а фитонов, которые облепили его шею и руки, Крейг решил во что бы то ни стало закончить спою дугу раньше всех. А когда кончил, ему показалось, что нога, как ни странно, теперь болит меньше. Он нацепил на рукоятку бура красную тряпку, помахал ею, и гравиплан снизился, чтобы забрать его. Гравипланом управлял Сидис.
— Ты кончил первым, — сказал Сидис. — Непонятно вообще, как ты жив остался. Иди приляг.
Нет, — сказал Крейг, — позвольте мне управлять машиной. Я совсем неплохо себя чувствую.
— Хочешь показать, на что ты способен? — улыбнулся Сидис. — Ну ладно.
Он уступил свое место Крейгу и ушел в главный отсек. Управлять гравипланом тоже считалось черной работой, но Крейг любил ее. Ему нравилась кабина пилота с двумя креслами и множеством окон; особенно он любил оставаться в ней один. Он поднял гравиплан на тысячу футов и посмотрел на окружную стену, которая кольцом охватывала темно — зеленый при дневном свете остров танасиса. За окружной стеной серебрился океан фитонов; кое — где он переливался разными цветами. Очень красиво, подумал Крейг. На севере он заметил многоцветное облако, которое резко выделялось среди других, серебристых и кудрявых. И это тоже было очень красиво.
Крейг слышал, как в главном отсеке Сидис говорил Уайлду:
— Если им нужно создать или восстановить окружную стену, они перемещаются очень быстро. Внизу, у основания этой дамбы, биомасса гораздо ниже; когда отравленная вода хлынет в брешь, фитоны получат своего рода шок, и танасис рванется вперед. Но потом обязательно появится новая стена.
— В следующий раз будем делать дуги в пятьдесят миль, — сказал Уайлд.
Гравиплап снизился, чтобы забрать Джордана. Это был коренастый рыжеватый человек примерно одного возраста с Крейгом. Улыбаться он начал еще до того, как оказался в гравиплане.
— Опять ты нас обставил, Крейг? — удивился он. — Ты даешь, парень!
— Но ведь я здесь уже два года, — объяснил Крейг.
От этой похвалы у него поднялось настроение. Первый раз Джордан назвал его по имени, а не просто «чистик». Крейг поднял машину в воздух. Джордан уселся рядом с ним во второе пилок кос кресло.
— Как нога? — спросил Джордан.
— Нормально, — ответил Крейг, — Я уже могу надеть на нее ботинок не зашнуровывая.
— Лучик не пробуй, — посоветовал Джордан. — Сегодня я займусь ужином и всем остальным. Твоей ноге нужен покой,
— А вон Уилан машет, — сказал Крейг.
Крейг посадил гравиплан, чтобы забрать Уилана. Джордан ушел в манный отсек. Подобрав Райса и Кобба, Крейг поднял машину ни высоту две мили. Уайлд послал радиосигнал, и двадцать миль окружной стены — живые стволы — взлетели на воздух среди языков пламени и клубов пыли. Взрывная волна быстро продвигалась вперед, заставляя перепуганных фитонов подниматься в воздух многоцветными роями. На серебристом фоне расплывалось черное пятно отравленной воды.
— Так их! — рявкнул Уайлд. — Отличная штука, этот танасис. Приятно посмотреть, черт возьми! Эх… Ну и хватит на сегодня. Сидис, где здесь хорошее место для стоянки?
— Мы можем за час добраться до острова Бертон, — сказал Сидис. — Там лаборатория система систематиков. Когда я с группой работал в этой местности, мы каждый раз возвращались туда па ночлег.
— Наверно, поэтому у вас ничего и не получалось, — сказал Уайлд. — Но мне бы хотелось посмотреть остров. У Охотника есть насчет него кое — какие планы.
Уайлд крикнул Крейгу, чтобы тот держал курс на остров. Гравиплан поднялся на высоту десять миль и, развив полную скорость, полетел на юго — восток. Вскоре лес остался позади; теперь они летели над багрянистым морем. На горизонте показалась цепочка островов. Хороший был день, подумал Крейг, Джордан, кажется, не прочь подружиться. А впереди — долгожданная встреча с Мидори Блейк.
Он посадил гравиплан на восточной оконечности острова, на почерневшей земле у знакомых домиков из серого камня. Им навстречу вышли Джордж и Хелин Тояма, улыбчивые седые люди в рабочих халатах, Крейгу все же удалось натянуть на левую ногу ботинок: больно, конечно, но ходить можно, если не зашнуровывать. Хелин сказала ему, что Мидори ушла в ущелье рисовать. Прихрамывая, Крейг отправился по тропинке, которая вела в ущелье. Слева, над обрывом, стояли дома Мидори и семьи Тоямы. Кроме них, никакого населения на острове Бертон не было. Остров считался своего рода святилищем, центром исследований фитонов, и танасис здесь никогда не применялся. Не считая Базы, это единственное место на планете, где постоянно жили люди. Мидори очень любила ущелье. Она рисовала его снова и снова. Крейг хорошо помнил эти скалы с прожилками кварца, водопад, пруд и танец фитонов в лучах солнца (серебристые стволы деревьев придавали этому свету сходство с лунным). Мидори говорила, что такой свет у нее на картинах никогда не получался. Крейг любил смотреть, как она рисует, особенно когда она забывала о нем и начинала что‑нибудь напевать. Милая Мидори. Хорошо быть на одной планете с нею. Сквозь шум водопада и жужжание фитонов Крейг расслышал ее пение; она стояла перед мольбертом у кварцевой глыбы. Услышав звук шагов, обернулась и встретила его улыбкой.
