– Кеша, нужно собираться? – спросила Тамара, приведя себя в порядок.
– Да, сейчас пойдем за грибами… Идиоты! Менты под носом, а я не знаю, на кой хер они здесь?
– Кеша…
– Да пошла ты… – Кишлак накручивал сам себя и, зыркая по сторонам белесыми глазами, судорожно соображал, как поступить.
После взрыва на телевидении и ограбления банка сложилось впечатление, будто Рваный полностью деморализован и отсиживается в глубокой норе. Потому народ и расслабился. После несостоявшихся жестоких разборок наступило благодушное безделье. Благо, сам Кишлак большую часть времени проводил в объятиях Тамары. Расплата за расслабуху не заставила ждать. Кишлак в любой критической ситуации стремился использовать сразу все имеющиеся у него силы. Тактика тотального натиска, как правило, себя оправдывала. К тому же придерживался закона – «лучше перебдеть, чем недобдеть».
– Связывайся с Кубинкой. Пусть срочно присылают за мной вертолет. А бойцам выдвинуться к дорогам. Территорию санатория окружить и не подпускать ОМОН. Открывать огонь при малейшем продвижении, – потом обратился к Тамаре: – Садись в свой «СААБ» и спокойно отправляйся в Москву. Остановят, устрой скандал и постарайся выведать, чего они тут пасутся. Сразу сообщи по мобильному телефону. В Москве свяжись с Цунами. Он должен выяснить в МВД, чья это акция. Все. Отправляйся.
Тамара, услышав о возможном штурме и стрельбе, как ошпаренная выскочила из номера и со всех ног побежала собирать вещи. Кишлак крикнул вслед:
– Идиотка! Быстро в машину! Времени нет! – и буквально упал в кресло.
Скрипач достал папиросу с «планом» и протянул ему. Кишлак жадно закурил и прикрыл глаза.
– Ты еще здесь?
– Подождем информацию от Тамары.
– К черту Тамару. Давай вертолет. Мои афганцы меня не подведут! Ишь, ОМОН подняли? Ну, Рваный, за ментов тебе отдельное спасибо будет. Так воры в законе не поступают. Всех возьму в свидетели – не я нарушил правила игры. Разбомблю суку! Где вертолет?! – он вскочил и с кулаками бросился на Скрипача. Тот благоразумно ретировался.
Вместо него в дверях появился Курганов. Трезвый, но вялый от антидепрессантов, которые принимал, чтобы хоть ненадолго заснуть.
– Что-нибудь случилось?
– Ха, и он еще спрашивает? Устроили тут курорт! Собирайся, улетаем!
– Куда? – не понял Александр.
Кишлак возмущенно посмотрел на него и вдруг задумался.
– Куда… куда… в одну гвардейскую дивизию. Там отсидимся. Вернее, я со Скрипачом, а ты отправишься выслеживать Рваного.
– Я его не знаю.
– Тем лучше. И вот что, пожалуй, давненько ты не пил коньяк с Манукаловым. Попроси его об одолжении – пусть наведет на Рваного. Мы в долгу не останемся. Потребует что-нибудь взамен – соглашайся.
– На что? – не поверил собственным ушам Александр.
– Все равно. Лишь бы меня не касалось. Мы ведь с тобой, как в песне, – и Кишлак неожиданно пропел: «Скованные одной цепью, связанные одной целью». – Тебе без меня – смерть.
– А без Цунами? – прозвучал провокационный вопрос. Кишлак оценил подоплеку и с интересом взглянул Кургану в глаза, словно хотел перепроверить свою догадку. Но лицо Александра окаменело, и взгляд ничего не выражал. Квадратный подбородок съехал немного влево, губы упрямо сжались. Что только подтверждало верность посыла. Поэтому Кишлак передернул брезгливо плечами.
– Цунами меня оставил. Сам ушел. Значит, больше для меня не существует. А о том, чего не существует, говорить можно все, что угодно.
Александр ничего не ответил и пошел собирать вещи. Кишлак докурил папиросу и полез под горячий душ. Сквозь потоки струй услышал сообщение Скрипача о вертолете, вылетающем через десять минут, а когда, завернувшись в простыню, вошел в комнату, Скрипач протянул ему телефонную трубку. Звонила Тамара. От возбуждения она никак не могла доходчиво объяснить, что произошло.
– Они меня арестовали. Заставили выйти из машины. Обыскали. Я им такой скандал устроила! У меня же дипломатический паспорт… Теперь вот отпустили… Сволочи! Я предупредила, что буду жаловаться… Да, да. Поеду к Алле. Пусть Суховей разберется. Я их предупредила, что позвоню Манукалову. Они смеются. Спрашивали, кто живет в Доме творчества… Говорю, кто там может жить – писатели живут и поэты всякие, – Тамара перевела дыхание и сообщила главное: – Про тебя спрашивали. А я сказала, что молодыми людьми не интересуюсь.
– ОМОН видела?
– Да, там полно ментов. Все с автоматами.
– Езжай домой – и обо мне ни звука. Не вздумай никуда выходить и никому не открывай дверь, – предупредил Кишлак и отдал трубку Скрипачу. Тот постарался успокоить Тамару.
– Как только выберемся отсюда, пошлю в твой подъезд охрану.
Кишлак вышел на балкон и с него, подобно главнокомандующему, наблюдал за развертыванием обороны.
