— Желаю удачи, — сказал я напоследок, и мы разбежались.
С тех пор я частенько виделся с Грегори, и он сообщал мне о своих достижениях. Примерно через месяц после нашей первой встречи Грегори заметно приободрился — ему удалось раздобыть канамитскую книгу. Канамиты пользовались иероглифами — посложнее китайских — но Грегори твердо настроен был разобраться — даже если бы на это ушли годы. Ему требовалась моя помощь.
За несколько недель мы разобрались с названием. Оно переводилось как «Забота о человеке». Очевидно, книга представляла собой пособие для новых сотрудников канамитского посольства. А новые сотрудники теперь все прибывали и прибывали — на приземлявшемся примерно раз в месяц грузовом корабле; пришельцы открывали всевозможные исследовательские лаборатории, клиники и тому подобное. Если на Земле и оставался кто-нибудь, кроме Грегори, кто все еще не доверял канамитам, то разве что где-нибудь в самом сердце Тибета.
Произошедшие почти за год перемены просто поражали. Не было больше ни армий, ни лишений, безработицы. С газетных страниц больше не бросались в глаза заголовки типа «ВОДОРОДНАЯ БОМБА ИЛИ СПУТНИК?»; остались только хорошие новости. Канамиты уже вовсю занимались исследованием биохимии человека, и даже последней уборщице в посольстве было известно, что они вот-вот готовы представить правительству биологическую программу, способную сделать нашу расу выше, сильнее и здоровее — короче говоря, превратить ее в расу суперменов, практически незнакомых с телесными немощами, включая сердечные болезни и рак.
Мы с Грегори не виделись две недели после расшифровки названия книги — я проводил долгожданный отпуск в Канаде. По возвращении я был поражен произошедшей с Грегори переменой.
— Черт возьми, Грегори, что стряслось? — поинтересовался я. — Ты точно в аду побывал.
— Пойдем выпьем.
Мы спустились в бар, и он залпом выпил бокал доброго скотча — причем с таким видом, будто принимал лекарство.
— Ну, давай, приятель, рассказывай, в чем там дело, — дружелюбно ткнул я его локтем в бок.
— Канамиты внесли меня в список пассажиров следующего корабля по обмену, — произнес Грегори. — Тебя тоже — иначе я бы и разговаривать с тобой не стал.
— Хорошо, — отозвался я, — но…
— Никакие они не альтруисты.
Я попытался возразить. Напомнил, что канамиты сделали Землю настоящим раем в сравнении с тем, что творилось здесь прежде. Грегори лишь покачал головой.
Тогда я спросил:
— Ну, а что ты скажешь насчет тех тестов на детекторе лжи?
— Фарс, — хладнокровно ответил он. — Глупец, я же тебе еще тогда говорил. Хотя в каком-то смысле они не врали.
— А книга? — раздраженно поинтересовался я. — Как насчет «Заботы о человеке»? Она ведь не затем там лежала, чтобы ты ее прочитал. У них вполне искренние намерения. Как ты это объяснишь?
— Я прочел первый параграф этой книги, — сообщил он. — Почему я по-твоему целую неделю не спал?
— Ну, и что? — спросил я, и тогда его губы растянулись в неприятной кривой усмешке.
— Это поваренная книга, — ответил Грегори.
Роды с сюрпризом
Лен и Мойра Коннингтоны снимали коттедж с маленьким двориком и еще меньшим садиком, где явно ощущался некоторый излишек елей. Лужайка, которую Лен выкашивал чрезвычайно редко, изобиловала сорняком, а садик зарос дикими кустиками ежевики. Сам их домик выглядел опрятным, в нем царили запахи куда более приятные, чем в большинстве городских квартир, и Мойра держала на подоконниках герань; правда, в комнатах было несколько темновато из-за обилия елей и неудачного расположения. Приближаясь ранним весенним вечером к дому, Лен споткнулся о каменную плитку дорожки и, падая, разбросал экзаменационные работы аж до самой веранды.
Когда он поднялся, Мойра хихикала в дверях.
— Забавно.
— Будь оно все проклято, — отозвался Лен. — Я расквасил себе нос. — В напряженном молчании он подобрал работы по химии — класса Б; на последнюю упала красная капелька. — Черт подери!
Мойра отворила перед Леном дверь, а затем, с видом сокрушенным и слегка удивленным, последовала за ним в ванную.
— Лен, честно, я не хотела смеяться. Очень больно?
— Нет, ни капельки, — проворчал Лен, разглядывая в зеркале расквашенный нос. Боль пульсировала отбойным молотком.
— Вот и хорошо. Это было так забавно… я хочу сказать, так странно, — торопливо добавила она.
Лен воззрился на нее; Мойра спрятала глаза.
— Что с тобой? — вопросил он.
— Не знаю, — отвечала Мойра несколько взвинченным голосом. — Раньше со мной такого не случалось. Ведь я беспокоилась за тебя… Сама не знаю, откуда взялся этот дурацкий смех… — Тут она снова расхохоталась, уже слегка истерически. — Может, я с ума схожу?
С Мойрой, здравомыслящей молодой брюнеткой нрава общительного и дружелюбного, Лен познакомился на последнем курсе Колумбийского университета, причем с весьма прискорбными последствиями. И теперь, на седьмом месяце их рокового знакомства, Мойра походила со стороны на упитанного грудастого пупса.
