:
Ты не склонился предо мной, Вагиф.
Вагиф:
Я – статуя, тяжёлая, как совесть.
А статуи не кланяются, шах.
Каджар:
Какая совесть? Ха! К боям готовясь,
Я знал, что меч находится в ножнах,
А совесть – в чём? На что она похожа?
Где обитает? Чем живёт? Молчи.
Смирись, не рассуждая. Совесть тоже
Должна молчать, коль говорят мечи.
Вагиф:
Как объяснить тебе… такое слово?
Каджар:
Жду.
Вагиф:
Слово «совесть» – истина. Она
Из хаоса и мрака мирового
Была, как свет, навеки рождена.
Каджар:
Опять, поэт, возносишься куда-то?
Вагиф:
Мысль человека отроду крылата!
Каджар:
Но есть темницы, клетки… Эх, Земля
Сожрёт равно – и шаха, и солдата,
Не различая их и не деля.
Ха! Я ведь вас испытывал, – не боле.
Да, мастер вы. Ведь вам крылатый дар
Природой дан. В темнице и на воле —
Счастливец вы!
Вагиф:
Вы правы, шах Каджар.
Счастливец я. Мы счастливы – поэты!
В глазах у Самеда Вургуна стояли слёзы. Он был окружён огромной любовью и симпатией людей, его стихи заучивались наизусть, но то, что его друг теперь читал его строки, как чтецы, дарило ему совершенно иные ощущения. Одно дело выучить наизусть обычное стихотворение, другое – целую драму. А самое главное – что читал её один из самых ответственных людей республики.
Говорили о поэзии, о чае, которого выпили по три стакана подряд, о морозе на улице, и наконец, дошли до главной темы.
Муса сказал:
– Самед, мы не дети, директива «пресекать на месте любую попытку, которая служит национализму и рассчитана на то, чтобы нанести удар понятию единой советской семьи», направлена против тебя и Мирзы Ибрагимова. Это будет длиться, и это очевидная опасность для тебя. Пожалуйста, не пиши пока стихов, не произноси пламенных речей, моряк должен переждать бурю. Всё утихнет, и ты снова будешь писать и творить.
Самед Вургун пошутил:
– Муса, поэты – это такое племя, что, когда приходит муза, никогда не могут сказать ей: «Придёшь попозже». Потому что они знают: если так скажешь, муза может уйти и не вернуться никогда. – И добавил: – 1937 год позади, ничего не будет.
Но Алиев возразил:
– 1937 год продолжается уже пятнадцать лет. И пока не ясно, когда закончится.
В тот день они провели много времени за разговорами. Договорились, что вместе посетят родные края – Газах и Шемаху.
У Мусы была сильно развита интуиция. Он чувствовал, что тучи, нависшие над ними, – огромные, и приплыли они не просто так, а чтобы затопить весь мир.
Гроза из тех туч пришла ровно через год. Зима 1953-го была суровой, настали резкие холода. Снова был февраль. Муса только пришёл на работу, как зазвонил прямой телефон Багирова. Багиров, по обычаю, перешёл прямо к делу, распорядился завтра же исключить Самеда Вургуна, Мирзу Ибрагимова и Мирасадуллу Миргасимова из Академии, и сказал:
– Если вы не выполните моё задание, пеняйте на себя.
Разумеется, разговор шёл не просто об исключении этих людей из Академии, это было начало процесса их свержения. Что произойдёт дальше, было известно.
Алиев оказался в отчаянном положении. Конечно, он не может подчиниться приказу Багирова, но как? Сказать «нет» явно означало подставить себя.
Спустя всего три дня, рано утром, когда прямой телефон Багирова зазвонил сердитым и устрашающим звуком, Муса почувствовал резкую боль в сердце. Багиров без приветствия сразу спросил:
– Я кое-что сказал сделать. И?
У Алиева был готов ответ:
– Они очень влиятельные люди, особенно Самед Вургун, он кумир всех народов СССР, было бы неправильно внезапно исключать его из Академии, даже товарищи в Кремле этого не примут. Дайте мне немного времени, дайте подумать и найти безболезненный путь.
Последними словами Багирова были:
– Имей в виду. Я дал задание и жду его выполнения.
Так прошло ещё несколько дней. Пятого марта молниеносно распространилась новость: глава СССР Иосиф Сталин умер от инсульта на своей даче в Кунцево. Его похороны возглавляет великая четвёрка: Хрущёв, Маленков, Молотов и Берия.
Разве могло быть лучшее спасение? Смерть главы страны вызвала смятение. Трёхдневная церемония прощания с ним в Колонном зале Дома союзов с последующими похоронами, объявление траура в стране, минуты молчания по всему Союзу во время похорон, звон колоколов Спасской башни, звуки сигналов, сирен, труб по всем городам и весям, двадцать один артиллерийский залп в Кремле, военный парад Московского гарнизона в сопровождении военного оркестра. Шествие миллионов людей, желавших «прикоснуться к гробу святого вождя», привело к официальному заявлению о 109 погибших, хотя убитых и раненых были тысячи. Мумификация тела Сталина и похороны в Мавзолее на Красной площади. Всё это заполнило повестку дня. Разумеется, Багиров тоже был в замешательстве. Страна настолько находилась под влиянием культа Сталина, верила в миф о том, что мир рухнет после него, что были необходимы практические меры для поддержания спокойствия.
