Когда пришел Он, Она прижала к груди Жемчужину и спросила:
— Уже все?
— Да, — ответил Он. — Пора.
— Я понесу ее сама.
— Хорошо.
Они вышли на улицу и рванулись в быстро редеющий туман.
Физик-теоретик по приходе домой сразу же уснул, крепко обняв свою жену, тоже физика-теоретика. А проснувшись и вспомнив Гемму, подумал: «Что не привидится с пьяных глаз!»
Астроном на следующий день проверил снимки звездного неба, сделанные с искусственного спутника Земли. Геммы в созвездии Северной Короны в эту ночь не было. Астроном радостно хихикнул и решил писать диссертацию об однократных изменениях яркости некоторых звезд. Материал для диссертации уже был.
…Они неслись среди звезд и наконец отыскали место, с которого взяли Гемму. Они выпустили из рук звезду, и та, стремительно расширившись, вновь приобрела свой первоначальный вид. Он прикинул в уме скорость Геммы и, приподняв, переместил ее на шесть миллиардов километров. Теперь все было в порядке…
Не успели Они лечь спать, как в квартиру постучал бывший пожарный:
— Вы эту штуковину уже на место определили? — спросил он. — Внучке хотел показать. Шуточное ли дело — звезда! Не каждому дано видеть ее равно как на ладони. — И он растопырил свою угловатую пятерню.
— Определили, дедушка, — сказал Он. — Звезды должны видеть все.
— Ну, стало быть, ладно. При случае, если что… вы… уж это… внучке показать…
— Непременно покажем, — пообещал Он, и сосед поверил.
По профессии Он был простым физиком-теоретиком, даже не кандидатом наук. Она преподавала в школе историю древнейшего мира. Они оба были чудаками и умели делать чудеса. Только Им редко верили…
Весна света
За толстыми керамитовыми стенами базы расстилалась снежная пустыня, делавшая поверхность безжизненной планеты одинаковой во всех ее точках, однообразной, унылой и холодной. Планета словно не могла пробудиться от бесконечного сна.
Они сидели возле электрического камина. Он и Она.
Она родилась в космическом корабле. Все ее детство прошло среди предметов, сделанных руками человека. Землю ей заменял пластик пола, вентиляция заменяла ветер, свет неярких светильников — солнце, вода журчала для нее только из крана, магнитофонные записи заменяли пение птиц и шелест травы. И лишь цветы, невзрачные, тусклые, но живые и от этого теплые и приятные на ощупь, были настоящие. Цветы росли в главной оранжерее корабля. За цветами тщательно ухаживали, но они все равно гибли. Их становилось все меньше и меньше. Последний увял, когда ей было одиннадцать лет.
Корабль тогда подошел к искусственной планетке диаметром в двадцать семь километров. Здесь было миллионное население, четыре университета, школы, театры, искусственные катки и даже рощи лиственных деревьев. Искусственная планета, казалось, затерялась среди звезд, но она была очень нужна людям. За ней начинался еще неисследованный космос. Здесь строили новые корабли, которые уходили в дальний поиск.
Она училась в школе, затем в университете. И у нее было много друзей и подруг. А потом Она встретила Его. Он недавно прилетел с Земли и не был похож на всех, кого Она знала раньше. Он видел все, Он видел Землю. Он даже родился на ней. И улетел с нее впервые в учебный полет, когда Ему исполнилось двадцать лет.
Он хорошо знал, что такое мягкая черная земля, знал, какое счастье валяться на траве и смотреть в небо, ощущая обжигающие лучи солнца. Он жил в Сибири, видел сохраненную навечно тайгу, переходил вброд холодные таежные речки и рвал цветы, а потом дарил их девушкам и уходил, потому что ни одна не тронула его сердце.
Когда Он встретил Ее, то удивился Ее жизнерадостности, счастливому выражению лица, потому что в Его воображении человек, который ни разу не видел Землю, не мог быть счастливым.
Они полюбили друг друга. Он — сын Земли. Она — дочь Неба. А потом огромный корабль ушел в дальний поиск открывать новые звезды и планеты, и они отправились с экспедицией. На каждой новой планете оставалось два или три человека, которые должны были все узнать о ней.
На одной из планет остались Он и Она.
Экипаж корабля соорудил им керамитовый домик, в котором был маленький зал для танцев и аппаратная с тысячей очень сложных приборов, столовая и кабинет для работы, кухня и ванная, прихожая и каморка, в которой жил старый-престарый робот, знавший Ее еще с пеленок.
Им было хорошо друг с другом. Одиночество не тяготило их. С утра они запускали маленькие ракеты, которые после обеда возвращались, доставляя им кинофильмы о различных областях планеты и данные о температуре, давлении, составе почвы — словом, обо всем, что можно было узнать о планете. Они обрабатывали материалы, танцевали, рассказывали друг другу всякие истории. И старый робот осторожно останавливался где-нибудь в углу и молча слушал их. Он вообще был неразговорчив.
Через день они садились в винтолет и летали по заранее намеченному маршруту, удаляясь от базы иногда на несколько тысяч километров. И тогда старый робот поддерживал с ними связь и пытался самостоятельно обрабатывать материалы исследований.
В этот день они сидели возле электрического камина.
