— Ну что ты, для этого совершенно необязательно выглядеть, как Элизабет Тзйлор, ты сам должен знать это. Нужно лишь, чтобы мужчинам хотелось провести с тобой время. Ну так вот, я раскрою секрет. Все дело — в психологии.
— В чем бы то ни было.
Элейн отвернулась от окна и осторожно поставила бронзовую кошку на кофейный столик.
— А ты и в самом деле думаешь, что я красива? — тихо спросила она, стоя ко мне спиной.
— Я всегда так считал и считаю.
— Это так любезно с твоей стороны!..
— Я совсем не пытался сказать любезность — просто...
— Да нет, я все понимаю.
Мы оба замолчали, и в комнате повисла глубокая тишина. В том фильме, который мы с Элейн смотрели, был подобный момент, когда музыка замолкла и никаких звуков не было слышно — я заметил, что это усиливало ощущение напряженности.
— Мне нужно взять рисунок, — прервал я паузу.
— Да, — ответила Элейн. — Я только заверну его во что-нибудь, чтобы не испачкался. Подожди секундочку, ладно?
Она отправилась в туалет, а я остановился посреди комнаты, разглядывая портрет Джеймса Лео Мотли работы Рэя Галиндеса и пытаясь разгадать выражение его глаз. Большого смысла в этом не было, так как передо мной был все-таки портрет, а не фотография; к тому же даже у настоящего Мотли глаза были тусклые и совершенно невыразительные.
Неожиданно для самого себя я стал размышлять о том, что он делает в этот момент. Наверное, спрятался в каком-нибудь заброшенном здании и сидит, посасывая треснутую трубку. А может быть, он поселился у какой-нибудь женщины и теперь истязает ее, забирает все деньги, убеждая ее в том, что в этом и состоит ее счастье. А может, сшибает деньги в подпольных притонах Атлантик-Сити. Или загорает на пляжах Майами.
Я продолжал пожирать глазами портрет, надеясь, что дремавшие во мне природные инстинкты подскажут, где он сейчас и что делает; вернулась Элейн и стала чуть позади меня. Я почувствовал мягкое прикосновение ее плеча и изысканный аромат духов.
— Я подумала о картонном тубусе, — сказала она. — Тебе не нужно будет складывать лист — просто свернешь его в трубку, и все будет в порядке.
— Откуда он у тебя? Не думал, что ты держишь у себя подобные вещи.
— Конечно, нет. Мне просто пришло в голову, что если смотать с барабана бумажные полотенца, то как раз получится такой тубус.
— Замечательная мысль!
— Я тоже так думаю.
— Неизвестно только, нужно ли из-за этого выбрасывать целый рулон полотенец.
— А сколько стоит рулон одноразовых полотенец — чуть больше доллара, да?
— Понятия не имею.
— Да, примерно столько. В любом случае портрет стоит того. — Она протянула руку и осторожна коснулась кончиком пальца портрета Мотли. — Когда все закончится, — сказала она, — я хотела бы сохранить его.
— Зачем он тебе?
— Вставлю в рамку и повешу на стену. Помнишь, как Галиндес сказал: «Можно в рамку — и на стену»? Он, конечно, шутил, потому что не относится к такой работе всерьез. А это — настоящее искусство.
— Ты так думаешь?
— Запомни мои слова. Надо было попросить его поставить автограф. Может, я еще увижусь с ним... Как ты считаешь, он согласится?
— Думаю, он будет польщен. Знаешь, я собирался сделать всего несколько ксерокопий, но ты подсказала мне идею, сделаю полсотни, не меньше.
— Замечательно!.. — пробормотала Элейн, нежно положив мне руку на плечо. — Умница.
— Что правда, то правда.
— Ага.
Вновь наступила тягостная пауза, и я откашлялся.
— А ты надушилась, — заметил я.
— Да.
— Только что?
— Ага.
— Очень приятный запах.
— Я рада, что тебе нравится.
Я наклонился, чтобы положить рисунок на стол, а когда выпрямился, рука сама собой коснулась ее талии и остановилась на бедре. Элейн тихо, почти неслышно вздохнула и прижалась ко мне, опустив мне голову на плечо.
— Так хорошо!.. — прошептала она. — Ты знаешь, я ведь не только надушилась; я и разделась.
— Но ты же одета?
— Да, но под платьем ничего нет, только я.
— Только ты?
— Да, я; я и еще немного духов, — Элейн немного покрутила головой, чтобы я смог оценить их аромат. — И зубки почистила, — добавила она, не сводя с меня глаз и слегка приоткрыв ротик. Некоторое время она молча смотрела на меня, а потом закрыла глаза.
И я крепко обнял ее.
Это было просто незабываемое ощущение — стремительное, но неспешное, страстное, но знакомое, привычное, но сладостно необыкновенное. В эту ночь мы смогли соединить воедино опыт и непринужденность старых любовников и пылкость чувств молодых влюбленных. Нам с Элейн всегда было хорошо вдвоем, и с годами взаимная тяга только усилилась. Мы были счастливы как никогда прежде.
— Я мечтала об этом весь вечер, — уже потом призналась мне Элейн. — Понимаешь, я все время думала: «Люблю я этого парня и всегда любила, и как бы здорово было проверить, не затупился ли его инструмент за это время». Так что, если честно признаться, я все спланировала. Понимаешь, что я имею в виду?
— Наверное, понимаю.
— От такой перспективы совершенно захватило дух. Когда ты сказал, что я очаровательна, это на меня так подействовало...
