ва «Таммани».
— Доброе утро, парень, — сказал он, отрывая взгляд от утренней газеты. Ноги у него были большие, узловатые, с толстыми мозолями на подошвах, но в остальном он был красивый мужчина, седовласый, румяный, с небольшими правильными чертами лица и очень ясными голубыми глазами, которые смотрели на меня достаточно добродушно, словно он не возражал выслушать мою историю, сравнив ее, естественно, с теми историями, что он уже выслушал в это утро, и теми, что еще ждали его в коридоре и до самого лифта. Я молчал. Он озадаченно подождал. — Ну, что скажешь? — спросил он.
— Сэр, — сказал я, — я не могу говорить, когда этот джентльмен дышит мне в затылок. Он напоминает мне школьного инспектора.
Он улыбнулся, я продолжал смотреть на него совершенно серьезно. Человек он был неглупый. Взмахом руки он отослал телохранителя, я услышал, как за ним закрылась дверь. Я смело шагнул к кровати и, вытащив конверт из кармана, положил его на покрывало рядом с его мясистой рукой. Его голубые глаза с беспокойством застыли на мне. Я сделал шаг назад, не отрывая взгляда от его руки. Сначала он в задумчивости постучал по незапечатанному конверту указательным пальцем. Потом вся рука залезла туда и неуклюжие с виду пальцы ловко вытащили хрустящие банкноты и помахали ими, как картами, что свидетельствовало о гибкости старческих членов.
Когда я поднял глаза, мистер Хайнс откинулся на подушки с таким тяжким вздохом, будто жизнь ему стала совершенно невыносима.
— Значит, у этого грязного ублюдка по-прежнему хватает хитрости, чтобы с помощью мальчишки проникнуть ко мне?
— Да, сэр.
— Где он нашел такого надежного ребенка?
Я пожал плечами.
— Так получается, что нет никакой Мэри Бихан?
— Есть, это моя мать.
— Какое облегчение слышать это. Много лет назад я устроил на работу красивую молодую ирландку, которая приехала в Америку под этим именем. Она была ровесницей моей младшей дочери. Где вы живете?
— В Клэрмонтском секторе Бронкса.
— Ясно. Интересно, та ли это женщина. Она была высокой, стройной, тихой и скромной, таких монашенки любят, я знал, что мужа эта Мэри Бихан найдет в два счета. И кто же этот негодяй, который бросил такую женщину?
Я не ответил.
— Как зовут твоего отца, парень?
— Я не знаю, сэр.
— О, понимаю. Понимаю. Прости. — Кивнув несколько раз, он сжал губы. Затем лицо его просветлело. — Но у нее есть ты, разве не так? Она вырастила способного сына, отважного духом и с явным намерением вести опасный образ жизни.
— У нее действительно есть я, — отозвался я, почти непроизвольно перенимая присущий ему мягкий речевой ритм, он был первым политиком, которого я видел, и, судя по тому, как он умел заставить человека принять свой язык, политиком он был хорошим.
— В твоем возрасте я тоже был смышленый парнишка. Возможно, немного покрупнее в кости, поскольку в нашем роду было много кузнецов. Но с тем же даром искать трудности. — Он помолчал. — Ты ведь на самом деле не нуждаешься в моей помощи, чтобы избавить свою мать от работы в прачечной и позаботиться о ее удобствах?
— Нет, сэр.
— Я так и думал, только хотел удостовериться. Ты умный парень. Возможно, в тебе говорит что-то опасное, ирландское. Или еврейское. Наверное, это и объясняет, почему ты выбрал такую компанию. — Он замолчал и уставился на меня.
— Если это все, сэр… — сказал я. — Я знаю, что вас ждут люди.
Будто не слыша, он указал на стул рядом с кроватью. Я смотрел, как его рука собрала в пачку веер банкнот и вложила его в конверт.