Он молчал, словно не замечая Ее. И бобины магнитофона крутились зря, потому что Он не слышал музыки, и Она зря тормошила Его за плечо, предлагая потанцевать.
Она заметила, что с Ним что-то делается. Уже несколько дней Он был таким — неразговорчивым, ушедшим во что-то свое, чужим, непонятным. И Ей было от этого не по себе.
— Хочешь остаться один? — спросила Она.
Он очнулся и отрицательно покачал головой. Она запела что-то, а Он вдруг спросил:
— Почему эта планета мертвая?
Странный был вопрос. Почему эта планета мертвая? Почти все планеты мертвые. Жизнь даже в самой примитивной форме встречается очень редко. Она так ему и ответила:
— Потому что это обычное явление в космосе. Сколько мы с тобой знаем планет? Разве хоть на одной из них была жизнь?
— Была.
— Нет. — И Она отрицательно покачала головой.
— Ветер, снежные ураганы, песчаные вихри, землетрясения, вулканы. Нам везде приходилось бороться. А здесь все мертво. Нет ни гор, ни ущелий, ни ветра, ни смены температур, ни дня, ни ночи. Здесь все застыло, как при абсолютном нуле.
— Ну и что же в этом плохого? Разные бывают планеты. Попалась вот и такая. Зато какие здесь звезды! Отчетливые. И видны даже самые маленькие. А Солнце отсюда можно увидеть?
— Нет, нельзя.
— Вот видишь, как далеко мы забрались с тобой. А мне нравится эта тишина. Словно все замерло в ожидании чего-то нового. Хочет и боится. Ждет и не верит. Так и я. Мне тоже кажется, что я чего-то жду. И я, наверное, такая же мертвая.
Он воскликнул:
— Нет, ты живая, ты теплая, ты разная, ты можешь и смеяться, и плакать, и грустить, и радоваться… Я хотел бы показать тебе Землю.
— Ты знаешь, мне совсем не хочется туда. Наверное, потому, что я не могу себе представить ее. Сколько бы я ни смотрела фильмов, ни слушала рассказов, я не понимаю ее, не чувствую. Мне хорошо и здесь. Лишь бы горели звезды.
— Здесь даже звезды не такие, как на Земле. Одинаковые. А там они разные. То большие и мигающие — это перед дождем. То блестящие, сухие и маленькие — это в морозные ночи.
— Скоро придет корабль. Ты можешь возвратиться на Землю. Даже видя ее, ты, наверное, будешь тосковать по ней.
Она села на спинку кресла и обняла Его, спрятав свое лицо в Его волосах. Он не пошевелился. От электрокамина исходило приятное тепло, но это было совсем не то тепло, которое исходит от костра. Тепло огня живое.
Она чувствовала, что Он снова забыл о ней, в который уже раз. И Ей сделалось грустно и досадно, и неприязнь возникла в ней к Земле. И, может быть, впервые Она захотела увидеть ее. Узнать, что же в ней такого, что Он не может жить без нее.
Он только сказал:
— На Земле март.
Это Ей ничего не говорило.
А Его непреодолимо тянуло на Землю. Именно сейчас, когда там начинается весна, когда солнце поднимается все выше и выше, когда снега только чуть-чуть подтаивают и их ослепительное сияние вызывает чувство неудержимой радости и легкости. Когда в лесу уже твердый наст, и можно ходить без лыж, и маленькие ручейки пробиваются в оврагах и логах, а бугры кое-где обнажили землю.
В такие дни Он уходил в лес и бродил, не разбирая дороги, до вечера. Возвращался мокрый и счастливый. И особенно хорошо Ему было, когда удавалось найти первый подснежник, маленький, хрупкий, кажется, такой неприспособленный к жизни, а все же выбивающийся первым из земли.
Он сидел в неприступных стенах надежного убежища. Тепло камина согревало Его, волосы гладила, конечно же, самая красивая женщина на свете. И все равно Его давно уже тянуло прочь от этих стен, в мороз, в снег, в гнетущую однообразность. Разбросать, разбудить все, чтобы была весна света, чтобы Она увидела эту весну света… Нетерпение в груди накапливалось. И только одно сейчас удерживало Его — поймет ли Она его поступок, не разрушит ли Он непонятным для Нее желанием любовь. Ее любовь.
— На Земле март, — тихо повторил Он.
— Ну и что? — даже не удивилась Она.
Тогда Он сбросил Ее руки со своих плеч и встал. Она испугалась, но лишь на мгновение, потом успокоилась и сказала:
— Что такого, что на Земле март? Был февраль, стал март…
Он молча вышел в прихожую и надел меховой комбинезон, затем унты, рукавицы, теплый шлем, спускающийся прозрачным забралом на лицо. Она смотрела на Него немного отчужденно, но с усмешкой. Еще мать рассказывала Ей, что мужчин иногда что-то уводит с прямого, понятного и всеми одобренного и проверенного пути. Но чаще всего они все равно возвращаются. Возвратится и Он. Здесь некуда уйти.
Он открыл дверь. Клубы пара ворвались в переднюю и медленно исчезли, когда Он захлопнул за собой дверь. Старый робот вопросительно повернулся к Ней.
— Иди, — приказала Она. — Только чтобы Он тебя не видел.
Все-таки Она немного боялась, что Он не вернется.