С другой стороны, вторая половина XX века — беспрецедентно долгий период избегания войн между великими державами и развитыми странами, а именно такие войны были наиболее разрушительными.
Периоду после 1945 года историк Джон Гэддис дал название «Долгий мир».
Является ли это временной передышкой, или мы можем объяснить причинно-следственные связи, приведшие к долгому миру, и надеяться на его прочность? Продолжительность мира сама по себе не так уж обнадеживает: сторонники теории циклов полагают даже, что чем дольше отсрочка, тем страшнее будет сама катастрофа.
Оптимистов сравнивают с индюшкой, которая накануне Рождества радуется взаимопониманию с людьми.
Главный вопрос — о паттернах истории: в самом ли деле наблюдается эскалация насилия? Существуют ли циклы, в которых периоды разрядки сменяются ожесточением насилия?
При сравнении XX века с прошлым неверное представление могут вызвать три фактора: Пропорции. Если прежние войны уносили меньше жизней, то в пропорции к тогдашнему населению Земли — больше.
Историческая близорукость. Мы гораздо лучше помним недавние события.
Из 21 страшнейшей массовой бойни 14 случилось до XX века — в абсолютных цифрах, а в пересчете на проценты от населения Земли из событий XX века только Вторая мировая война попадает в «черную десятку». На первом месте — мятеж Ань Лушаня в VIII веке, уничтоживший 2/3 населения Китая (шестую часть населения Земли).
Неверная оценка рисков. Согласно теории Тверски — Канемана, люди оценивают вероятность события не статистически, а вспоминая доступные примеры.
Существенную роль в формировании искаженного восприятия играют СМИ, подробно описывающие садистские убийства, теракты, стычки вялотекущей гражданской войны. Газеты и телевизор при этом не сообщают изо дня в день о снижении преступности или о том, что в таком-то регионе Африки уже 29 лет нет гражданской войны. Возникает ощущение, что мы живем «среди насилия».
При выстраивании паттернов особенно важно сравнение с XIX веком: многие авторы апокалиптических сценариев утверждают, что если циклов и не существует и даже если прослеживается многовековая тенденция к снижению насилия, в XX веке произошел перелом к худшему:
• Цивилизационный процесс исчерпался.
• Демократии доказали свою несостоятельность.
• Не удалось решить проблемы ресурсов и неравенства.
• Создано оружие массового уничтожения.
На самом деле сравнение с XIX веком подтасовано: век отсчитывается после периода Наполеоновских войн, и не принимаются во внимание события вне Европы: резня в Китае, работорговля, колониальные завоевания, Гражданская война в Америке, войны в Африке…
Льюис Ричардсон, математик и метеоролог, на основании статистических данных о сотнях мощных войн осторожно предполагает длительное будущее без третьей мировой. Он рассмотрел данные о худших войнах (с гибелью более 0,1 % от населения Земли) за 2500 лет: оказалось, что они достаточно равномерно распределены в веках.
За пределами анализа остались рейды арабов и жителей Африки за рабами на протяжении двух тысячелетий. 447 мятежей в Китае, 556 крестьянских восстаний в России, 80 революций в Латинской Америке, о жертвах которых нет данных.
Безусловной уверенности быть не может, но некоторые факторы обнадеживают:
• Статистически не прослеживаются циклы или эскалация насилия.
• Развитые страны и великие державы воздерживаются от войны осознанно и долго.
Даже противостояние Восточного блока и НАТО не привело к войне, хотя мир несколько раз был на грани. Разрешение Карибского кризиса — идеальный пример компромисса.
• Во всех других войнах и конфликтах отмечается снижение разрушительности.
• Заданный Просвещением моральный тренд — гуманизм — оказался устойчивым.
• Катастрофы XX века — результат идеологий и контр-Просвещения (антигуманизма). Понимание их причин способствует тому, чтобы подобное не повторилось.
• Налицо те условия, которые Кант считал необходимыми для вечного мира. — распространение демократий, глобальная торговля, международные союзы.
• Сокращается неравенство между бедными и богатыми странами и стратами.
Идеалистические представления о древнем человеке, невинном и не знавшем насилия, развеяны данными антропологии и археологии. Охотники, собиратели, первые скотоводы и земледельцы жили небольшими группами и регулярно совершали набеги на соседей.
За последние десятилетия найдено множество останков возрастом от двух до десяти тысяч лет с метками от стрел и тупого оружия. Вероятность смерти в бою для каменного века составляла 15 %. «Вечная война» со всеми формами жестокости (человеческими жертвоприношениями, людоедством) продолжается и у ныне существующих примитивных племен.