– Берите с собой писателей. Тогда ОМОН стрелять не будет. Побольше теток. И пусть орут. А одного пошлете с ультиматумом, если объявят штурм. Уходить будете вместе с заложниками.
Одна старушка, не утратившая хороший слух, после этих слов повалилась на землю в обмороке. Другие побежали к директору. Тот забаррикадировался в своем кабинете и с ужасом ждал развязки. Телефонная трубка лежала на столе, и из нее доносились указания ответственного за операцию полковника, которые выполнять было бы полным безумием. Не сумев добраться до директора, пожилые дамы собрались в актовом зале и начали стихийное собрание.
Кишлак сидел на балконе, вперившись глазами в голубое безоблачное осеннее небо. Тишину нарушал лишь сухой шелест падающих листьев. Природа замерла в желании продлить свою красу. «Чего это раньше я не замечал, как тут здорово?», – подумал Кишлак и еще больше разгневался на Рваного.
А между тем ситуация все ухудшалась. Скрипач перестал докладывать о происходящем вокруг Дома творчества, приняв на себя устройство обороны. Кольцо постепенно сужалось. По докладам выставленных постов, омоновцы принялись прочесывать лес, продвигаясь цепочкой. Проскочить можно было только с боем. Через полчаса менты подойдут к забору санатория.
– Все наркотики – в костер, – приказал Скрипач и, видя, что никто не торопится выворачивать карманы, закричал совсем, как Кишлак:
– Суки драные! Заметут – никого вытаскивать не будем! Угроза подействовала. Нехотя принялись разводить костер.
Некоторые поспешили в номера высыпать порошки и таблетки в унитаз.
Как раз в этот момент раздался металлический голос из мегафона:
– Внимание! Всем, кто находится на территории Дома творчества, надлежит выйти через главные ворота. Внимание. Повторяю. Никаких противоправных действий быть не должно. Территория окружена и блокирована ОМОНом. Группа Кишлака должна саморазоружиться. Выходить после отдыхающих, по одному, без оружия, с поднятыми вверх руками. Внимание! Повторяю…
Скрипач поднялся к Кишлаку.
– Где вертолет? – спокойно спросил тот, не сводя глаз с неба.
– Летит… – философски ответил Скрипач.
– Тогда чего пришел?
– Что будем делать?
– Отправь одного писателя из самых башковитых, чтобы попросил ментов заткнуться и передал, что остальные оставлены в качестве заложников и, не дай Бог, милиция начнет штурм. И для понта дай несколько очередей поверх деревьев. Сразу присмиреют.
Скрипачу не понравился такой приказ. Он был противником столь бессмысленной бойни. Глупо держать оборону под Москвой. Это значило угробить ребят, а оставшихся в живых благословить на длительные сроки.
– Может, вступим в переговоры?
Кишлак вскочил и заорал:
– Делай, что тебе говорят! Советник нашелся тут! Скрипач отправился вниз, где столкнулся с Александром.
– Ну?
– Что ну? Стрелять начнем, – буркнул тот в ответ на вопрос.
– А смысл?
– Дотянуть до вертолета.
– А если он вообще не прилетит? Погоди, я схожу к Кишлаку. Скрипач, не питая никаких надежд, прислонился к стене.
Он-то уж давно смирился с фантастическим упрямством Кишлака. Но отговаривать Кургана не решился и стал прислушиваться, ожидая услышать истерический крик из-за двери.
Кишлак заорать не успел, потому что Александр злорадно заявил:
– Как нам менты помогают!
– Ты о чем?
– Погляди на этих стариков. Они будут тащиться к воротам минут сорок. За это время целая эскадрилья может прилететь!
Кишлак уже привык прислушиваться к Кургану. Тем более что тот никогда не настаивал на своем. А так, бросал на обсуждение.
– Думаешь, долго?
– Уверен.
– Догони Скрипача, ему-то ведь только прикажи стрелять, канонаду устроит. Сам проследи, чтобы писатели не бежали вприпрыжку. Особенно шустрых возвращайте.
Александр пошел вразвалочку, будто никакой опасности и не существовало. Положил руку на плечо Скрипачу и повторил разговор с Кишлаком. Потом подтолкнул:
– Иди, а то они от страха поумирают.
Процессия получилась довольно живописная. Первым ковылял на костылях всевластный когда-то редактор журнала. За ним – литературная дама необъятных размеров. Шла она с остановками, постоянно оглядывалась, прощаясь с милым ее сердцу домом. Дальше потянулись поэты, старавшиеся держаться бодро и независимо. Бойцы Кишлака, играя стволами, комментировали вслух:
– Глянь, вон тот вроде бы по «ящику» треплется.
– Не, похожий.
– Да хоре, он самый, ну в этой – с совой.
– Не с совой, а с попугаем.
– Ну вы, братва, даете! То ж артисты, а эти-то – бывшие партийные.
Голос из мегафона торопил стариков. Но никто особенно не торопился, боясь вызвать раздражение у наглых, вооруженных парней с тупо-презрительными физиономиями. Очень скоро странный гул заглушил просьбы милиции. Над территорией Дома творчества завис вертолет без опознавательных знаков. Заметив удобное для посадки место – небольшое опытное поле, летчик начал снижение. Скрипач приказал задержать оставшихся на случай, если ОМОН предпримет атаку.
Кишлак, выскочив из жилого корпуса, крикнул Курганову, чтобы тот следовал за ним.
– Слушай! – изо всех сил надрывал горло Александр. – Пусть ребята забросят в вертолет все оружие.