— Ничто так не печалит меня, как необходимость вернуть такое великодушное свидетельство сердечных чувств, — сказал он и толкнул конверт ко мне. — Это прекрасные хрустящие купюры самого благородного достоинства. Ты понимаешь, я могу взять их, но он от этого мудрее не станет. Понимаешь? Только я этого не сделаю. Объясни ему. Объясни ему, что Джеймс Дж. Хайнс чудес не совершает. Слишком далеко дело зашло, господин Бихан. Есть еще маленький республиканец с усами. И в нем нет ничего поэтического.
Голубые глаза смотрели на меня до тех пор, пока я не понял, что надо взять конверт. Я засунул его в карман.
— Где он нашел сына Мэри Бихан, на улице?
— Да.
— Скажи ему, что я впечатлен, по крайней мере, этим. А тебе я желаю долгой и счастливой жизни. Но с ним у меня все кончено. К дьяволу. Я думал, он все понял после той неприятности в захолустье. Мне кажется, я выразился ясно. Ты знаешь, что я имею в виду?
— Нет, сэр.
— Не важно, я не должен ему все разжевывать. Просто скажи ему, что я не хочу иметь с ним ничего общего. Дела между нами закончились. Скажешь?
— Скажу.
Я встал и пошел к двери.
— Крайне опасно, когда деньги перестают обращаться, — сказал мистер Хайнс. — Я надеялся, что не доживу до этого дня. — Он взял в руки газету. — Не хочу делать вид, что меня очень заботит наш общий друг, но он имел в высшей степени достойного соратника в лице мистера Уайнберга. Кто знает, может, это было началом. Кто знает, может, началом стал тот день, когда он нашел тебя.
— Началом чего?
Он поднял руку.
— Передай мой самый теплый привет твоей дорогой матери и расскажи, что я ею интересовался, — сказал он и возвратился к чтению еще до того, как я успел закрыть дверь.
Вернувшись в Бронкс, я отправился в табачный магазин на Третьей авеню под надземкой, купил пачку «Уингс», наменял жменю монет и заказал междугородный разговор с отелем «Саундвью» в Бриджпорте, штат Коннектикут. В отеле ни мистер Шульц, ни мистер Флегенхаймер, ни мистер Берман не проживали. Когда я вернулся домой, дверь в квартиру была открыта, и там работал телефонист, на нем был обычный для их профессии пояс с висящими на нем инструментами, он устанавливал телефон в гостиной около дивана. Я выглянул в окно и, как и ожидал, зеленого грузовика телефонной компании не обнаружил, не видел я его и когда шел домой. Он удалился сосредоточенно и молча, как и работал, дверь прикрыл не до конца. Белый круг телефона, на котором обычно нарисованы цифры, был девственно пуст.
Конверт с деньгами Хайнса я положил на старое место в обшивке дивана, потом сел на диван и стал ждать. Мне казалось, что со времени знакомства с мистером Шульцем меня одолевают высшие существа, которые пришли в мир раньше меня и знают больше; это они изобрели телефоны, такси, надземные поезда, ночные клубы и церкви, суды, газеты и банки; поразительно, родившись, войти в их мир, проскользнуть живым через родительный канал и креститься хлопком по голове, точно тебя прибило пробкой из бутылки шампанского, так что жизнь после этого навеки удивительна и непонятна. Что мне теперь делать со всеми с ними и их тайными делами, что мне делать?
Не прошло и четверти часа, как телефон зазвонил. Это был непривычный звук в нашей маленькой квартирке, громкий, как школьный звонок, я слышал, как он звенел по всей лестнице.
— Карандаш взял? — спросил мистер Берман. — Запиши свой номер. Теперь ты можешь звонить своей маме из любого места Соединенных Штатов.
— Спасибо.
Он продиктовал мне номер. Говорил он чуть ли не весело.
— Ты, конечно, сам звонить не можешь, но, с другой стороны, ты ведь ничего и не платишь. Ну? Как все прошло?
Я рассказал ему о результатах моей встречи с мистером Хайнсом.
— Я старался дозвониться, — сказал я. — Но вас там не было.
