленных вниз носков ботинок ему было видно, как за волной сверкающей зелени расстилаются горы. Дворец сейчас казался изящным резным кубиком из слоновой кости — столь крохотным, что поместился бы и на ладони. Он закрыл глаза, всем телом втягивая в себя воздух, чувствуя, как жизнь наполняет его до краев — от корней волос до кончиков пальцев.
Он зевнул и с удовольствием потянулся. Хорошо подниматься сюда время от времени — подальше от мрамора и красного бархата, фонтанов и девушек в просвечивающих панталонах… Было что-то невыразимо приятное в безмятежном плавании, в полном уединении и умиротворении.
Откуда-то со стороны подало голос насекомое. Извиняющимся тоном оно произнесло:
— Прошу прощения, сэр.
Он открыл глаза и огляделся. Вот тот, кого он называл «лакей-букашка» — три дюйма тонкого тела, лицо не то человека, не то насекомого, едва заметные крылья, трепещущие в воздухе, удерживая тело в одном положении.
— Рано ты что-то, — сказал он.
— Нет, сэр. Подошло время ваших процедур.
— От тебя только и слышу — время для процедур.
— Для вашего же блага, сэр.
— Конечно-конечно, ты прав.
— Уверен, что прав, сэр.
— Ладно. Исчезни.
Существо состроило почтительную физиономию и унеслось, подхваченное ветром, превратившись в плывущее светлое пятнышко. Гэри Митчелл смотрел ему вслед, пока насекомое окончательно не затерялось на залитом солнцем зеленом фоне. Затем лениво повернулся в воздухе и стал ждать.
Митчелл с точностью до секунды знал, когда это произойдет.
— Поехали, — лениво произнес он и внезапно ощутил, как мир вокруг него сжался. Ветер стих; исчезли горы и небо. Вдыхал он уже не столь живительный воздух. Даже темнота по ту сторону глаз изменила цвет.
Он осторожно повернулся, ощущая под собой пухлую кушетку. Затем открыл глаза. Перед ним была все та же комната — она казалась такой крохотной и причудливой, что он усмехнулся. Комната никогда не менялась — сколько туда ни возвращался. Не в силах сдержать веселья, он принялся кататься по кушетке, зажмурившись, сотрясаясь в беззвучном смехе.
Вскоре он снова лег на спину, с шумом опустошая легкие, а затем глубоко втягивая воздух. Чувствовал он себя превосходно, хотя тело слегка побаливало. Митчелл сел и удивленно уставился на собственные руки. Все те же руки!
Он зевнул во весь рот, едва не вывихнув челюсть, затем усмехнулся и поднялся из впадины кушетки, очертаниями напоминавшей половинку яйца. От нее во всех направлениях тянулись провода и трубки. Митчелл снял с головы шлем, отсоединив его от крохотных пластиковых гнездышек на черепе, и отбросил в сторону. Отстегнув аппаратуру контроля, расположенную на груди, он стянул с себя остатки одежды и голышом направился через комнату.
Щелкнули часы на пульте управления, и Митчелл услышал, как в ванной комнате зашипела вода.
— А что, если я не хочу принимать душ? — спросил он, обращаясь к часам. Но на самом деле он хотел его принять — все согласно распорядку.
Он потер ладонью щетину на щеках. Неплохо бы разработать какое-нибудь приспособление для бритья во время подключки. Значит, так. Механизм с кареткой, прикрепляемый к челюсти, обратная связь для регуляции давления… впрочем, подобная штуковина больше доставила бы беспокойства, чем пользы.
Разглядывая себя в зеркале, он отметил лукавый и радостный блеск в глазах. Все те же мысли! Митчелл достал бритву и приступил.
Когда он вышел из ванной комнаты, часы опять щелкнули, а из конвейера на столике для завтрака выскользнул поднос. Яичница-болтунья с беконом, апельсиновый сок, кофе. Митчелл подошел к стенному шкафу, вынул оттуда бледно-голубые брюки и рубашку, оделся, затем сел и не спеша принялся питаться. Еда как еда — питание для организма; вот и все, что о ней можно было сказать.
Закончив трапезу, он закурил сигарету и откинулся в кресле, с полузакрытыми глазами, выпуская дым из ноздрей двумя ровными струйками. Смутные образы проплывали в его голове; он не пытался задержать их.
Сигарета превратилась в окурок. Митчелл вздохнул и потушил его. По пути к дверям Митчеллу показалось, что кушетка и пульт управления укоризненно смотрят ему вслед. Что-то трогательное, покинутое было в этой пустой половинке яйца, в этом переплетении проводов.
— До вечера, — обнадежил их Митчелл. Затем открыл дверь и вышел из комнаты.
