царского гнева. Так что поездка в Сибирь была для них спасением.
Толик опять икнул, по кухне поплыл аромат.
— Духи! — воскликнула я. — Такие есть у Кристины, название забыла… Он пил парфюм, французский!
— Совсем ты, Вилка, того, — вздохнула Инна. — Хоть представляешь, в какую цену крохотный флакончик идет? Толяну, чтобы ужраться, сто таких наперстков надо, и где ему…
Но я уже подошла к подоконнику, отодвинула тяжелую портьеру и увидела около стопки пожелтевших от старости газет огромный флакон — просто бидон! — наполненный светло-желтой жидкостью. Те, кто посещает парфюмерные лавки, сейчас поймут, о чем идет речь: подобные «бутылки» многие фирмы выпускают в рекламных целях, для украшения витрин и торговых залов.
— Матерь божья! — всплеснула руками Инна.
Я быстро протянула к флакону руки, ловко скрутила пробку-дозатор и сказала:
— Ага, тот самый запах.
— Эй, эй, эй! — заволновался Толик. — Это что ж получается? Штука с прыскал кой снимается?
— Ну да, — пожала я плечами. — А ты не знал?
— Не-а, — жалобно протянул алконавт. — Прикинь, как устал! Пшикал и пшикал себе в рот, чуть не помер, пока пробрало! Сначала еле-еле из магазина вынес, а потом измучился: жал, жал на пробку, а в пасть — чуть попадает, один запах.
Лицо Толика приняло самое разнесчастное, обиженное выражение. Стараясь не расхохотаться, я глянула на обомлевшую Инну:
— Понятно? Пойду домой.
— Ну, ща тебе мало не покажется… — процедила соседка, поворачиваясь к супругу.
Толик в очередной раз икнул, вздрогнул и начал медленно сереть. Мне даже стало жалко предприимчивого алкоголика. Ей-богу, он уже натерпелся по полной программе. Представляете беду? Ухитрился спереть три литра духов, а открутить пробку не догадался — нажимал на распылитель, мучился в ожидании кайфа. А сейчас получит от обозленной Инны скалкой по башке.
— Лучше скажи ему спасибо, — усмехнулась я.
— За что? — уперла кулаки в бока Инна. — С какой радости?
— У тебя теперь парфюма на полжизни хватит, — объяснила я. — И еще: станешь во дворе чистую правду говорить — что муж принес, соседки от зависти скамейки погрызут, будешь фломастером уровень остатка отмечать перед уходом, и отлично.
В глазах Инны мелькнула растерянность.
— Слышь, Вилка, тебе, часом, картину повесить не надо? Или дверцу у шкафа поправить? Еще утюг починить могу… — деловито предложил протрезвевший от страха перед расправой Толик.
— Спасибо, — вежливо ответила я, — дома свой починяльщик сидит, креветки лопает.
Вернувшись назад, я обнаружила папеньку в прихожей. Ленинид с интересом разглядывал фотографии, вынутые из конверта.
— Слышь, доча…
— Ты зачем берешь чужие вещи? — налетела я на «звезду».
— Они на полу лежали, — начал оправдываться папенька, — сумка упала.
— Чей ридикюль свалился, твой?
— Нет, — слегка растерялся папашка. — Я такое не ношу, не моя вещичка.
— Некрасиво хватать чужое без спроса.
— Хотел собрать.
— Не надо.
— Помочь думал.
— Благодарствую за заботу! — рявкнула я, отнимая у Ленинида снимки.
— Слышь, доча…
— Мне некогда!
— Хотел спросить…
— Потом! — продолжала злиться я. — Фу, теперь от конверта рыбой несет!
— Доча…
— Я пошла работать.
— Погоди…
— Некогда!
— Скажи…
— Все!!! — заорала я и влетела в комнату к Кристине.
Что говорить, вечер прошел бездарно. Вместо того чтобы искать, где расположено заведение «…оло-док», я занималась всякой глупостью: сначала выслушивала идиотские речи зазвездившегося папашки, а потом уличала несчастного Толика.
Кристины дома не было. Впрочем, сей факт меня не удивил. Наша Крися — человек активный, она бегает по всяким секциям и студиям, в частности, занимается в театральном кружке. Наверное, сегодня у нее репетиция, а Томочка поехала встречать девочку — Томуська очень беспокоится, когда Крися поздно возвращается домой. Никита же спокойно спит в своей кроватке. У мальчика, активного и шумного днем, совершенно беспробудный сон — в квартире может палить пушка, он ни за что не проснется.
Я села к компьютеру. Признаюсь честно: пользователь из меня фиговый. Правда, под руководством Криси я освоила некоторые азы: умею посылать и получать письма, способна работать в «Ворде», а еще могу воспользоваться справочной системой «Яндекс». Вот сейчас я и собралась проделать последнюю операцию.
Пальцы принялись нажимать на клавиши. В конце концов высветился ответ: «Недостаточность сведений для поиска». Я решила повторить попытку и вновь набрала «…олодок».
— Доча… — просвистел за спиной Ленинид.
Я вздрогнула:
— Это ты?
— Че? Напугал?
— Нет.
— Не хотел.
— Ладно.
— Ты злишься?
— Да.
— На что?
— Зачем полез в сумку?
— Так она упала.
— Пусть.
— Хотел подобрать шмотки.
— Не следует совать нос в чужие вещи.
— Думал помочь.