Чтобы не попасться на глаза Багирову, не дать ему шанса повторить своё задание, Муса редко бывал в Баку, ездил в командировки по стране. Иногда он болел, были случаи, когда он спал в машине с температурой. Но продолжать в том же духе долго было нельзя. Пятого июля позвонил секретарь по вопросам пропаганды Гасанов и сказал:
– Багиров спрашивает – вы исключили упомянутых академиков из Академии?
Муса Алиев ответил:
– Нет.
– Знаете, что вас ждёт?
– Да, я знаю, но я не могу сделать то, что он требует.
– Тогда не обижайтесь. Он позвонит мне завтра в одиннадцать часов, чтобы узнать, как обстоят дела. Я буду вынужден сказать, что его поручение не выполнено.
Разумеется, Самед Вургун был в курсе. Он написал заявление и передал его Мусе Алиеву:
– Не губи себя из-за меня, я готов уйти.
Но Алиев разорвал написанное другом заявление и выбросил:
– Речь идёт не о тебе или обо мне, речь идёт не о нашей судьбе, речь идёт о судьбе нашего народа.
В ту ночь Муса не мог сомкнуть глаз. Он не смог бы подставить передовых учёных нации, его гордость и достоинство не позволили бы этого, ему придётся самого себя принести в жертву. Он просидел на кухне до утра, куря сигареты, а Сона тихо пристроилась рядом и наблюдала за ним. Жизнь прекрасна, но если дальше жить, попирая свою совесть, от этого прекрасного не останется и следа. Так зачем попирать?
Время от времени Муса уходил в комнату и смотрел на своих спящих детей, как будто прощался с ними. Ему пришло в голову, что если его арестуют, ему будет тяжела разлука с Соной, сыновьями и отцом. Но больнее всего будет разлука с дочерью Реной.
Он попросил Сону не рассказывать о случившемся его старому и больному отцу. Сона никогда не видела Мусу в таком подавленном состоянии. Она, посмотрев ему в глаза, сказала:
– Ты не похож на себя. Почему ты сдаёшься? Может быть, опасность снова минует?
Действительно, Всевышний велик, и на этот раз произошло чудо, опасность миновала, и Муса Алиев был спасён. Когда он пришёл на работу и дождался одиннадцати часов, получил телеграмму из Кремля. Помимо того, что он был президентом Академии, он также был и председателем секции тяжёлой промышленности как депутат Верховного Совета СССР. А в телеграмме его срочно вызвали в Москву для участия во внеочередном заседании Верховного Совета.
Он немедленно сообщил Гасанову о телеграмме и радостно улетел в Москву. В одиннадцать часов, когда Багиров услышал от Гасанова информацию о том, что произошло, молчал три минуты. Потом сердито сказал:
– Пусть этот негодяй едет. Как вернётся, рассчитаюсь с ним. Он сам вынес себе приговор.
Снова Москва. Конечно, военная Москва, которую он покинул в 1941 году, превратилась в совсем другой город. Но Муса не мог избавиться от воспоминаний о тех страшных годах. Вот здесь, на этом месте, были построены укрепления. Это здание подверглось бомбардировке. А в том доме случился страшный пожар. На этой аллее выстроились танки и гаубицы. Здесь лежал труп человека, умершего от голода. А тут вспахали землю и посадили картошку…
Совещания по бюджету в Москве продолжались неделю. Он поселился в гостинице «Москва», мечтал, чтобы совещания длились вечно, чтобы он остался здесь и не попал в кровавые сети Багирова.
Чудо иногда случается, когда все надежды потеряны, когда не осталось и соломинки, за которую можно было бы ухватиться. За день до конца недели – утром двенадцатого июля – пронеслась подобная молнии новость, ставшая главной на повестке дня. Лаврентий Берия – самый ненавистный человек в элите руководства СССР, покровитель Мир Джафара Багирова, был арестован, а Багиров отстранён от должности.
Муса долго не верил в это чудо. Он воздел руки к небу и помолился Всевышнему, который стал его спасителем.
Правило семнадцатое
Иногда человек попадает в такую беду, в такую сложную ситуацию, что никто не в силах его спасти. Поскольку он является мишенью чёрных сил из-за того, что прав, Всевышний сам приходит ему на помощь в такой ситуации. Наказывая врага, становится спасителем.
Таким образом были спасены Муса Алиев, Самед Вургун, Мирза Ибрагимов и Мирасадулла Миргасимов.
Нейтрализация Багирова доставила Мусе Алиеву огромную радость, энергию, у него оказались развязаны руки. С большим энтузиазмом принялся он за строительство Академгородка. Поставил перед собой задачу обогатить этот проект, архитектором которого был Микаил Усейнов, национальным колоритом и элементами, лично поехал и привёз из Харькова гранит для облицовки стен. Когда здание было построено наполовину, Никита Хрущёв, руководитель страны после Сталина, не сумел переварить такой произвол народных кадров, отреагировал жёстко. На пленуме партии он выступил с докладом о «чрезмерных архитектурных украшениях при строительстве Академгородка в Баку», в газете «Правда» появилась статья с критикой архитектора и президента Академии. В результате из композиции были удалены четыре башни здания. Однако гранитная облицовка сохранилась – и придавала зданию неимоверную красоту.