Для обслуживания самолета-беспилотника требуется 30 техников и 80 специалистов по обработке созданных им данных.
Почему в нынешней ситуации будет сложнее переквалифицировать освободившихся работников и найти им места?
• Профессии, связанные с обслуживанием ИИ и обработкой данных, слишком сложны, для овладения ими могут понадобиться годы.
• Не каждый безработный решится в середине жизни на такие перемены.
• Не хватает госпрограмм для финансирования переобучения и поддержания уровня жизни студента и его семьи.
• За несколько лет и эти навыки могут устареть.
Слова «То, что вы узнаете на первых двух курсах, устареет прежде, чем вы покинете университет» стали уже привычными для студентов.
• В долгосрочной перспективе ИИ перейдет на самообслуживание, поэтому вкладываться в переквалификацию невыгодно.
• Школа и даже институт утрачивают связь с жизнью: за время учебы ситуация на рынке труда может измениться, и тем более она неоднократно изменится при жизни одного поколения.
Раньше технологии освобождали человека от физического или монотонного труда, а теперь вытесняют человека там. где он привык считать себя незаменимым. Нас ждет появление роботов-врачей, юристов, финансистов. Уже сейчас значительную часть биржевой игры осуществляют алгоритмы. Кроме того, раньше экспоненциально росло потребление. Если появлялся способ производить вместо одних брюк десять, находились и покупатели на эти брюки. Но сейчас это означает просто сокращение рабочих мест.
В краткосрочной перспективе государство может смягчать проблему, спонсируя переобучение и тормозя внедрение некоторых технологий. В долгосрочной перспективе нужно перестраивать отношение к труду и заработной плате. Некоторые развитые страны присматриваются к идее базового дохода. Это решит самую элементарную проблему безработицы — люди не умрут с голода, однако останутся другие проблемы:
• Работа — важнейший маркер социального статуса человека.
• Многие опасаются, что машины вытеснят людей: «золотой миллиард» будет в мягкой или жесткой форме сокращать лишнее население.
• С работой сопряжены основные права гражданина и возможность влияния на «верхи».
Сейчас работники могут добиться улучшений с помощью забастовки. Но на пожизненном соцобеспечении как заставить прислушаться к себе?
Следует пересмотреть само понятие общественно полезной и оплачиваемой работы. Например, можно признать работой и оплачивать:
• воспитание детей;
• организацию общественных объединений в своем квартале:
• пропаганду и поддержание экологически чистого образа жизни:
• некоторые хобби.
Вопрос о работе — не только экономический и социальный. Это вопрос о статусе и достоинстве человека, смысле его существования.
За страхом потерять работу таится экзистенциальная проблема всего нашего будущего: исчезновение Homo sapiens в том виде, в каком мы привыкли себя представлять. Информационные и биотехнологии «вскрыли» наш мозг. Алгоритмы наших решений теперь понятны, и на них можно влиять, можно даже принимать их за нас.
На уровне отдельной личности возникает страх не вписаться в эпоху перемен или же, наоборот, измениться слишком сильно и перестать быть собой. Это проявляется и в виде протеста против глобализма: человеку кажется, что он сохранит смысл в принадлежности к традиции и культуре, что так ему легче будет воспротивиться переменам.
На уровне социальном существенно опасение, что под видом либеральной демократии осуществляется тотальная манипуляция. Большие данные сделали каждого «прозрачным», жизненно важные решения принимаются алгоритмами, инфо- и биотехнологии управляют нашим разумом и эмоциями.
Мы воспринимаем биохимические реакции как эмоции и состояния души, созданы лекарства, управляющие эмоциями. Наша интуиция — всего лишь алгоритм, как и свобода воли.
Человек рискует утратить такие неотъемлемые атрибуты, как свободу воли, постоянные ценности, статус гражданина, но ему открывается возможность для экспериментов и создания сверхчеловека.
Биотехнологии способны продлить жизнь на столетия, наделить нас новыми органами восприятия, тандем человека с искусственным интеллектом «обыграет» и человека, и машину. В перспективе — физическое бессмертие благодаря клонам или же в форме алгоритма.
Возникают опасения, что нынешняя элита использует технологии в своих интересах, навсегда закрепит свое положение и на том прекратится всякая социальная мобильность и возможность демократии.
Означает ли это. что обычный человек отменяется? И какие стратегии нужно выстроить для индивидуального и видового самосохранения?
