– Слушайте меня все! Справедливость должна восторжествовать! Я пытался смолчать, но так и не сумел. Билл – мой сын, мой единственный сыночек, и я, умирая от рака, умолял его навестить меня, побыть со мной последние часы моей жизни…
Завязалась потасовка. Полицейские принялись стаскивать оратора, но выяснилось, что он приковал себя к лавке цепью.
– …он так и сделал, он варил мне овсянку, кормил меня, ухаживал за мной и делал все это так хорошо, что мало-помалу я выздоровел. Вы видите перед собой человека, исцеленного овсянкой из добрых сыновних рук! А теперь мой сын должен умереть за то, что спасал меня? Лучше возьмите мою никчемную жизнь вместо…
При помощи атомного резака старика отсоединили от лавки и вынесли за дверь.
– Достаточно! Это уж слишком! – завопил раскрасневшийся председательствующий и в сердцах так шарахнул молотком по столешнице, что тот разлетелся на мелкие кусочки. – Очистить зал от публики и свидетелей! Трибунал постановляет дальнейшее слушание дела производить закрытым порядком, без допроса свидетелей и обращения к доказательствам! – Он обвел взглядом коллег. Те согласно закивали. – В связи с вышеизложенным обвиняемый признается виновным и приговаривается к смертной казни путем расстрела. Приговор исполнить сразу же, как только обвиняемого приволокут на стрельбище!
Судьи стали подниматься с мест, но их остановил спокойный голос О’Брайена.
– Суд, несомненно, вправе поступать так, как поступил, но я требую огласить, на основании какой статьи кодекса вынесено решение!
Председательствующий с тяжелым вздохом вновь уселся.
– Как бы мне хотелось, капитан, чтобы вы угомонились. Вы знаете кодекс не хуже меня. Но коль скоро вы настаиваете… Пабло, прочти вслух!
Судебный секретарь полистал толстенную книгу на своем столике, отметил место пальцем и забубнил:
– Законы военного времени, воинский устав, параграф, страница и тэ. дэ. и тэ. пэ… А, вот! Параграф двести девяносто восьмой-бэ. Если какое-либо лицо, проходящее действительную воинскую службу, самовольно оставит место прохождения службы на срок, превышающий один стандартный год, указанное лицо виновно в дезертирстве и виновным может быть признано даже заочно. Единственное наказание за дезертирство – мучительная смерть.
– По-моему, все достаточно ясно, капитан. Еще вопросы есть?
– Вопросов нет, – отозвался О’Брайен. – Только мне хотелось бы напомнить вам один прецедент. – Он выложил перед собой внушительную стопу толстых книг и раскрыл верхнюю. – Дело рядового Левенига против Военно-воздушных сил США, Техас, тысяча девятьсот сорок четвертый год. Здесь сказано, что означенный Левениг дезертировал и в течение четырнадцати месяцев скрывался на чердаке столовой. Он покидал указанный чердак исключительно по ночам с целью раздобыть продовольствие и отправить физиологические нужды. Однако он ни на минуту не покидал территорию своей базы, являющуюся для него местом прохождения службы. В этой связи признать его виновным в дезертирстве было невозможно, и батальонный суд приговорил его к значительно менее строгому наказанию, как за мелкую дисциплинарную провинность.
Все офицеры трибунала буравили взглядом секретаря – тот торопливо рылся в своих талмудах. Через некоторое время он нашел искомое, и его физиономия расплылась в торжествующей улыбке.
– Все это так, капитан, однако наш обвиняемый все же оставил место службы, которым по истечении срока увольнительной является Пересыльный пункт. Вместо того чтобы находиться именно там, он находился в совершенно иной части планеты Гелиор.
– Совершенно верно, сэр! – О’Брайен вытянул из стопки другой том и потряс им над головой. – Совершенно с вами согласен. Однако в деле «Драгстед против кондукторского полка императорского космического флота, Гелиор, восемь тысяч восемьсот тридцать второй год» определено, что во избежание юридических разногласий объекты «Планета Гелиор» и «Город Гелиор» следует считать одним и тем же объектом…
– Несомненно, так оно и есть, – оборвал его председательствующий. – Однако все это ни в малейшей степени не относится к сегодняшнему делу. Прошу вас, капитан, оставьте! Сегодня я условился сыграть партию в гольф и…
– Вы освободитесь через десять минут, сэр, если позволите мне закончить. Хотелось бы представить суду последний документ, подписанный адмиралом Мармозетом.
– То есть мною! – закашлялся председательствующий.
– В указанном документе времен начала войны с чинджерами город Гелиор определяется как самостоятельное воинское подразделение. Посему настоящим предлагаю оправдать обвиняемого в дезертирстве, так как он ни на минуту не покидал планету, а следовательно, и город, и подразделение, а следовательно, и место прохождения службы.
В зале воцарилась мертвая тишина. Наконец ее нарушил дрожащий голос председательствующего:
– Пабло, это правда? Мы не можем расстрелять этого мерзавца?
Лоб секретаря покрылся каплями пота. Он в безумной спешке начал листать свои книги. Отпихнув последний том, секретарь с горечью произнес:
– Ничего не поделаешь. Этот арабо-еврейско-ирландский зубрила оставил нас с носом. Обвиняемый не виновен.