— Мы в Юнион-Сити, штат Нью-Джерси, напротив, через реку, — сказал он. — Я вижу отсюда Эмпайр-стейт-билдинг. Повтори снова, но с подробностями.
— Он говорит, что это выше его сил. Он говорит, что вам надо винить усатого человека. Он говорит, чтобы вы больше к нему не обращались.
— Какого усатого человека? — Это уже был голос мистера Шульца. Он слушал по параллельному телефону.
— Республиканца.
— Дьюи? Прокурора?
— Думаю, что да.
— Сукин сын! — сказал он. Голоса большинства людей искажаются телефоном, а вот мистера Шульца я слышал во всем богатстве его обертонов. — Я и без него знаю, что Томас Э. сраный Дьюи наступает мне на пятки. Сукин сын. Говноед проклятый. Денег не берет? После всех этих лет деньги ему мои не нравятся! Я поймаю эту сволочь и запихну эти деньги ему в глотку, он ими подавится, я ему брюхо вспорю и набью ими его утробу, он срать будет моими деньгами.
— Прошу тебя, Артур. Подожди минутку.
Мистер Шульц бросил трубку, в ухе у меня звенело.
— Ты слушаешь, малыш? — спросил мистер Берман.
— Мистер Берман, у меня остался конверт, он действует мне на нервы.
— Спрячь его пока где-нибудь в безопасном месте, — сказал он.
Я слышал, как где-то неподалеку бесновался мистер Шульц.
— Через пару дней мы все организуем, — сказал мистер Берман. — Никуда не отлучайся. Ты нам потребуешься, я не хочу терять время на поиски.
Вот так обстояли дела в эти жаркие дни бабьего лета в Бронксе, поливалка сиротского дома каждое утро устраивала над улицей радугу, похожую на нимб, под ней с криками бегали дети. Я грустил. Мать каждое утро тихо уходила на работу, но покой наш был нестоек, матери не нравился телефон на углу стола около дивана, она приладила перед ним свою фотографию в рамочке и искалеченный портрет отца. Я купил электрический вентилятор, который ходил из стороны в сторону по дуге в сто восемьдесят градусов, он не только раздувал пламя свечей в стаканах на кухне, но и время от времени обдувал прохладой мою голую спину, когда я сидел и читал газеты в гостиной. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать слова мистера Хайнса. Это был мудрый человек, действительно крайне опасно, когда деньги перестают обращаться. Я вел отсчет времени, проведенного с мистером Шульцем, по убийствам, перестрелкам, истерикам, звукам раскалывающихся черепов, отзывающихся в моей памяти колокольным звоном; но ведь происходило и другое, например денежный оборот, деньги приходили и уходили с постоянством приливов и отливов, с постоянством небесных светил. Я, естественно, фокусировал свое внимание на получении денег, именно оно было предметом самой крикливой заботы мистера Шульца, несмотря на юридические проблемы и преследование закона, несмотря на трудности управления делами на расстоянии, вороватость исполнителей и предательство соратников; но потраченные деньги имели не меньшее значение, на них покупались оружие и пища, адвокаты, полицейские и добрая воля бедняков, ими платили за недвижимость, выплачивали зарплату, оплачивали празднества, которые убеждали влиятельных людей в том, что они имеют дело со звездой первой величины. Насколько я знал, мистер Шульц не тратил состояние, которое он, без сомнения, накопил за годы, он владел им, но на его жизнь это никак не влияло; я предполагал, что у него есть собственный дом или хорошая квартира, где живет его жена, где пользуются хорошими вещами, но он не щеголял богатством, не подражал посетителям лож в Саратоге. Он жил небогато, выглядеть богатым не пытался, в Онондаге он сорил деньгами напоказ, но сам же следил за ежедневными расходами, он иногда выезжал на прогулку верхом и швырялся деньгами, — но все это как-то натужно, исключительно ради выживания, со времени нашего знакомства он постоянно был в бегах, жил бродягой, в отелях и укрытиях, он тратил деньги, только чтобы умножать их, он до