Либеральное образование избегало «великих нарративов» из страха перед авторитаризмом. Задачей школы было дать ученикам много знаний и предоставить свободу, а молодежь создаст собственную картину мира. Даже если нынешнее поколение не сумеет соединить все данные в последовательный и значимый нарратив о мире в целом, этим синтезом займутся наши потомки. Но особенность — и угроза — текущего момента в том и заключается. что время истекло. В ближайшие десятилетия нам предстоит принять решения, которые определят будущее жизни на Земле, а любые решения принимаются на основании имеющегося мировоззрения. Если юное поколение вырастет без «космического» мировоззрения, самое судьбоносное в нашей истории решение будет приниматься вслепую.
Изменилась цена знания. Еще в XIX веке его недоставало, сейчас информации слишком много, и она теряет достоверность и ценность.
Сейчас школьнику требуется не массив знаний и даже не умение их добывать, но развитый навык отличать истину от лжи, существенные подробности от второстепенных и, самое главное, умение соединять разрозненную и пеструю информацию в довольно цельную картину.
Детям дают слишком конкретные и негибкие навыки: решать уравнения, проводить опыты, писать компьютерные программы, разговаривать по-китайски. Все это сможет взять на себя ИИ.
Прогрессивные педагоги предлагают сосредоточиться на четырех К (критическое мышление, коммуникация, командная работа и креативность). Вместо конкретных технических навыков давать общие и гибкие жизненные навыки. И самым главным навыком станет умение принимать перемены, всегда учиться новому и сохранять равновесие в непривычной ситуации.
Настала пора честно говорить подросткам, что они не должны полагаться на старших. Вместе с тем нельзя полагаться и на технологии. Каждому остается лишь рассчитывать на самого себя. Познать себя — в изменениях — и не принимать за «я» тот голос, что вторит пропаганде, коммерческой рекламе или моделируется биохимически.
Человек будущего должен стать «автохакером». Постичь алгоритмы, которые управляют им. Отказаться от привычных источников смысла — как «великих нарративов» религии, национализма и т. д., так и от мифа о свободе воли.
В середине XXI века мы будем окружены новыми идеями и продуктами. Человек будет все время заново изобретать самого себя. Биотехнологии и инфотехнологии изменят само понятие «быть человеком». Преобразятся фундаментальные структуры жизни, и основным качеством человека станет изменчивость.
Возможно, появятся новые формы человеческой жизни, от киборгов до облака данных. Гендерная идентичность станет флюидной, компьютерный интерфейс одарит человека новыми ощущениями.
Поиски идентичности сделаются намного более сложными и насущными, чем когда-либо прежде. Это уже происходит, и именно этим вызван высокий уровень стресса. Мы наблюдаем попытки «сохранить стабильность»: в лучшем случае мир проносится мимо тех стран и людей, кто не желает меняться, в худшем — возникает конфликт.
Различные мифы, на которые человек привык опираться — национальные, религиозные. — отпадают, и остается лишь индивидуальный, либеральный миф. Либеральный миф призывает бороться за свободу и творить. Однако наука разоблачила этот миф: наш выбор и наше творчество — тоже продукт биохимических реакций в нейронах. И «свобода», и «я» — лишь великий миф.
«Мы свободны следовать своим желаниям или подавлять их — однако мы не свободны пожелать того, а не этого», — считает Харари.
Признание «я» и «свободы воли» фикцией вернет нам свободу. Человек должен понять, что он — вовсе не «связная история», не «аватар».
Люди проводят половину жизни в соцсетях, конструируя свое «я». Другие люди видят в этом подмену реальной жизни, не замечая, что и в реальной жизни они опираются на иллюзии.
Либерализм отказался от великого нарратива религии и государства, но человек, нуждающийся в смысле, стал выстраивать такой же нарратив из собственного опыта.
Сейчас нам остается принять:
• неизбежность перемен;
• отсутствие связного сюжета собственной жизни;
• отсутствие абсолютных категорий свободы и смысла.
Но что же реально, если даже мое «я» не вполне реально и не вполне мое? Мы можем познавать человеческое сознание с помощью науки; свое собственное сознание — методом прямого наблюдения (медитации), и чужое сознание, приняв реальность переживания, чем бы оно ни было вызвано.
Связь с реальностью, проверка реальностью все же существуют, даже если все остальное — алгоритмы, биохимические реакции, великие нарративы.
Реально страдание другого человека и мое сострадание. Только на этом основано и только в этом неизменно достоинство человека. Сострадание — основа и суть природы человека.
Последняя глава этой небольшой книги, где автор настоятельно рекомендует освоенную им еще в юности практику медитации, может смутить читателя, приверженного другим религиозным традициям, и тем более читателя нерелигиозного: не странно ли в книге, разоблачающей все мифы и иллюзии, в книге сугубо рациональной, наткнуться под конец на разговор о медитации? И что делать тем, кто не готов к такого рода истинам? С чем мы остаемся, когда Харари лишил нас даже иллюзии собственного «я»?