— Схватки? — поинтересовался Лен.
— Нет еще. Слушай, — напряженно произнесла Мойра. — Эй ты, там, внутри. Если хочешь молока, стукни три раза.
На секунду челюсть у Лена отвалилась. Ладонью он отчетливо ощутил три неловких толчка.
Мойра зажмурила глаза, задержала дыхание и одним долгим глотком с омерзением выпила молоко.
— В чрезвычайно редких случаях, — читала вслух Мойра, — деление клетки не следует по обычному пути, в результате которого получается нормальный ребенок. В таких редких случаях одни части тела зародыша развиваются чрезмерно, тогда как другие — не развиваются совсем. Подобный аномальный клеточный рост поразительно схож с бурным ростом клетки, известной нам под названием раковой… — Плечи Мойры судорожно задергались. Она всхлипнула.
— Зачем ты треплешь себе нервы этой макулатурой?
— Так надо, — рассеянно ответила Мойра. Затем достала другую книгу из стопки. — Здесь не хватает страницы.
Лен уклончиво кромсал остаток яичницы.
— Странно, что она вообще до сих пор не развалилась, — заметил он. Лен говорил истинную правду: с заляпанной обложкой и расклеившимся переплетом, книга явно приближалась к последней стадии распада. Правдой, впрочем, было и то, что четыре дня назад Лен с умыслом вырвал нужную Мойре страницу после того как ознакомился с ее содержанием: глава называлась «Психозы при беременности».
Мойра неоднократно заявляла, что у них будет мальчик, что звать его будут Леонардо (не в честь Лена, а в честь да Винчи), что он сообщил ей все это наряду с многим прочим, что он не дает ей есть ее любимую пищу, а заставляет есть то, чего она терпеть не может, вроде печенки и рубца, и что она должна весь день напролет читать книжки — только чтобы он не донимал ее пинками в мочевой пузырь.
Стояла ужасающая жара; с актового дня минуло лишь две недели; у половины учеников Лена мозги уже спеклись всмятку. У остальных же они просто атрофировались. Помимо прочего, в голове у Лена крутился вопрос о контракте на будущий год, и возможная вакансия в средней школе, по соседству, а также запланированное на вечер учительско-родительское мероприятие, которое почтят своим присутствием директор Греер с супругой…
Мойра с головой погрузилась в первый том «Der Untergang des Abendlandes», старательно шевеля губами; время от времени из нее вырывался очередной гортанный звук.
Лен откашлялся.
— Мойрочка!
— …und also des tragichen — Господи, что он хочет этим сказать… Да, Лен?
Он раздраженно фыркнул.
— Почему ты не возьмешь английское издание?
— Лео хочет выучить немецкий. Так что ты хотел, дорогой?
Лен на секунду зажмурился.
— Ты уверена, что хочешь пойти со мной?
— Еще бы. Конечно, если только ты не считаешь, что я выгляжу слишком…
— Нет. Нет, черт возьми. Но сама-то ты в состоянии туда идти?
Под глазами у Мойры виднелись тусклые фиолетовые круги; последнее время ее мучила бессонница.
— Конечно в состоянии, — бодро ответила она.
— А ты ничего не сболтнешь насчет Лео? Миссис Греер или еще кому-нибудь…
Похоже, Мойра оказалась в легком замешательстве.
— Нет. Думаю, пока он не родится, не стоит. Тем более все равно никто не поверит.
Эксперимент с ощупыванием живота больше не повторяли, хотя Лен частенько просил об этом; малыш Лео, по словам Мойры, хотел установить сообщение только с матерью; к Лену, похоже, он никакого интереса не проявлял.
— Мал еще, — пояснила она.
И все же… Лен вспомнил лягушек, которых прошлым семестром анатомировал его биологический класс. У одной оказалось два сердца. А тут еще беспорядочный рост клеток… как при раке. Непредсказуемо: лишние пальцы на руках или ногах — или избыточный вес головного мозга?
— А рыгать я постараюсь как леди, если такое вообще случится, — радостно заверила Мойра.
К прибытию Коннингтонов зал еще пустовал, если не считать скромной кучки дам из родительского комитета, двух нервно улыбающихся учителей и впечатляющей туши директора Греера. Ножки карточных столиков заунывно скрежетали на голом полу; в воздухе висел тяжелый смрад мастики и мускуса.
Греер выступил вперед, в упор сияя лучезарной улыбкой.
— Ну, чудненько. А как вы, молодежь, чувствуете себя таким теплым вечерком?
— Ах, мы надеялись прибыть раньше вас, мистер Греер, — мило подосадовала Мойра. Выглядела она удивительно похожей на школьницу и эффектной; даже такой ее грандиозный живот, в котором до поры до времени хранился Лео, не особенно выпячивался, пока она не поворачивалась боком. — Я сейчас же пойду помогать дамам. Способна же я еще хоть на что-то.
— Ни Боже мой — и слышать не желаем. Хотя я скажу, что вы можете сделать — вы можете пойти во-он туда и сказать: «Здравствуйте, миссис Греер». Я-то знаю, что ей до смерти хочется поболтать с вами. Идите-идите, не беспокойтесь о супруге — я за ним присмотрю.
