гентам прочесать всю улицу Левенворт (а это, отметил Бреннан, 30 кварталов) в поисках нужной прачечной. Далее – вывеска на прачечной гласила «Прачечная Оя», т. е. никак не совпадала с кличкой «Блэки Той», которую сообщил агентам Хом Вэй. Чисто случайно «Прачечная Оя» оказалась именно той самой прачечной, которую агенты искали, но настоящее имя ее владельца было Джеймс Ва Той, а не Блэки Той, и агенты не удосужились убедиться в том, что Джеймс Ва Той имел хоть какое-то уголовное прошлое, или в том, что в базе данных существует хоть какая-то уличающая его информация, которая позволила бы сузить поиск до человека с этим именем. Судья Бреннан отметил, что, даже если бы агенты сделали попытку получить ордер на арест Джеймса Ва Тоя, у них бы ничего не вышло, так как их запрос не соответствовал бы требованиям Федерального уголовно-процессуального кодекса, настолько ненадежной, туманной и явно недостаточной была полученная ими информация.
Судья Бреннан отверг аргумент прокуроров, что поведение Блэки Тоя дало агентам основание для его преследования и дальнейшего обыска и ареста – ведь он захлопнул дверь и бросился бежать, когда узнал, что перед ним агент по борьбе с наркотиками. Бреннан отметил, что поведение Тоя необязательно свидетельствовало о его виновности, поскольку агент Вонг сначала представился посетителем, которому была нужна прачечная и химчистка, а уж потом объявил, кто он на самом деле. Бреннан посчитал, что поведение агента не было однозначным, и последующая правильная идентификация своей должности необязательно должна была рассеять первое впечатление, которое могло сложиться у Тоя о посетителе. Следовательно, заключает судья Бреннан, отказ Тоя впустить агентов и его дальнейшая попытка убежать могут с таким же успехом означать его естественное желание дать отпор или избежать конфронтации с неизвестными ему людьми, пытающимися незаконно проникнуть в его помещение. Бреннан также отмечает, что в сложившейся ситуации не было никаких экстраординарных обстоятельств, которые бы могли оправдать ложь агента перед тем, как он и его напарники взломали дверью. Именно странные поступки агентов, считает Бреннан, спровоцировали двусмысленное поведение Тоя.
Согласно Четвертой поправке одного подозрения недостаточно, чтобы арестовать человека или обыскать его или его жилье. Обоснованная причина для обыска – это такая причина, которую разумный, взвешенный человек сочтет достаточной для вывода о том, что было совершено преступление. И, продолжает Бреннан, смягчение этого требования неминуемо приведет к тому, что «мы все окажемся жертвами капризов и вздорности правоохранительных органов». Бреннан заключает, что на основании той скудной информации, которую предоставил агентам по борьбе с наркотиками Хом Вэй, ни один здравомыслящий федеральный судья не подписал бы ордер на обыск.
Доказательствами могут быть как вещественные улики, так и устные показания. Правило исключения традиционно блокирует представление в суд обоих типов доказательств, если таковые были получены в результате незаконного вторжения. Таким образом, устные показания, данные немедленно после незаконного вторжения, являются в той же степени результатом незаконного вторжения, что и материальные улики. Многие решения Верховного суда США подтверждают, что нет никаких различий между материальными доказательствами и устными показаниями (например, в делах «Рея против Соединенных Штатов» / Rea v. United States, 350 U.S. 214; «Элкинс против Соединенных Штатов» / Elkins v. United States, 364 U.S. 206). Бреннан подчеркивает, что делать различие между вещественными доказательствами и доказательствами в виде невещественных словесных показаний будет слишком большой уступкой правоохранительным органам.
Бреннан отверг аргумент прокуроров, что заявление Блэки Тоя в любом случае должно быть допущено к рассмотрению, поскольку оно было сделано добровольно, т. е. добровольный акт Блэки Тоя прервал цепочку незаконных действий федеральных агентов и этим самым как бы «легализовал» их. Бреннан высмеивает позицию прокуроров, призывая на помощь известные факты: шестеро или семеро агентов взламывают дверь и преследуют Тоя до самой спальни, где арестовывают его и надевают ему наручники; в спальне спят его жена и ребенок. В данных обстоятельствах, заключает Бреннан, слова Тоя вряд ли могут рассматриваться как выражение его свободной воли.
Прокуроры приводят еще один аргумент в пользу того, что слова Тоя должны быть учтены судом, – его высказывания носили скорее оправдательный, нежели самообвинительный характер, т. е. раз он ни в чем не сознался, то почему его заявление не может быть приобщено к делу? Вот если бы он, испугавшись агентов, оговорил бы себя, тогда другое дело, но ведь он, наоборот, отрицал вину. Но Бреннан и тут не согласен с прокурорами. Во-первых, заявления Блэки Тоя о невиновности очень быстро превратились в уличающие его признания. Во-вторых, в данных обстоятельствах, когда человек находится в своей спальне, рядом с женой и ребенком, характер признаний не имеет никакого значения – такие признания просто не могут считаться допустимыми.