– Казни не будет?! – истерически выкрикнул один из судей, а другой, постарше, уткнулся лицом в ладони и беззвучно зарыдал.
– Так просто он у нас не отделается, – заявил председательствующий, грозно взирая на Билла. – Если обвиняемый в течение целого года не оставлял место прохождения службы, значит он был на посту. В течение этого года он не мог не спать, и это значит, что он спал на посту. Посему приговариваю его к одному году и одному дню исправительных работ в военной тюрьме строгого режима, а также к разжалованию его в предохранительные седьмого класса. Сорвите с него знаки различия и уведите! Я пошел играть в гольф…
Пересыльная тюрьма представляла собой примитивный барак посреди квадратного плаца, наскоро собранный из пластиковых плит на металлическом каркасе. Тюрьму ограждали шесть рядов колючей проволоки под током. Вдоль нее вышагивали полицейские с атомными ружьями с примкнутыми штыками. Открывали и закрывали многочисленные ворота специальные компьютеры. Через один из таких входов вкатился робот-конвоир, волоча за собой прикованного Билла. Робот-конвоир в виде металлического куба, высотой Биллу по колено, был оборудован прочным стальным тросиком с наручниками на конце. Наручники охватывали запястья Билла. Побег был невозможен. При малейшей попытке к бегству робот с мазохистским наслаждением подрывал вмонтированную атомную мини-бомбу, уничтожая себя, заключенного, а заодно и энное количество народа в окрестностях. Правда, оказавшись за колючей проволокой, робот не стал протестовать, когда сержант-охранник отомкнул наручники, и тут же укатил в свою конуру.
– Ну вот, умник, ты у меня и вряд ли получишь от этого удовольствие, – проговорил сержант. Его голова была обрита наголо, тяжелую челюсть покрывали шрамы, а близко посаженные глаза не выражали ничего, кроме глупости.
Билл прищурился и медленно напряг бицепс, поднимая крепкую левую-правую руку. Мощные мускулы Тэмбо вздулись и с треском порвали ткань тюремного комбинезона. Билл ткнул пальцем в ленточку ордена Пурпурного дротика, приколотого на груди.
– Знаешь, за что меня наградили? – сказал он глухим голосом. – Меня наградили за то, что я голыми руками передавил тринадцать чинджеров, засевших в дзоте, который мне приказали захватить. А в тюрьму я попал за то, что сразу после этого удавил сержанта, который отдал приказ. Так что ты говорил насчет удовольствия?
– Ты меня не трогай, и я тебя не трону, – забормотал сержант, отодвигаясь от Билла. – Камера номер тринадцать, наверх и направо… – Он замолчал и принялся грызть ногти сразу на всех пальцах руки. Билл еще раз внимательно посмотрел на него и неторопливо направился в барак.
Дверь в номер тринадцатый была открыта, и Билл заглянул в узкую полутемную камеру. Почти все пространство занимали двухъярусные нары, свободным оставался только узкий проход. На стене напротив входа были прикручены две перекошенные полки, которые и завершали меблировку. Под полками виднелась несмываемая надпись: «Веди себя прилично! Говоря непристойности, ты помогаешь врагу!»
На нижних нарах валялся небольшого роста человек с длинным лицом.
– Заходи, приятель, – сказал он и внимательно осмотрел Билла маленькими глазками.
Билл наклонил голову и свирепо зыркнул исподлобья.
– Я, собственно, присматривал, чтобы не заняли твое место, сержант, – пояснил длиннолицый и проворно перебрался на верхний ярус. – Меня зовут Блэки, отбываю десять месяцев за то, что послал одного офицера в…
Он замолчал, выжидая, но Билл безмолвствовал. Он не спеша стянул башмаки и разлегся на нарах. Сверху тут же свесилась голова Блэки, выглядывавшего, как хорек из норки.
– Жратву принесут еще не скоро. Как насчет коньбургеров?
Рядом с головой появилась рука. В руке был блестящий пакетик. Билл подозрительно осмотрел его и потянул за шнурок, вскрывая упаковку. Как только воздух проник внутрь, кислород сразу же вступил в реакцию с быстровоспламеняющимися частичками, и через три секунды из пакетика пошел пар, распространяя аромат горячего мяса. Билл добавил немного кетчупа из второго отделения пакета и осторожно откусил. Превосходная, сочная конина!
– Эта кляча на вкус совсем недурна, – пробормотал он с набитым ртом. – Как ты умудрился протащить это сюда?
Блэки улыбнулся и заговорщицки подмигнул:
– Связи. Можно добыть все, что ни пожелаешь. Я, извиняюсь, не расслышал твое имя.
– Билл. – На сытый желудок он стал благодушнее. – Год и один день за то, что спал на посту. Хотели расстрелять за дезертирство, но мне попался отличный адвокат. Эх, хороша котлета, жаль только запить нечем.
Блэки протянул ему бутылочку с этикеткой «Микстура от кашля».
– Один мой приятель из лазарета делает специально для меня. Спирт пополам с эфиром.
– О-о-о-о, – выдохнул Билл, опорожнив полпузырька и утерев обильно выступившие слезы. Теперь он чувствовал себя совершенно умиротворенным. – Отличный ты парень, Блэки!