— Я не просила.
— Значит, если на кухне картошка горит, мне не выключать?
Я подскочила на неудобном стуле:
— Как? На плите что-то готовится?
— Нет.
— Тогда к чему вопрос?
— Для примера.
Монитор мигнул и выдал новый текст: «Не обнаружено».
Ленинид принялся кашлять. Мое раздражение достигло точки кипения.
— Картошку, конечно, следует немедленно выключить, а сумку трогать не следовало!
— Понял.
— И уж совсем невоспитанно вскрывать письма!
— А я и не вскрывал.
— Не ври, снимки были у тебя в руках.
— Это же не письмо!
— Верно, но все равно нетактично.
— Думал, там твои фотки, интересные, хотел просто посмотреть. Слышь, доча…
— Ничего не желаю слышать, — буркнула я, решив обратиться в «Рамблер».
— Злая ты!
— Знаю.
— Грубая!!
— Ага.
— Нехорошая!!!
— Вся в тебя, — усмехнулась я. — Яблочко от яблони. Вот только в тюрьме не сидела, потому что чужое не тырила. Сделай одолжение, оставь меня! в покое.
— Че, теперь дуться до Нового года станешь? — с отчаянием воскликнул папенька. — Лады, не буду больше креветки варить.
Мне стало грустно. Ну какой смысл растолковывать папеньке его ошибки? Все равно не поймет. С таким же успехом можно пытаться обучить медведя игре на арфе.
— Все в порядке, просто устала, — сказала я.
— Давай чайку принесу?
— Нет, спасибо.
— А может, макарончики сварить? Твои любимые итальянские гнезда «Макфа»? Я и соус могу к ним сделать. Грибной! Макарончики с соусом — просто пальчики оближешь!
— В другой раз — обязательно!
— Кофейку сварганю?
— Нет!!!
— Ну что ж ты так орешь.
— Отстань!!! Уйди!!! Не мешай!!! — затопала я ногами.
— Ладно, доча, покедова, — тихо ответил папенька, — коли понадоблюсь, на кухне сижу.
Мне стало стыдно.
— Извини, что-то у меня голова разболелась.
— Это у тебя от голода. Давай я тебе все-таки макарончики сварю с соусом.
— Ну, хорошо, уговорил.
Буквально через пятнадцать минут мы сидели с Ленинидом на кухне и ели итальянские гнезда «Мак-фа» с грибным соусом — одно из моих любимых блюд, которое мог приготовить даже папенька.
— Понимаешь, — решила я загладить свою вину перед Ленинидом, — там на одном снимке кусок вывески виден. Можно прочесть только «…олодок».
— И че?
— Хочу найти полное название места. Снимок старый, информации в компе нет.
— А зачем тебе? — проявил интерес папенька.
— Нужен адрес, — туманно ответила я.
— Так я подскажу! — радостно воскликнул Ленинид. — Пельменная «Холодок» в Марьиной Роще.
Глава 16
Сказать, что я удивилась, это не объяснить ничего.
— Откуда знаешь? — вылетел из груди вопль. — Сведения точные?
Папашка встал из-за стола, перешел в гостиную, плюхнулся в кресло, скрестил ноги и, навесив налицо выражение философской задумчивости, протянул:
— Жизнь моя, доча, — роман. Вот только времени нет описать ее в деталях. Может, попозже, когда уж не сумею более людям радость своим талантом великого актера приносить, тогда и сяду за стол, расскажу молодому поколению, тем, кто не страдал так, как я, не испытывал…
— Короче, — рявкнула я, — отчего уверен, что на фото пельменная «Холодок» в Марьиной Роще?
Папенька сначала обиженно поджал губы, потом покачал головой:
— Экая ты…
— ..грубая и неласковая. Знаю. Быстро отвечай на вопрос.
— Так на карточку поглядел, — начал объяснять Ленинид. — Чем дольше зырил, тем сильнее удивлялся: во, еще жив «Холодок»! Иль снимочек старый? Теперь цветные делают, а он черно-белый. Посмотри на угол дома… Там доска памятная, верно?
Я сбегала за фотографией, уставилась на нее, напрягая зрение.
— Ну… табличка какая-то вроде…
— Не, доча, тама написано: «В этом доме жил видный деятель искусства В. Тараканов».
— Тараканов?
— Ага, — заулыбался папенька. — Я все шастал мимо и думал: «Может, отец мой?» У меня-то детство горькое было, родителей не знал, в приюте рос. Никто меня, как тебя, не баловал…
Я скосила глаза к окну. Людям свойственно неверно оценивать события даже годовалой давности, а уж то, что происходило десять, двадцать, тридцать лет назад, и вовсе покрывается толстым слоем пыли забвения. Интересно, Ленинид и впрямь считает, что жизнь крохотной Вилки, девочки, воспитываемой алкоголичкой-мачехой, текла счастливо? Хотя не все было так плохо во времена моего детства, Раиса по-своему любила падчерицу и даже пыталась в меру возможностей радовать ребенка нехитрыми подарками[6]. Но у нас сегодня не вечер воспоминаний. Что там еще папенька вещает?
— Будь тот деятель не Тараканов, — мирно журчал Ленинид, — я б и не запомнил. Прусь, бывалыча, к Прыщу, налечу глазами на табличку, и так горько делается. Эх, кабы знал папаша, что его сыночек голодает, холодает…
— Твое отчество Иванович, — напомнила я.