За семь лет жизни с Тевенненом она научилась уклоняться от ударов или терпеть их лучше, чем кто бы то ни был. Семь лет почти непрерывных побоев научили ее, какие точки на человеческом теле самые уязвимые, какие удары самые болезненные. Часто, строя в мечтах планы мести, Шарли представляла себя наносящей эти удары, а не получающей их. Сколько раз ей хотелось врезать Тевеннену, и она с трудом удерживалась в последнюю секунду!..
Когда внизу раздались два выстрела, она поняла, что момент настал. Одним прыжком она оказалась у кровати и схватила лампу.
Под воздействием адреналина ее движения оказались еще более быстрыми и скоординированными, чем она ожидала. Крепко обхватив ножку лампы, она размахнулась и нанесла Кольберу удар, который пришелся между ухом и виском. Он оказался таким сильным, что боль пронзила ее руку от запястья до плеча.
Хлопок взорвавшейся лампочки, брызги крови, звон осколков разбитого абажура…
Кольбер зашатался, инстинктивно схватившись за пораженное место. Револьвер выпал из его руки.
Шарли бросилась на пол, пытаясь дотянуться до оружия, и в следующий миг Кольбер рухнул прямо на нее. Она успела лишь обхватить дуло револьвера и, собрав последние силы, ударила своего противника рукояткой по голове. Второй удар лишил его сознания. Шарли ощутила, как под рукояткой что-то хрустнуло.
Тело Кольбера придавило ее к полу мертвым грузом. Шарли с трудом освободилась от него, поднялась на ноги и несколько раз глубоко вдохнула воздух. Взглянув на неподвижное тело, распростертое у ее ног, она почувствовала, как в ней вновь поднимается волна ярости. Она уже навела револьвер на голову своего врага, как вдруг раздался крик:
— Ма-а-а-ма-а-ааа!..
Давид!
Давид звал ее! Он был жив!
Она выбежала в коридор и помчалась на звук голоса, не обращая внимания на боль во всем теле — в плече, в колене, ушибленном при падении на пол, в горле, которое горело как в огне…
— Ма-а-м-а-а-ааа!
Она бежала на этот голос, забыв обо всем — о Кольбере, о звонке чьего-то мобильника внизу, о криках и выстрелах… Бежала, не разбирая дороги, иногда поднимая тучи пыли от случайно задетой шторы или мебельного чехла…
Третий этаж!.. Он был в одной из палат третьего этажа!..
— Давид! Я иду, радость моя!.. Давид!..
Она нашла его в одной из палат восточного крыла — и когда наконец распахнула дверь…
— Мама!..
…почувствовала, как под ее ногами буквально разверзлась бездна отчаяния и вины.
Они его привязали!.. Давид, чье бледное личико, залитое слезами, было едва различимо среди окружающей белизны абсолютно голых больничных стен, был привязан к кровати, словно буйнопомешанный!.. Ее малыш!.. Такой хрупкий!.. Да как они посмели!..
Она бросилась к нему и принялась лихорадочно развязывать путы. Освободив сына, она крепко прижала его к груди:
— Все позади, мой хороший, все позади… Тебе больно?.. У тебя где-нибудь болит? Что они с тобой сделали?
Вместо ответа Давид разрыдался. Слезы и страх копились в нем так долго, что больше он не мог их сдерживать.
— Ты можешь идти, радость моя? Скажи маме… Если нет, мама тебя понесет…
Шарли сама не замечала, что начинает говорить с сыном так, словно ему не больше двух-трех лет.
— Да… — наконец с трудом произнес он. — Они… они ничего не сделали. Я не знаю, что они хотели потом сделать… но они не успели.
Шарли с трудом отогнала кошмарные видения — над ее сыном собирались проводить какие-то ужасные опыты, как над лабораторным мышонком…
Больше никогда! Ни-ког-да!
Она осторожно стерла слезы с его щек:
— Пойдем, Давид. Возьми маму за руку. Уйдем отсюда поскорее!
Давид с трудом встал с кровати, слегка пошатываясь, — наверняка от снотворного и от общей слабости, подумала Шарли. Эти мерзавцы даже не подумали о том, чтобы дать ему поесть!
Несмотря на то что мать в ней одержала верх над воительницей, та все же не теряла бдительности. В коридор Шарли вышла, левой рукой держа за руку сына, а в правой сжимая револьвер.
Следуя вплотную вдоль стен, они бесшумно спустились на второй этаж. Здесь Шарли остановилась и прислушалась. Она не прикончила Кольбера. В каком состоянии он был сейчас? Каких подвохов можно было ожидать с его стороны? Она не знала, но не хотела допустить ни малейшего риска.
На втором этаже стояла полная тишина. Никакого движения в коридоре. Никаких признаков жизни.
Решив наконец, что путь свободен, она повернулась к Давиду и, слегка кивнув, сделала ему знак рукой в направлении первого этажа.
Он кивнул в ответ и начал спускаться по лестнице следом за ней.
По мере того как они приближались к выходу, Шарли чувствовала, как в ней растет нетерпение: бежать! Скорее вырваться на вольный воздух!
Но нужно было сохранять осторожность: ведь оттуда недавно донеслись два выстрела. Кто там был и что именно произошло? Куда, кстати, подевался неандерталец, который был с Кольбером в доме у озера?..
На последний вопрос она получила ответ почти сразу: гигант лежал у подножия лестницы, широко раскрыв невидящие глаза, в которых отражался слабый дневной свет. Шарли отвела взгляд от огромного алого пятна, расползшегося у него на груди, и загородила собой Давида, чтобы он не увидел этого зрелища.
