— Эллиот, о чем это ты?
— О завтраке. Я рассказал Бине о своих открытиях, она захотела узнать больше, и Брайс предложил завтрак, но я уже хотел отменить его после нашего с тобой разговора. Но теперь она пригласила Бев и Барби. И Банни вернулась из медового месяца, так что Бев рассказала и ей, и теперь…
— О, боже! — закричала Кэйт. — Не говори мне, что ты растормошил Бину своей дурацкой идеей. Прекрати, Эллиот! И какое отношение это имеет к остальным? И завтрак? — Она рассчитывала на свободный от Бины уикенд, на возможность расслабиться с Майклом и набраться сил. Она пыталась сосредоточиться на словах Эллиота, но ей так хотелось оставаться беспечной, мягкой и пушистой, женственной и изнеженной. — Эллиот, не своди Бину с ума своими глупостями.
— Ты не понимаешь прозрачности и важности чисел, Кэйт, — убеждал ее Эллиот. — После того как Бина рассказала подругам, они припомнили еще два других случая, когда женщина выходила замуж непосредственно после разрыва с Билли.
— Ну и что? — Кэйт услышала скрип открывающейся двери. Может быть, если бы она сейчас встала, то уговорила бы Майкла… Ей он нравился потный, но он слишком эгоистичен, чтобы считаться с ее желаниями. И был шанс… — Мне нужно идти, — сказала она Эллиоту.
— Я понимаю, — многозначительно заметил Эллиот. — Развлекайся. Закрой глаза и думай об Англии. И приходи сюда завтра в одиннадцать тридцать.
— Я тебя ненавижу, — сказала Кэйт.
— Разве это не хорошо звучит, в несколько странном и возбуждающем смысле? — спросил Эллиот. — Одиннадцать тридцать завтра. Приходи или иди… знаешь куда.
В воскресенье без четверти одиннадцать Кэйт постучала в дверь к Эллиоту. Она хотела прибыть раньше «шавок», чтобы выработать основополагающие правила игры, выразить свое возмущение и обозначить пределы, в которых Эллиот и Брайс могли играть.
— Кэйт! — воскликнул Брайс с наигранным удивлением, открывая дверь. — Ты рано! И что тому причиной?
— Я подумала, что могла бы помочь вам подготовиться, подложив немножко битого стекла в куриный салат, — ответила она с недоброй улыбкой.
— Ой-ой-ой! Маленькая мисс Гостеприимность, — сказал Брайс.
Она прошла, не глядя на него, прямо в квартиру. Ей нужно было свести счеты — и пусть он трепещет — с Эллиотом.
Ее жертва стояла у дивана, едва различимая за ворохом таблиц и графиков. Когда он заметил ее, то выпустил все это на кофейный столик. Брайс, не будь дураком, спрятался на кухне, откуда доносились подкупающие ароматы.
— Что это? — спросила она Эллиота, принявшегося сортировать таблицы.
— Это доказательства, — ответил Эллиот. — Я подумал, если представить факты в наглядной форме, это убедит Бину.
— Эллиот, я запрещаю это безо всяких обсуждений. Тебе не позволено вмешиваться в жизнь людей подобным образом.
Эллиот нарочито моргнул, опустил голову, затем взглянул на нее через очки.
— И это говорит женщина, которая пытается перевоспитать пару десятков детишек в Эндрю Кантри.
Кэйт ощетинилась:
— Моя работа — это другое. Я профессионально изучаю детей, чтобы помогать им, некоторым — в критические моменты, когда формируются их личности. Я стараюсь предупредить возможные проблемы. Ты связался со взрослыми, у тебя нет опыта, и ты можешь только создать новые проблемы.
— Прошу прощения, доктор Джеймсон, — ответил Эллиот, — но вы забыли, что я профессионал в своей области, а эти данные удивительны, — для убедительности он коснулся таблиц. — И я имею дело со взрослыми, обладающими собственной волей. Бина не обязана прислушиваться ко мне. Она не пленница.
Намек Кэйт не понравился: ее дети не были пленниками, но, возможно, она была несколько несправедлива к Эллиоту. Может быть, он всего лишь хочет помочь, даже если ценой эксперимента будет разбитое сердце.
— Ты только посмотри, Кэйт, — уговаривал Эллиот.
Кэйт взяла первую таблицу. Она начисто не представляла, верно это или нет, но если да, то это прекрасно. Она взглянула на другие тщательно выстроенные графики и вздохнула. Эллиот вложил в них огромный труд, и это впечатляло, но она не собиралась отменять свое вето. Эллиот находчив. Он знал, что Бину и других приведут в изумление и поразят ярко расцвеченные таблицы и графики, подобно тому, как туристов на Таймс-сквер поражают огни и реклама. Но туристы не меняют свою жизнь, основываясь на информации огромных рекламных щитов «Пепси».