Мойра удалилась в ту сторону, где ее приветствовал целый оркестр радостных охов и ахов, добрую половину из которых составляли возгласы, явно выгибавшиеся над пропастью взаимной неприязни.
Греер тем временем сиял во все стороны превосходными зубными протезами и веял одеколоном. Розовая кожа его производила впечатление не просто чистой, но и специально продезинфицированной; очки в золотой оправе, казалось, минуту назад были сняты с витрины оптометриста, а тропический костюм явно только что получен из химчистки. Немыслимо было представить себе Греера небритым, Греера с сигарой в зубах, Греера с пятном машинного масла на лбу, Греера, занимающимся любовью со своей женой.
— Не правда ли, сэр, погода…
— Когда я вспоминаю, каким было это захолустье лет двадцать назад…
— С нынешними ценами…
Лен слушал всю эту белиберду с растущим восхищением, вставляя требуемые замечания; раньше он и не представлял себе, что существует так много абсолютно нейтральных тем для разговора.
Подошла очередная партия людей, подняв температуру зала примерно на полградуса на душу населения. Но Греер не вспотел, а лишь порозовел.
В дальнем углу просторного зала Мойра вовсю трещала с миссис Греер, большегрудой женщиной с вопиюще старомодной шляпкой на голове. Мойра, судя по всему, рассказывала анекдот; Лен напряженно прислушивался, пока наконец не услышал, как миссис Греер разразилась смехом. Голос ее был слышен за километр:
— Ах, это бесподобно! Ах, милочка, вот бы мне это запомнить!
Лен, который не таил особых надежд насчет разговора о вакансии, снова замер, поняв, что Греер незаметно переключился на школьные темы. Сердце Лена затрепыхалось; в шутливой, но деловой манере Греер вызывал подчиненного на откровенность, даже не стараясь проявлять при этом особой дипломатии.
Лен отвечал по мере возможности чистосердечно, ориентируясь на то, что хотел бы услышать директор; временами приходилось отчаянно лгать.
Миссис Греер раньше времени вытребовала себе чашку чая; и, не обращая внимания на жаждущие взгляды прочих присутствовавших учителей, поглощала ароматный напиток вместе с Мойрой. Они увлеченно обсуждали нечто крайне важное: то ли план государственного переворота, то ли ценные кулинарные рецепты.
Греер внимательно выслушал последнюю реплику Лена, высказанную с таким глубоким чувством, будто Лен был бойскаутом, присягающим на уставе организации; но, поскольку вопрос гласил: «Собираетесь ли вы сделать преподавание вашей карьерой?», ни слова правды в ответе не содержалось.
Затем директор внимательно оглядел свое аккуратно задрапированное брюхо и несколько театрально нахмурился. Лен, с помощью того светского шестого чувства, которое всегда действует безошибочно, понял, что следующими словами Греера станут: «Полагаю, вы слышали, что средней школе Остера осенью потребуется новый учитель естественных наук…»
И в этот самый момент Мойра рявкнула как тюлениха.
В гробовое молчание почти тут же ворвался отчаянный вопль, за которым последовал жуткий грохот.
Миссис Греер сидела на полу; ноги ее раскинулись в разные стороны, шляпка сползла на один глаз — выглядело все так, будто она попыталась удариться в какой-то разнузданный пляс.
— Это все Лео, — невпопад брякнула Мойра. — Знаешь, директорша ведь англичанка. Она сказала, что чашка чая мне не повредит, и все время требовала, чтобы я пила, а я… не могла пить горячий чай.
В конце концов Лео пнул меня и заставил выпустить отрыжку, которую я сдерживала. И…
— О Боже.
— А потом он пнул еще раз, — всхлипнула Мойра, — и чашка упала ей на колени, и… мне хотелось провалиться сквозь зеемлюууу…
На следующий день Лен повел Мойру к доктору, где они битый час читали затрепанные копии «Ротарианца» и «Поля и Потока».
Доктор Берри был кругленьким человечком с предельно душевными глазами и манерами больничной сиделки. На стенах его кабинета, где доктора обычно развешивают по меньшей мере семнадцать дипломов и членских свидетельств, у Берри висело всего три; остальное пространство заполняли крупные цветные фотографии очаровательных — и еще раз очаровательных — детишек.
Когда Лен решительно последовал за Мойрой в смотровой кабинет, доктор Берри какое-то мгновение взирал на него в легком шоке, но затем, судя по всему, решил сделать вид, будто ничего особенного не произошло. Он не то чтобы говорил — или даже шептал, — он как бы шелестел.
— Ну-с, миссис Коннингтон, мы сегодня выглядим чудненько, просто чудненько. А как мы себя чувствовали?
— Прекрасно. Мой муж думает, Что я спятила.
— Вот их… Ну-у, странно ему так думать, не правда ли? — Берри взглянул на стену как раз посередине между дверью и Леном, затем некоторое время довольно нервно пошуршал какими-то карточками. — Так-с. А не чувствуем ли мы какого-нибудь жжения, когда писаем?
— Нет. По крайней мере пока я… Нет.
— А тяжесть в животе?
— Да. Он пинает меня чуть не каждую минуту. — Берри неверно истолковал задумчивый взгляд Мойры, обращенный к Лену, и брови его невольно подскочили.
— Ребенок, — пояснил Лен. — Ее пинает ребенок.