— Не смотри туда, радость моя… — прошептала она.
Последние ступеньки… Три… две… одна… Шарли подхватила Давида на руки…
— Закрой глаза!..
…и перенесла через труп.
Оставалось лишь дойти до двери. Они уже были на полпути, как вдруг…
— Полиция! Ни с места!..
Ледяная волна окатила Шарли с ног до головы.
— Руки… вверх. Не двигаться!..
Голос звучал так, словно человек был на пределе сил.
— Брось… пушку… Шарли… Руки… вверх…
Но Шарли не могла выпустить руку сына. Это было невозможно, немыслимо. По голосу она догадалась, что человек ранен. Полицейский или нет — может быть, это блеф, — но он вступил в схватку с гигантом и убил его. А тот его ранил. Теперь Шарли была в этом уверена.
Шарли медленно начала поднимать вверх руку, в которой сжимала револьвер Одновременно она поворачивалась так, чтобы закрыть собой Давида.
В углу холла она увидела скорчившегося на полу человека. Черты его лица были резкими, суровыми. В бедре человека она заметила торчащую рукоятку ножа. Рядом на полу расплылась небольшая темная лужа.
Человек из последних сил вскинул руку с пистолетом и наставил оружие на нее. В его глазах читалось такое же выражение, как у раненого зверя.
— Шарли… я знаю, что они тебя преследовали. Тебе еще можно помочь… Вас обоих можно защитить…
Она отрицательно покачала головой и в свою очередь направила на него револьвер.
— Дайте мне уйти. Вместе с ним… Ради него, — умоляюще добавила она.
Несколько секунд они пристально смотрели в глаза друг другу. По его глазам Шарли поняла, что он не выстрелит. Он не сможет этого сделать из-за Давида, стоящего рядом с ней. Хотя он знает о ней все. В том числе об убийстве Сержа…
— Пожалуйста… — тихо произнесла она.
Человек опустил оружие.
— Я… мне очень жаль… — пробормотала Шарли, медленно пятясь к выходу. Через несколько мгновений она ощутила за спиной порыв ветра — Давид открыл дверь.
Мать и сын устремились к дневному свету.
74
Грянул выстрел с металлическим отзвуком. Секунду спустя — второй. Еще через несколько минут Шарли выбежала из клиники и помчалась к воротам — у Вдовы, наблюдавшей за ней, создалось впечатление, что она сейчас вышибет их и сама того не заметит. Ее сын бежал рядом с ней, она крепко держала его за руку. В бинокль Клео разглядела, что у него на ногах даже не было обуви — только носки, а вместо верхней одежды он был закутан в какое-то покрывало. На полпути Шарли подхватила сына на руки и с прежней скоростью продолжала бежать, словно спасаясь из преисподней, до самого автомобиля. Видимо, такой прилив энергии вызван какими-то чрезвычайными событиями, мельком подумала Клео, продолжая наблюдать за Шарли с невольным восхищением. Воистину, женщины гораздо сильнее мужчин.
Вот почему она так хотела быть женщиной. Такой, как Шарли. Она должна была родиться Клео, а не Кеннеди.
— Клео… — нерешительно произнесла Ольга. — Так там, оказывается, еще и мальчишка?..
Вдова ничего не ответила. Она продолжала не отрываясь смотреть в бинокль. Через пять минут — или двадцать, или тридцать — ее час придет, и тогда она не будет терять времени. Когда Шарли проникла в клинику, Клео едва не последовала за ней — очень уж подходящее было место для ее плана, о таком можно было только мечтать. Но появление копа спутало все карты. Клео сразу поняла, что это коп — она чуяла их за версту. Этот явно был выходцем из Северной Африки — внешность еще более характерная, чем у Жамеля… И по ухваткам сразу видно — ищейка… Так что она предпочла подождать. Крепко сжимая бинокль, она молилась лишь об одном: лишь бы этот тип не арестовал ее подопечную.
Ей даже пришла в голову мысль прийти на помощь Шарли — ведь коп был один, а с одним она справилась бы. В конце концов, дать Ольге команду завести машину, а потом всадить ему пулю в лоб прежде, чем он успел бы понять, что происходит, было ей вполне по силам.
Но нет, Шарли не вышла из клиники в сопровождении копа, а выбежала вместе с сыном. Что же произошло внутри? Клео подозревала, что коп вполне мог разделить участь Тевеннена.
Ну что ж, одним копом меньше — невелика беда.
— Клео, ты мне не говорила про мальчишку, — почти жалобным тоном произнесла Ольга.
Вдова отложила бинокль и резко повернулась к своей спутнице.
— Заткнись! — приказала она.
— Что?..
— На кону тридцать четыре лимона, а ты собираешься устроить сцену в духе «Тельмы и Луизы»?[20] Заткнись, мать твою!..
Джип «чероки» тронулся с места.
Вдова досчитала до пяти и велела Ольге следовать за ним.
75
Джорди осторожно положил трубку и некоторое время неподвижно сидел на кровати в гостиничном номере, где ждал возвращения Шарли вот уже два часа. Слова девушки-диспетчера из клиники Святого Доминика по-прежнему звучали в его ушах — даже не сами слова, а долгая пауза, наступившая после того, как он спросил о Давиде. Потом послышалось бормотанье: «Я… подождите минутку…», — после чего трубку взял мужчина и властным тоном спросил, кто говорит. Джорди тут же все понял.