Рабочий день кончился. Сергей, Антон и Карминский поехали на озера. Инга подошла ко мне и молча уставилась на меня.
— Передай Марине, — сказал я. — Домой не вернусь. Не могу.
— Я понимаю, — сказала она…
Я поехал в магазин и купил гладиолусов на все деньги, что у меня были. Потом сел в автобус и поехал в пригород Усть-Манска. Туда, где жила Нина.
Я должен, обязан был увидеть ее.
Из города я выехал довольно рано, народу в автобусе было немного, и мне удалось не помять цветы. Больше всего на свете сегодня я хотел сохранить их.
Ее дом был вторым от остановки. Я поднялся на третий этаж, позвонил, и она открыла мне.
В первое мгновение в ее глазах выразилось удивление. Удивление, которое я больше всего любил в ней. Потом она машинально спросила:
— А где Сергей?
— Уехал на рыбалку.
Она как-то потухла. Я протянул букет, который до этого напрасно пытался спрятать за спиной.
— Это тебе, Нина! Поздравляю с днем рождения!
— Спасибо, — сказала она. — Проходи.
И я прошел в комнату. Ее дочь, Наташенька, играла на полу в куклы. Ей было четыре года.
Нина сразу прошла на кухню, словно меня и не было. Я занялся разговором с Наташенькой, который в основном состоял из вопросов: «Почему ты есть? Кто ты такой? А папка еще не пришел? А у Тани головка отпала…»
Я сел прямо на пол. Неудобно играть с детьми, сидя на стуле или на диване. Прошло пять минут, десять. Нина не выходила из кухни. А мы с Наташенькой играли в куклы.
— Нина, — сказал я негромко. — Ты слышишь меня?
И она ответила, хотя я был уверен, что она не открывала рта:
— Конечно, слышу. Только не заходи на кухню.
Она плакала. Беззвучно. Молча. Самые страшные слезы. А я продолжал сидеть на полу.
— Нина, — сказал я. Но она не могла меня слышать. — Что делать? Я люблю тебя. Так получилось. Я люблю жену одного из своих друзей. Нина. Можешь ты это понять?
— Могу. — Она не ответила вслух, но я расслышал ее.
— Что же мне делать?
— Не знаю…
— Только ты можешь сказать, что мне делать.
— А ты не знаешь? Ты будешь действовать в зависимости от моего ответа?
Я передвинул куклу в очереди, купил яблок и заплатил за них мелко разорванными бумажками. Наташенька была в восторге.
— Будь мужчиной!
— Это значит — уходи?
— Не знаю. Я сама ничего не знаю.
Она вышла из кухни. В клеенчатом переднике, с руками, красными от свеклы, и совершенно спокойная.
— Будь счастлива, Нина.
— Спасибо, Саша. Я постараюсь…
Я просидел у обочины дороги под деревом несколько часов. Начало темнеть. Напротив из окна на третьем этаже раздавалась музыка, но там никто не танцевал. Да и кому было? Ведь собрались одни женщины. На балкон иногда кто-нибудь выходил, но это каждый раз была не Нина. Хозяйке некогда. На кухню, в комнату, подогреть, остудить, вымыть посуду, посидеть минутку с гостями, уложить спать Наташеньку. И все время казаться веселой. На вопросы: «Куда девался Сергей?» — отвечать шутками.
В свой день рождения Сергей приглашал желающих из нашей лаборатории в магазин грузинских вин. Мы выпивали по стаканчику, поздравляли новорожденного, шли на берег реки, курили, говорили. Потом снова возвращались в магазин. Сергей редко приглашал нас к себе в гости. Может быть, стеснялся. Ведь она, Нина, не инженер, даже не техник.
После нескольких таких кругов, здорово навеселе, мы разъезжались по домам. Сергей писал нашим женам шутливые объяснительные записки, чтобы нас не особенно ругали за столь позднее возвращение.
На следующий день все начиналось с вопроса: «Ну, как доехали?» Все всегда кончалось благополучно. Иванов рассказывал, как Нина отпаивала его молоком и при этом весело смеялась. Моя Марина, естественно, не приходила в восторг от таких торжеств. Она обычно сонно поднимала голову с подушки и говорила всегда одно и то же слово: «Пришел?» Потом отворачивалась к стене и мгновенно засыпала.
…На кухне задернули занавески. Кто-то в третий раз ставил одну и ту же пластинку.
— Ты все еще здесь? — спросила Нина. — Иди домой. Скоро пройдет последний автобус. Марина, наверное, переволновалась. Ты тоже ее не жалеешь.
— Ага! Вот здорово! Во-первых, почему «тоже»? Разве дело в том, что Сергей тебя не жалеет?
— Пусть будет без «тоже».
— Хорошо. Но при чем тут «не жалеешь»?
Возьми меня, возьми меня
В чужие города…—
пела пластинка.
Ну и ладно! Тридцать процентов счастья — это тоже немало. К врачам не буду обращаться!
Возьми меня, возьми меня
В чужие города…
— Уходи, — сказала Нина. Это было сказано с таким вызовом, с такой болью, с такой отчаянной решимостью, что я понял: сейчас, в это мгновение, она перестанет быть тихой, сбросит с себя тщательно скрываемую покорность выдуманной судьбе, страх перед возможностью потерять маленький кусочек уже имеющегося счастья, страх перед неизвестным. Теперь она сама станет решать свои проблемы, не дожидаясь, когда Сергей позволит ей это.