— Рой! Как я рада! А я боялась, что ты все‑таки решишь лететь домой.
Он смотрел на ее изящное маленькое тело в сером платье, на ее тонкое лицо с большими черными глазами, на темные волосы, уложенные в какой‑то детской прическе. В ее голосе было что‑то от птичьего щебета, и стремительной грацией своих движений она тоже напоминала птицу, Крейг счастливо улыбнулся.
— Одно время я жалел, что остался, — сказал я. — А сейчас этому радуюсь.
И он, прихрамывая, подошел к ней ближе.
— Что у тебя с ногой? — воскликнула Мидори. — Ну‑ка иди сюда. Садись. — И она заставила его сесть на камень. — Что случилось?
— Это танасис меня куснул. Ничего страшного.
— Сейчас же сними ботинок! Он же давит!
Она помогла ему снять ботинок, погладила холодными пальцами его опухшую щиколотку, села рядом.
— Представляю, как тебе больно. Как же это случилось?
— Так… настроение было неважное, — сказал он. — Я сел на окружную стену, разулся и стал болтать ногами над танасисом.
— Глупый Рой! А почему, тебе было там плохо?
— Да так как‑то… — Несколько ярких фитонов уселось на его голую щиколотку, и он не стал их сгонять. — Мы теперь ночуем в лесу, сюда не возвращаемся. Все эти новые ребята — «красные кружки». Я опять стал пустым местом…
— Ты хочешь сказать, они считают, что ты до них не дорос? — Я и вправду до них не дорос, в том‑то и дело. Понимаешь, Мидори, у человека вся душа меняется, когда он убивает Красного зверя. Я дождусь того дня, когда на этой планете будет полно Красных Зверей и на Мордене не останется ни одного парня, которого бы вот так одурачили.
— Фитоны не сдадутся, — мягко сказала Мидори. — Теперь это иже ясно. Мы проиграли.
— Вы, белконтийцы, может, и проиграли. А морденцы никогда не отступают.
— Проиграл танасис. Может быть, вы собираетесь стрелять по фотонам из ружей?
— Нет, зачем из ружей. Мы применим эту… транс…
— Транслокацию? Нет, этого нельзя делать! — Она поднесла палец и к губам. — Ведь тогда танасис нельзя будет контролировать в полевых условиях. Я думаю, они не решатся.
— Мы решимся на все, — гордо сказал Крейг. — Те ребята учились на Белконти, и они знают, как обращаться с такими вещами. Другое дело, что…
Фитоны, сидевшие на их головах, плечах и на его голой щиколотке, тихо щебетали.
— О чем ты, Рой?
— Я рядом с ними чувствую себя неучем. Уже два года работаю на кружных стенах, а они только что с Белконти, но знают о фитонах больше, чем я. Если можно, Мидори, расскажи мне что‑нибудь о фитонах. Я хочу им показать, что тоже немного смыслю в этом. Ну вот, например, скажи, фитоны что‑то чувствуют?
Мидори немного помолчала.
— Ты знаешь, — сказала она, — я люблю фитонов. Это удивительные существа. Они одновременно и растения, и животные. На этой планете жизнь едина.
Фитоны, объясняла она, это летающие листья деревьев. А сами деревья связаны между собою. Все корни под землей соединены в одну систему, которая охватывает целый континент. По гигантским корням — «магистралям» соки поступают в любых количествах туда, где они необходимы. Что‑то вроде перистальтики, Дерево и «принадлежащие» ему фитоны составляют единый живой организм.
— Впрочем, — сказала она, — каждый фитон может «ужиться» с любым деревом, и фитоны часто перелетают с места на место. Здесь все соединено в одно целое. Считается, что мы в лаборатории классифицируем фитоны, но ведь это невозможно! Они непрерывно меняются — и по форме, и по химическому строению. Никаких классов тут быть не может. — Она вздохнула. — Ну вот, это самое удивительное, что я о них знаю. Тебе это пригодится?
— Честно говоря, я плохо понял. Я же тебе говорил, что я неуч. Расскажи мне что‑нибудь попроще, чем бы можно их удивить.
— Тогда скажи им вот что. Фитоны располагают системами пластид, и те могут синтезировать практически любые молекулы. Фитоны меняются так быстро, что это даже нельзя назвать эволюцией. Их способность к мутациям для нас просто непостижима. Мы работаем над танасисом, изобретаем новые яды и свободные системы, но со временем каждая из них сталкивается — по чистой случайности — с фитонами и деревьями, которые могут ей противостоять. И фитоны всей планеты получают необходимую информацию — с каждым разом все быстрее. Вот почему у танасиса нет шансов на победу.
— Зря ты так говоришь, Мидори. Ведь эта транслокация…
— И транслокация не поможет! — резко сказала она. — У фитонов неограниченная способность к транслокации. И полов у них будет столько, сколько им потребуется. Все фитоны как одно целое — это самая совершенная биохимическая лаборатория галактики. По сути дела, это сознание, может быть, даже интеллект. И этот интеллект обучается гораздо быстрее, чем мы! — Она обеими руками вцепилась ему в плечо. — Расскажи им это! Заставь их понять, что здесь человеческий разум потерпел поражение. А вы теперь хотите пустить в ход еще и человеческую жестокость?! Ах, Рой!..