Признания Блэки Тоя были только первой ветвью «отравленного дерева» – показаний Хома Вэя. Если первая ветвь тоже отравлена, то и ее отростки будут отравлены, а «отростком» в данном случае является героин, найденный у Джонни Йи. Прокурор на суде признал, что наркотик никогда не был бы найден, если бы не показания Блэки Тоя. Существуют исключения даже из правила исключения. Например, агенты получают информацию о наркотиках в результате своих незаконных действий, но, на их счастье, появляется второй, легальный, источник информации, который является как бы антидотом, т. е. снимает «отраву» с плода. Бывают также ситуации, когда связь между незаконно добытой информацией и последующим обыском настолько тонка, что ее даже трудно назвать причинно-следственной. Да, была получена информация в обход требований Четвертой поправки, но в ход событий вмешалось множество других факторов, и незаконно добытая информация стала лишь одним, возможно даже не самым значительным, из факторов.
Бреннан считает, что события, произошедшие 4 июня 1959 года, исключают подобные сценарии, так как агенты действовали на основании показаний единственного источника (других источников информации у них просто не было), и, если информация была получена в результате нарушений Четвертой поправки, то и все плоды этого «отравленного дерева» будут отравленными, а следовательно, героин, найденный у Джонни Йи, является тоже отравленным (во всех смыслах) плодом и как таковой подлежит исключению и не может быть представлен к рассмотрению судом.
Та же логика применима и к неподписанным заявлениям Блэки Тоя и Вонг Суня. Бреннан отмечает, что, во-первых, согласно множеству решений Верховного суда США, признание вины требует подтверждения независимыми доказательствами, а во-вторых, внесудебное признание одного соучастника, сделанное после ареста, не может быть использовано против другого соучастника. Бреннан, цитируя решение в деле «Смит против Соединенных Штатов» / Smith v. United States, 348 U.S. 147, подчеркивает, что «признание виновности должно базироваться на гораздо более существенных доказательствах, чем неподтвержденные признания, а долгий судебный опыт подсказывает, что правоохранительная деятельность требует следственной работы, которая идет дальше слов, произнесенных обвиняемым».
Итак, в сухом остатке мы имеем:
1) признание Блэки Тоя, полученное вопреки требованиям Четвертой поправки (Хом Вэй ненадежный, непроверенный источник плюс нарушение конституционных прав Блэки Тоя при аресте и снятии показаний);
2) необходимость получить независимое подтверждение фактов, содержащихся в заявлении Блэки Тоя, для «дезинтоксикации» этого заявления;
3) признание Вонг Суня, которое не может служить независимым источником информации в целях «дезинтоксикации» признания Блэки Тоя, поскольку Вонг Сунь был его сообщником.
В отсутствие независимых доказательств, подтверждающих факты, содержавшиеся в признании Блэки Тоя, Верховный суд США постановил аннулировать признание его виновным в судах нижней инстанции.
Практически вся история дел, касающихся Четвертой и Пятой поправок, говорит о том, что в Америке признание своей вины не является «царицей доказательств»[14].
Рассуждая о Четвертой поправке, нельзя пройти мимо самого понятия «обыск». Что такое обыск? Где он может происходить? Является ли подслушивание обыском? Является ли слежка или наружное наблюдение обыском? Может ли полиция обыскать дом человека, где скрывается подозреваемый, даже если этот человек никакого отношения к подозреваемому не имеет? Верховный суд ответил на все эти вопросы в деле «Кац против Соединенных Штатов» – одном из самых важных дел, касающихся Четвертой поправки к Конституции США.
Чарльз Кац зарабатывал на жизнь тотализатором и считался одним из сильнейших баскетбольных гандикаперов[15] в стране. Он делал ставки от имени своих клиентов, живущих в разных штатах, и брал себе часть выигрышей. Жил он в Лос-Анджелесе и регулярно звонил по телефону в другие штаты для размещения ставок. Зная, что межштатный тотализатор является федеральным преступлением, Кац для размещения ставок пользовался тремя телефонными автоматами, установленными на бульваре Сансет. В 1965 году ФБР вышло на след Каца и установило за ним слежку. На наружные стенки будок двух телефонных автоматов были установлены подслушивающие устройства, а третий автомат по требованию ФБР телефонная компания отключила. Агенты, расположившись неподалеку, могли прослушивать и записывать все разговоры Каца. Услышав, как он произнес: «Give me Duquesne minus seven for a nickel!» («Дай мне Дюкейн минус семь за пятачок»), агенты подбежали к телефонной будке и арестовали Каца.