«Либеральный миф» предполагает универсальные ценности: права человека, свободный рынок, всемирную экономику, внутри которых всем — и частным лицам, и группам людей, и государствам — обеспечено процветание и доля «растущего пирога».
Страны Восточного блока и бывшие колониальные страны спешили внедришь либерализм, и иногда это происходило в карикатурном виде «дикого капитализма». Предполагалось, что всеобщие выборы и «невидимая рука рынка» решат все проблемы.
Завышенные ожидания «новых либералов» и ревнивые опасения тех, кто считал, что «новые» пришли на готовенькое, в результате экономического кризиса 2008 года обернулись разочарованием в современной форме либерализма и особенно возмущением против глобализма.
Обвинения «зеркалят» друг друга: жители развивающихся стран опасаются, что под видом демократии им навязали ту же колониальную власть, губят древнюю культуру, отбирают ресурсы, не дают развиваться, богатые страны якобы стремятся ограничить рождаемость в бедных и закрепить неравенство.
В развитых странах многие считают, что их работу отнимут иммигранты или производство уйдет туда, где труд дешевле, всеобщие выборы — надувательство, европейская культура уничтожается исламом (или же толерантностью), элита становится все богаче и стремится сократить население и увековечить неравенство.
Означает ли это, что «конец истории» вовсе не наступил (разве что грозит наступить в форме ядерной войны), зато наступил «конец либерализма»?
Многие полагают, что либерализм в том или ином виде сохранится, но необходим отказ от глобализма: в этом мире каждый за себя, различие культур и систем не позволит действовать согласованно. К тому же глобальный мир слишком сложен, а либерализм предполагает, что важнейшие решения принимаются рядовыми гражданами. В условиях глобализма выборы и другие политические решения с помощью голосования превращаются в формальность или манипуляцию — ведь люди не понимают, «как это работает», не могут разобраться в хитросплетениях множества интересов, отличить правду от пропаганды, осознать опасности новых технологий.
Избиратели регулярно высказываются против атомных электростанций, потому что видят опасность в атоме, хотя бы и мирном, а не в парниковом эффекте, от которого мы вполне можем погибнуть уже в XXI веке.
Но возможно ли сохранить «либерализм без глобализма» и не обращаются ли доводы против глобализма также и против либерализма в его привычной форме? Совместимы ли всеобщее право голоса, уважение к свободному волеизъявлению каждого с концепцией информированного выбора в условиях бесконечно усложненного мира?
Инфотехнологии способны разгадать действующие в нашем мозгу алгоритмы, более того — способны на них повлиять или же принять за нас «лучшее решение». Не сменится ли демократия автоматическим управлением, не будут ли вместо избирателей и президентов действовать алгоритмы?
Игру на бирже сейчас в основном ведут алгоритмы. За нас принимают решение поисковые системы, выдавая ссылки в той последовательности, какую сочтут оптимальной.
Не прячется ли за борьбой как против глобализма, так и против либерализма, за откатом к традиционному, национальному (и чаще всего выдуманному), иной, экзистенциальный страх: меняется само понятие о человеке. В последние двести лет он привык чувствовать себя господином природы, но сейчас опасается, что создал себе господина: либо международную элиту, либо и вовсе искусственный интеллект.
Биологический алгоритм предусматривает лояльность человека небольшой группе, с которой его объединяет общность судьбы: племени, боевому отряду, семейной компании.
Лояльность народу или государству (даже сравнительно небольшому — несколько десятков тысяч человек, античному) биологически не обусловлена. Она возникает в последние тысячелетия. то есть не в результате эволюции, а как социальный конструкт.
В чем состоит единство «немецкой нации»? Она существовала в виде империи и отдельных малых государств, в виде единой милитаристской Германии Бисмарка, Веймарской республики, гитлеровского Рейха, в виде двух Германий, одна из которых строила социализм, ныне — в виде единой демократической Германии. Язык за века изменился, образ жизни, система ценностей — тоже. Фактически «быть немцем» значит принимать совокупность и преемственность перемен.
Государства, религиозные и национальные общности были необходимы для выживания, они обеспечивали защиту от внешних врагов и поддержку в любых обстоятельствах. Зато они и требовали безусловной преданности. Чтобы люди платили налоги и отдавали жизнь на войне, нужны мощные национальные мифы и символы, сложный аппарат пропаганды и просвещения. Национализм — вовсе не архаический пережиток, избавившись от которого мы бы очутились в раю либерализма и всеобщего братства.