Бледный, желтоватый солнечный свет просачивался сквозь большое венецианское окно, выходящее на Ист-Ривер. Филодендрон в керамическом горшке развернул еще один листик. На противоположной от окна стене висела громадная абстракция Поллока, перевернутая вверх ногами. Бросив на нее взгляд, Митчелл иронически усмехнулся.
Отчеты в оранжевых пластиковых папках были сложены в стопку на одной стороне длинного стола из красного дерева, письма на другой. Между ними на листке зеленой промокательной бумаги лежала дощечка и раскрытый складной нож.
Красная лампочка на интеркоме равномерно мигала. Митчелл сел за стол и некоторое время отрешенно смотрел на нее, затем дотронулся до кнопки.
— Слушаю, мисс Куртис?
— Мистер Прайс спрашивает, когда вы сможете принять его. Пригласить?
— Да, пожалуйста.
Митчелл поднял первый отчет из стопки, пробежал глазами эскизы и диаграммы, затем положил обратно. Он крутанулся в винтовом кресле, откинулся на спинку и сонным взглядом уставился на окутанный желтоватой дымкой пейзаж. По реке медленно полз буксир, волоча за собой клубы желтовато-белого дыма. Кварталы со стороны Джерси напоминали детские кубики; солнечный свет поблескивал в узких полосках окон.
Странно: все по-прежнему на своем месте, да еще и растет, и ширится; там, на другой стороне, он давно уже сровнял все с землей, заполнил джунглями. Довольно трогательное зрелище, как пожелтевшая фотокарточка. И легкий налет раздражения: прошлое упрямо напоминало о себе при каждом возвращении. Возникало смутное чувство некоего несоответствия…
Он услышал, как щелкнула дверь, и, повернувшись, увидел входящего в комнату Джима Прайса. Митчелл ухмыльнулся и приветственно махнул ему рукой.
— Привет, старик — рад тебя видеть. Ну что, уморил ты их там, в Вашингтоне?
— Не очень. — Журавлиной походкой Прайс подошел к столу, согнувшись, сел в кресло, поерзал и сплел в узел тонкие пальцы.
— Жаль. Как там Мардж?
— Прекрасно. Вечером не виделись, но утром был звонок. Просила передать тебе…
— А детишки в порядке?
— Конечно. — Тонкие губы Прайса плотно сжались; карие глаза его серьезно разглядывали Митчелла. Он все еще казался двадцатилетним; посмотреть — так вроде бы и не изменился с тех пор, как «Митчелл-Прайс инкорпорейтед» существовала лишь в форме идеи. Вестбюри. Секретная лаборатория. Только одежда изменилась — двухсотдолларовый костюм, безукоризненно повязанный галстук. И еще ногти. Тогда — огрызки на пальцах чудака-ученого, нынче — ухоженные, точно лакированные. — Митч, давай-ка займемся делом. Как поживает наше устройство с глубоким зондом?
— Отчет Стивенсона у меня на столе — пока не смотрел.
Прайс моргнул и покачал головой.
— Ты помнишь, что проект затянулся уже на тридцать шесть месяцев?
— Время есть, — лениво ответил Митчелл и потянулся за ножом и деревянной дощечкой.
— Пятнадцать лет назад ты говорил другое.
— Тогда я пахал как вол, — согласился Митчелл. Он покрутил в руках дощечку, кончиками пальцев ощущая мелкие неприятные заусенцы на неотполированной стороне. Затем поставил лезвие на край дощечки и срезал длинную, красивую стружку.
— Черт побери, Митч, я начинаю беспокоиться о тебе — ты так изменился за последние годы.
— Что-нибудь неладное с финансовыми отчетами? — Митчелл провел большим пальцем по обработанной поверхности и повернулся, глядя в окно. «Забавно было бы, — рассеянно подумал он, — выплыть в это туманное голубое небо, зависая над крышами игрушечных зданий — и понестись вперед, над пустым океаном…»
— Деньги-то мы зарабатываем, — тонким голоском нетерпеливо произнес Прайс. — На ментиграфе и генераторах случайностей, да на прочей мелочи. Но за последние пять лет, Митч, мы не выставили на рынок ничего нового. Что ж, теперь так и будем гнать конвейер? И этого тебе достаточно?
Отвернувшись от окна, Митчелл взглянул на своего партнера.
— Эх, старина Джим, — ласково произнес он. — Не напрягайся так, дружище.
Дверь отворилась, и в комнате появилась темноволосая девушка — Луиза Бейнбридж, секретарша Прайса.
— Простите, что вмешиваюсь, мистер Прайс, но Долли не смогла связаться с вами по интеркому.