С появлением первых государств частота убийств сократилась примерно впятеро. Прекратились междоусобные стычки, люди больше не боялись друг друга, полагаясь на защиту правителя. Государство присвоило право на насилие, заменив кровную месть и самочинную расправу штрафами и казнями. Процесс пацификации происходит повсеместно с формированием государств, но внутренняя пацификация сопровождается более жестокими войнами против соседей.
Классические поэмы Гомера, античные историки, Библия свидетельствуют как о постоянных стычках, так и о тотальных войнах. Расправа с пленными, геноцид, изнасилование женщин, порабощение побежденных — все это «предписано богами».
Внутренняя жизнь древних государств также держится на насилии: пытки, мучительные казни, расправы с любыми несогласными. Права женщин, детей, рабов, низших каст и сословий (то есть огромного большинства) равны нулю. Ранние государства склонны к необузданному росту, войнам и поглощению соседей, а затем разросшаяся империя рушится под двойным натиском — «варваров» извне и межплеменных и сословных раздоров внутри.
Большинство ближневосточных цивилизаций погибло; гражданские войны Китая унесли больше жизней, чем Вторая мировая; на обломках Римской империи появились сотни европейских феодальных владений.
Европа, ставшая в XVIII веке родиной Просвещения и источником мирного процесса, до конца средневековья была одним из наиболее опасных мест на Земле: каждый рыцарь добывал себе славу и пропитание во главе собственной шайки разбойников. Полное бесправие крестьянского населения, притеснение женщин и детей в своем сословии — страх и жестокость были частью повседневной жизни.
Следы этого сохранились в детских сказках, где агенты насилия — не только власть и чужаки, но и родители.
Централизация европейских государств привела к значительному сокращению самостоятельных бароний и фьефов.
В XV веке в Европе насчитывалось до 5000 самостоятельных владений, в XVII веке их было 500, при Наполеоне — 200, в настоящее время — 50, большинство из которых объединяются в экономический союз с прозрачными границами.
Объединение европейских стран шло по тем же принципам, что и формирование ранних государств, — с помощью завоеваний и поглощений, но две особенности объясняют, почему это не циклы объединения и распада, а цивилизационный процесс.
• Придворный этикет.
• Экономическая революция.
Термин «цивилизационный процесс» принадлежит Норберту Элиасу. Когда королевский дворец становится для баронов более надежным источником почестей и дохода, чем набеги, а воины превращаются в придворных, они вынуждены подчиниться этикету, который требует учитывать интересы других людей и обуздывать свои страсти. Рассеивая романтические представления о рыцарстве, Элиас цитирует первые придворные уставы, запрещающие отправлять естественные надобности у всех на глазах и набрасываться на женщин. Книга Элиаса вышла в Германии в 1939 г., а вскоре он вынужден был бежать от нацистского режима, — и все же Элиас верил в возможность цивилизовать человека.
Экономическая революция — основной фактор объединения европейских государств. Она началась с новых технологий, разделения труда, появления ремесел и излишка товаров, а это означало:
• массовое производство оружия и формирование армий;
• большую обеспеченность, возможность прокормить себя, не отбирая у другого;
• переход от натурального обмена к свободной торговле.
Централизация и цивилизационный процесс не положили конец войнам. Частота войн в результате централизации к XVII веку снизилась, но войны сделались затяжными и разрушительными, поскольку:
• появились регулярные армии;
• число вовлеченных в конфликт людей возросло;
• усложнились причины конфликтов.
В XVI веке начинаются (и продолжаются всю первую половину XVII века) религиозные войны между протестантами и католиками. В XVII веке к ним присоединяются войны династические: во главе централизованных государств стояли семейства, активно стремившиеся приумножить свои владения.
Тридцатилетняя война (1618–1648) сочетала черты религиозной (между католиками и протестантами) и династической войны. Жертвами ее стали от 5 до 8 миллионов человек, в масштабах XVII века — бедствие, сравнимое с мировыми войнами (историки и называют ее «Нулевой мировой», тем более что в эту войну были вовлечены почти все европейские государства. Германия потеряла 40 % населения, отдельные области — до 70 %).
Современники Тридцатилетней войны воспринимали ее с такой же безысходностью, как мы — войны XX века. Томас Гоббс считал «войну всех против всех» естественным состоянием, а источник агрессии, вернее, три источника, видел в природе человека:
• алчность, побуждающая отнять чужих жен. землю, имущество;
• страх, побуждающий нанести превентивный удар;
• честь, побуждающая сражаться из-за любой ерунды.
На уровне отдельных людей «войну всех против всех», по мнению Гоббса, предотвращает сильное государство, «Левиафан», присваивающее себе право на насилие.