Национализм весьма силен в таких мирных и процветающих странах, как Швеция, Германия, Швейцария, а страны, лишившиеся национальных уз, чаще всего погружаются в хаос племенных раздоров, как Афганистан.
Не следует путать национализм с шовинизмом и фашизмом.
Национализм: «Мой народ уникален (как и каждый народ), и я имею перед ним серьезные обязательства».
Шовинизм: «Мой народ превыше всех, и я имею перед ним исключительные обязательства».
Фашизм: «Только мой народ имеет значение, и ради его блага можно принести в жертву хоть все человечество».
Поскольку нация, как и государство, является фикцией и состоит из людей, не соединенных кровным родством, современный национализм обычно отказывается от апелляции к «крови и почве», заменяя их преданностью флагу, институтам, истории и в целом «культуре».
После 1945 года опыт произошедших катастроф и страх глобального уничтожения породил новую лояльность — человечеству. Атомная бомба изменила геополитику. Страны с самым разным режимом — США и СССР, капиталистические государства Европы и Китай — сумели не только предотвратить ядерную войну, но и холодную войну и порожденные ею конфликты свести к минимальному кровопролитию. Однако угроза ядерной войны остается одной из трех глобальных проблем, которые могут решаться лишь совместными усилиями человечества.
Вторая, и на данный момент более вероятная угроза — экологическая. Из серийного убийцы человек превращается в массового.
Если в ближайшие 20 лет не сократить выхлопы газов с парниковым эффектом, средняя температура на Земле повысится более чем на 2 градуса, что приведет к таянию полярных льдов, распространению пустынь, затоплению значительных территорий. Сотни миллионов людей лишатся крова. Таяние льдов запустит цепную реакцию: меньше солнечных лучей будет отражаться от Земли, и нагрев ускорится.
Но в отличие от ядерной войны, которая одинаково страшна для всех, потепление угрожает разным странам в разной степени, и заинтересованность в переходе на возобновляемые источники энергии тоже разная.
Для России потепление даже благоприятно, но Кирибати исчезнет с лица Земли. Страны — поставщики углеродов зависят от этой отрасли экономики, но Китай, Япония и Южная Корея предпочли бы избавиться от импорта нефти и газа.
Третья общая проблема — как относиться к преображающим и подрывающим мир инфо- и биотехнологиям. Ни одна страна не пожелает запретить их у себя хотя бы из страха отстать в этой гонке. Выработка единой этики, запрет тех технологий, которые ставят под угрозу будущее человечества, достоинство человека или социальный мир, возможны только на мировом уровне.
Каждая из этих трех проблем угрожает будущему человечества, но в совокупности они породили невиданный прежде экзистенциальный кризис, охвативший весь мир. Перед лицом этих глобальных проблем привычная национальная политика утратила эффективность. Из этой ситуации предлагается два выхода:
• Деглобализовать экологию, экономику и науку, то есть предоставить каждой стране возможность самостоятельно решать эти вопросы.
Именно такой выбор предлагают изоляционисты: укрепим свой суверенитет, а до общих проблем нам и дела нет.
• Глобализовать политику.
Экологию и науку разделить на национальные проблемы не удастся. Да и деглобализация экономики — затея весьма накладная. Следовательно, придется глобализовать политику, однако речь идет не о затеях создать всемирное правительство.
Раздельный сбор мусора — пример глобального сознания на локальном уровне.
Различного рода наднациональные структуры лишь умножают бюрократический аппарат, усугубляют чувство отчуждения частного человека от усложнившейся структуры мира, порождают недовольство, которым пользуются демагоги, и провоцируют «брекситы». Глобализация политики подразумевает включение глобальных проблем и интересов в повестку дня на уровне каждой страны и даже города.
Из всех новых технологий определяющими для XXI века станут биологические и информационные. Развитие информационных технологий вплотную подошло к созданию искусственного интеллекта, то есть алгоритмов, способных управлять машинами, просчитывать множество вероятностей, ставить диагноз. Искусственный интеллект обладает тем качеством, которое мы привыкли называть интуицией и считать сугубо человеческим. На самом деле интуиция — это чрезвычайно быстрая обработка сигналов и сопоставление их с накопленным опытом. На уровне «обычного человека» ИИ вызывает два опасения: «Нашу работу отберут роботы», «Нами будут манипулировать».
Развитие технологий всегда сопряжено с исчезновением ряда профессий или резким сокращением рабочих рук в конкретной отрасли.
До промышленной революции девять десятых населения любой страны составляли крестьяне. Ручной труд был основой экономики 70 лет назад.
Технологии не только отнимают рабочие места, но и создают.