Лен вспомнил, что у женщин в подобной ситуации нередко случаются эмоциональные срывы. Он наклонился, огибая Мойрин живот, и снисходительно поцеловал жену.
— Устала, наверное. Приляг, я принесу тебе кофе.
…Но ведь у Мойры до сих пор не было ни истерик, ни утренней тошноты — правда, она рыгала… и вообще, интересно, есть в литературе что-нибудь насчет приступов хихиканья?
После ужина Лен как попало просмотрел с красным карандашом семнадцать работ, а затем встал, чтобы поискать книжку для будущих родителей. Четыре потрепанных томика с улыбающимися детскими личиками на обложках оказались на месте, однако поиски Лена не увенчались успехом. Он пошарил за книжной полкой и на плетеном столике, под газетами.
— Мойра!
— Мм?
— Слушай, а где еще одна книжка про ребенка, будь она трижды неладна?
— У меня.
Лен подошел, заглянул за плечо жены. Мойра разглядывала несколько неприличный рисунок, изображавший зародыша, который скрючился вверх тормашками, будто йог, внутри обрубка женского тела.
— Так вот он какой, — пробормотала Мойра. — Мама…
Зародыш на рисунке смотрелся вполне сформировавшимся человеком.
— А что насчет матери? — поинтересовался Лен.
— Не валяй дурака, — рассеянно ответила Мойра.
Лен подождал, но она не отрывалась от страницы с зародышем. Вскоре Лен вернулся к своим тетрадкам.
Одновременно он посматривал на Мойру. Наконец, пролистав всю книжку, она бросила ее. Закурила сигарету, но тут же ткнула ее в пепельницу. Затем оглушительно рыгнула.
— Вот это да! — восхитился Лен. Мойрины отрыжки далеко превосходили даже те, что доводилось ему слышать в мужских раздевалках Колумбийского университета — от них сотрясались двери и стекла.
Мойра вздохнула.
Испытывая некоторую неловкость, Лен взял свою кофейную чашечку и направился к кухне. Возле кресла Мойры он притормозил. На столике сбоку стояла ее нетронутая чашка с остывшим кофе.
— Разве ты не хочешь кофе?
Мойра бросила взгляд на чашечку.
— Я хотела, но… — Она запнулась и растерянно покачала головой. — Не знаю.
— Ну хорошо, может, налить чашечку горячего?
— Да, пожалуйста… Нет, не надо!
Лен, уже направившийся было на кухню, круто осадил и развернулся.
— Так что же, черт возьми?
Все Мойрино лицо как-то надулось.
— Ах, Лен, я совсем запуталась, — выговорила она дрожащим голосом.
Лен почувствовал, как его раздражение частично сменяется нежностью.
— Я знаю, что тебе нужно, — твердо заявил он, — глоток спиртного.
Лен вскарабкался на стремянку, чтобы добраться до верхней полки шкафа, где размещались запасы спиртного, когда таковые имелись в наличии; педагогические советы в провинциальных городках оставались в этом вопросе на незыблемых позициях — и поэтому приходилось соблюдать меры предосторожности.
Пристально изучая скорбные остатки виски на дне бутылки, Лен выругался сквозь зубы. Они не могли позволить себе ни приличного запаса спиртного, ни новых платьев для Мойры, ни… Первоначальная идея Лена состояла в том, чтобы год проучительствовать, пока они не накопят деньжат. После чего Лен, конечно же, вернется к своей магистерской. Позднее они ограничили свои мечтания скромной суммой, достаточной для оплаты курса лекций в университете во время летних каникул, но теперь даже от такого варианта разило диким оптимизмом.
Учителям средней школы без степени жениться не следовало. Тем более физикам — выпускникам университета.
Лен приготовил два крепких хайбола и вернулся в гостиную.
— Вот, пожалуйста. Твое здоровье!
— Ага, — понимающе отозвалась Мойра. — Что ж, на вкус… Тьфу! — Она поставила бокал и воззрилась на него, так и не закрыв рта.
— А теперь в чем дело?
Мойра осторожно повернула голову, словно опасаясь, что от неосторожного движения она слетит с плеч.
— Лен, я не знаю. Мама…
— Ты уже это говорила. Что, в самом деле…
— Что говорила?
— Мама. Послушай, детка, если ты…
— Я не говорила «мама», — взволнованно отозвалась Мойра.
— Нет, говорила, — веско возразил Лен. — Первый раз, когда смотрела книжку, и второй — только что — после того, как плюнула в хайбол. Который, кстати сказать…
— Мама пьет молоко, — раздельно произнесла Мойра.
Мойра терпеть не могла молока. В полном молчании Лен глотнул сразу полбокала, повернулся и молча отправился на кухню.
Когда он вернулся с молоком, Мойра посмотрела на бокал так, будто на дне его притаилась змея.
— Лен, я этого не говорила.
— Ладно.
— Не говорила. Я не говорила «мама» и не говорила про молоко. — Голос ее дрожал. — И не смеялась над тобой, когда ты упал.
— Конечно-конечно, это был кто-то другой.
— Лен, правда. — Мойра уставилась на свой выпуклый живот, обтянутый льняной материей. — Ты просто не поверишь. Положи руку вот сюда. Чуть ниже.
Тело под тканью было теплым и твердым на ощупь.