— В самом деле?
— Ну да, я просто мгновенно возбудилась и потеряла голову. Это было как колдовство какое-то.
— Путь к сердцу женщины идет...
— Ну да, снизу вверх. Это так прекрасно... а все, что ты сделал, — назвал меня очаровательной. — Элейн коснулась моей руки. — Я думаю, что это подействовало только потому, что ты заставил меня поверить в это. В то, что ты так думаешь.
— Но это правда.
— Ты это придумал, а потом сам поверил. Я сразу поняла, что рано или поздно это с нами случится; но кто мог подумать, что это окажется так прекрасно?
— Я знал это.
— Когда мы последний раз занимались с тобой любовью? Мы, наверное, года три вообще не виделись.
— А в постели не бывали к тому времени уже несколько лет.
— Так что уже лет семь прошло?
— Думаю, все восемь.
— Ну что же, тогда все ясно. Клетки нашего организма полностью обновляются раз в семь лет, да?
— Да, что-то вроде этого.
— Ну так, значит, мои клетки с твоими еще ни разу не встречались. Но на самом деле я никогда не могла понять этого... Ведь если у тебя есть, допустим, шрам, то он не исчезнет и через десять лет.
— Или татуировка. Клетки и в самом деле заменяются, а вот чернила остаются.
— Как такое может быть?
— Не знаю.
— Никак в толк не возьму... У тебя ведь нет татуировок?
— Нет.
— А ты еще называешь себя алкоголиком. Ведь обычно это делается по пьянке, верно?
— Подобные рассуждения, как мне кажется, делу трезвости не помогут.
— Да нет, я не об этом. Где-то я прочитала, что очень большой процент убийц имеет множество татуировок на теле. Ты когда-нибудь слышал об этом?
— Похоже на правду.
— Интересно, почему. Может, это связано с особым восприятием мира?
— Возможно.
— А как с этим у Мотли?
— С чем? С особым восприятием?
— Да нет, я про татуировки.
— А, прости!.. Есть ли у него татуировки? Не помню. Ты это должна знать лучше меня.
— Спасибо, напомнил. Я не помню никаких татуировок, только следы на спине. Я говорила тебе о них?
— Не помню.
— Длинные шрамы вдоль спины; наверное, у него было трудное детство.
— Да, бывает.
— Ага... Ты уже спишь?
— Не совсем еще.
— Не позволю спать. Мне теперь разговаривать хочется, а ты заснуть норовишь. Никакой спячки, слышишь, ты, старый медведь?
— Угуууууу....
— Хорошо, что у тебя нет татуировок. Ну ладно, спокойной ночи.
Я заснул, но затем посреди ночи сон внезапно улетучился, и я проснулся. Элейн безмятежно сопела рядом, я слышал биение ее сердца и чувствовал ее запах. Я осторожно обнял ее, еще раз ощутив восхитительные округлости тела и гладкую, прохладную кожу, и сам удивился тому, насколько быстро мой организм отреагировал на это.
Прижав ее к себе, я начал ее нежно поглаживать, и Элейн, сонно мурлыкнув, мягко перевернулась на спину. Я оказался над ней, внутри нее, наши тела быстро нашли единый ритм, и мы вместе достигли высшей точки наслаждения.
Через какое-то время Элейн тихо хихикнула в темноте. Я спросил, что именно ее развеселило.
— И неоднократно... — пробормотала она.
Я проснулся рано утром, принял душ и оделся, а затем разбудил Элейн, чтобы она выпустила меня и заперла дверь. Она вспомнила, что я собирался взять с собой рисунок, и я показал ей картонный тубус из-под бумажных полотенец, внутри которого покоилось творение Галиндеса.
— Не забудь, что я хочу оставить его себе, — напомнила Элейн.
Я заверил ее, что буду тщательно беречь его.
— И себя, — добавила она. — Обещаешь?
Я пообещал ей и это.
Глава 8
Отправился я прямо к себе в отель, по дороге заглянул в попавшийся на глаза офис фирмы, занимавшейся ксерокопированием и работавшей даже в уик-энд, и сделал сто копий рисунка. Большую их часть я оставил вместе с оригиналом в номере, скрутив в трубку и засунув в картонный тубус, но захватил с собой дюжину или около того копий и кучу визиток, которые в свое время мне напечатал Джим Фабер; на них я не значился сотрудником сыскного агентства — только имя и номер телефона, больше ничего.
На автобусе я добрался по Бродвею до Восемьдесят шестой улицы; первым местом, которое я посетил, был «Бреттон-Холл», в котором обитал Мотли до ареста. Я уже знал, что он не регистрировался там под своей собственной фамилией, однако все-таки показал администратору рисунок. Тот долго в молчании изучал его, но затем отрицательно покачал головой. Я оставил ему портрет и визитную карточку, пообещав вознаграждение, если он поможет мне разыскать этого человека.
Затем по восточной стороне Бродвея я пешком добрался до Сто десятой улицы, заходя по дороге в отели на самом Бродвее и на прилегающих улицах, а на Сто десятой перешел на другую сторону и направился обратно к Семьдесят второй, занимаясь тем же самым. В одном из кубино-китайских ресторанчиков я на скорую руку перекусил фасолью с рисом, а затем вернулся по восточной стороне Бродвея к тому месту, с которого стартовал. Визиток я раздал больше, чем рисунков, и только сожалел что не захватил с собой больше. Обошлись они в сущие гроши, и я мог позволить себе оклеить