Тихое, спокойное, розовое счастье. Работа, не слишком скучная и не слишком интересная. Муж, исправно приносящий деньги домой. Варка обедов, стирка белья. Вечером телевизор до одурения. Все правильно, все в меру. Все как у людей!..
И все, как на лезвии бритвы! Между счастьем и горем, в какой-то вязкой пустоте, когда даже отгоняешь в страхе мысль, что что-то может быть по-другому, не так ровно и спокойно, однажды и навеки заведено.
Говорят, что нельзя предсказать будущее. У некоторых людей — можно. И на день, и на год, и на всю жизнь. Прямая линия без взлетов и падений.
— Уходи! — сказала Нина.
— Нет.
— Тогда возьми меня, возьми меня с собой…
— Нина. Любишь?
— Ну зачем тебе слова? Разве дело в словах? Разве нужно об этом говорить? Ты должен чувствовать это всегда, каждое мгновение, без слов…
Часто бывает так: нравятся глаза, манера танцевать, умение быть в компании веселым, остроумным. И уже — «люблю». А ей не нужно слово. Почему же я всегда ждал, что она скажет, чуть ли не бросится на шею, заплачет и засмеется от радости? Розовое счастье все еще сидит во мне! Я наговорил ей столько слов, хороших и злых. Напыщенный и иногда сентиментально страдающий, я думал, что понимаю ее. И хотел, чтобы поняла она.
— Я бегу к тебе! — крикнул я.
Она понимала все. Давно. Сколько же времени прошло?
— Не нужно. Я приду сама.
Я поднял голову. В окнах ее квартиры горел свет. Музыки уже не было. Слышались голоса. Это расходились ее подруги.
— Ты знаешь, что нас ждет? — спросил я.
— Знаю. Все равно будут и обеды, и грязная посуда, полы, телевизор.
— И все?
— Нет. Каждый день будет новый. Я знаю, будут и слезы, и размолвки. Ты ведь вспыльчив. Все будет.
— И ты не боишься?
— Нет.
Погас свет на кухне. Мне не нужно было глядеть в окно, чтобы знать, что она делает сейчас. Вот она стоит посреди комнаты. Что она оставит здесь? Воспоминания, свои сомнения, страх, кусочек своей души? Все равно трудно. Все ведь с виду было правильно. «Какая семья!» — говорили соседи. Они никогда не ругались, даже крупно не ссорились. А счастья не было…
Нина подошла к Наташеньке, погладила ее, спящую, по головке. Может быть, в этом самая главная проблема?
— Нина, я ничего тебе не обещаю, кроме того, что нам будет трудно. И соседи будут говорить: «Ну как они живут?» И никогда толком нас не поймут. Что за жизнь, если ее понимают все, кроме нас? Пусть будет наоборот.
Она вдруг подошла к окну и посмотрела в темноту. Она не могла видеть меня. Она не знала, что я здесь стою.
— А если это пройдет? — спросила она. — Что будет с тобой? Что будет с нами?
Даже здесь она не спросила, что будет с ней. Что будет с нами? Не знаю. Это уже не имеет значения, если мы перестанем понимать друг друга.
Я даже не помню, когда увидел ее в первый раз. Это не осталось в памяти. Только: «О-о! Сережка женился! Молодец!» Потом видел ее и десять раз и сто. И ничего не менялось. Мир оставался прежним. Она всегда молчала. Петь — не пела вообще. Было даже странно. Мы по праздникам, после тостов, начинали танцевать, обязательно со всякими чудачествами, горланили песни, кто громче. Со стороны это, наверное, было не очень красиво. А кому из нас приходило в голову посмотреть на себя со стороны?
Потом я заметил, что она все время улыбается. Тихо, незаметно и грустно, словно уже давным-давно все про нас знает. А Сергей как-то стеснялся, сторонился ее. Он был веселый парень, но себе на уме. Не знаю, что у них произошло, но только это было очень похоже на то, что у нас с Мариной.
И однажды я понял, что она все время ждет чуда, каждый день, каждую секунду. Чудеса происходят, только их никто не замечает. Она ждала чуда, а Сергей не верил в чудеса и ее заставлял не верить. А она не хотела не верить. И тогда он пришел к мысли, что она ничего не понимает в этой стремительной, рациональной, не терпящей сомнений жизни, которая окружает нас. Он пожалел ее, оставил ей только домашние заботы. Не понимает — не надо. Он все будет решать сам. Примеров много, все правильно. У Сергея был железный характер и крутой нрав. Он никогда не колебался, не сомневался, все решал сразу, и все у него получалось. Так должно было быть и на этот раз.
Но произошла осечка.
Стоило раз взглянуть на нее, когда она была одна, чтобы понять все. Ничего у Сергея не вышло. Нет, взглянуть не один раз. Может быть, миллион! И лишь в миллион первый раз увидеть. ЭТО не лежит на поверхности. ЭТО спрятано очень глубоко в душе.
…Чуть заметная полоска зари горела на горизонте. Дома засыпали.
— Что будет с тобой?
— Не знаю, Нина. Я этого не знаю. А с тобой?
— Я сейчас выйду. Подожди. Холодно.
Она скользнула с балкона в комнату.
«Сейчас что-то произойдет, — подумал я. — Что? Сейчас Нина будет здесь. И еще что-то. Что?»