— Кэйт, это не может принести вред. Наконец, это хоть какое-то развлечение для Бины, и это именно то, в чем она именно сейчас нуждается. Она не может сидеть в отцовском офисе и дожидаться, пока что-нибудь изменится.
Кэйт вспомнила о трех-четырех длинных сообщениях от Бины, которые она каждый вечер находила в автоответчике при возвращении с работы.
— Оʼкей, — согласилась она, — только я хочу, чтобы ты играл на уменьшение проблемы, а не на развитие. Для тебя это «занимательная математика», но на кону жизнь Бины. Даже если в этой безумной абракадабре что-то есть, смутьян вроде Билли Нолана вряд ли заинтересуется такой заурядной девушкой, как Бина Горовиц. Так не разжигай в ней надежду.
Эллиот истово закивал:
— Никаких разжиганий.
Брайс возвратился с кухни с двумя бутылками белого вина. Он поставил одну и откупорил другую.
— Выпей до дна, — сказал он, наливая бокал и протягивая его Кэйт.
В это время позвонили в дверь.
— Я открою, — пропел Брайс, бросаясь к двери. — Здравствуйте, леди! — поприветствовал он компанию.
То были «бушвикские шавки» во всем своем великолепии. Барби вошла первой, в ярко-розовом тугом топе и кожаном пиджаке поверх него. За ней следовала нервничающая, но обнадеженная Бина. Потом Бев со своим животом и Банни с загаром, свидетельствовавшим, что она только что вернулась из медового месяца.
— Привет. А вы Банни — невеста, — сказал Брайс. — Меня зовут Брайс, а того горячего парня — Эллиот.
Девушки захихикали, и только Банни покраснела. Кэйт заметила, что она чувствует себя неловко. Банни выросла в строгой католической семье, где, по убеждению Кэйт, гомосексуальность была синонимом греха, извращения и надругательства над маленькими мальчиками. Брайс, ощутив ее колебания, но не вникая в такие тонкости, обхватил ее за плечи.
— У нас не было возможности поговорить на вашей свадьбе. Она была великолепна. Абсолютно великолепна!
Он не мог сказать ничего более подходящего.
— Вы еще не смотрели видео! — воскликнула Банни, внезапно сдаваясь без боя.
Кэйт покоробило. Последствия просмотра этого видео могли быть хуже самой свадьбы, но Брайс выказал недюжинный энтузиазм.
— О, вы обязаны показать его. И что было за платье!
— Шестой размер, — гордо заявила Банни. — «Присцилла оф Бостон».
— Я догадался!
— Она счастливая, — пояснила ему Барби. — Это был специальный заказ, но невеста была беременна и скрывала это. Когда платье было готово, ну, вы можете себе представить.
— Я получила его по себестоимости, — сообщила Банни Брайсу.
Похоже, внимание к ней ее расслабило. Вскоре все стояли возле буфета, наполняя тарелки и пробуя вино, за исключением Бев. Кэйт исподтишка наблюдала за ними. Живот Бев, казалось, увеличился вдвое после свадьбы. Кэйт старалась не смотреть на него, но не смогла избежать приступа зависти, ощущая свой собственный плоский животик.
Эллиот тоже заметил перемены с Бев.
— О! — сказал он ей. — Не собираетесь ли вы приступить к делу прямо здесь, или у вас близнецы?
— Я знаю, он уже огромный, а мне еще долго дохаживать, — Бев смотрела вниз на свой живот и пожимала плечами.
— Помнишь, как после школы ты сидела на диете все лето и к сентябрю дошла до четвертого размера? — спросила Банни. Она в компании была летописцем веса и помнила, когда и сколько каждая из них весила, начиная со времени их знакомства.
— Я стараюсь не есть слишком много, — объясняла Бев Эллиоту. — Думаю, я прибавила около сорока фунтов. — Несмотря на это признание, она загрузила тарелку сливочным сыром, маковым и кунжутовым пирожными и, в качестве последнего штриха, добавила немного сельди в сливочном соусе. — Я буду в трансе, если не рожу крупного ребенка, — сказала она и рассмеялась.
— Вы хотите мальчика или девочку? — поинтересовался Брайс.
— Не важно, — ответила Бев, вперевалку направляясь к дивану вместе с Биной и Банни. — Джонни говорит, лишь бы ребенок был здоровым.
— Он будет вполне доволен, когда увидит твою задницу после того, как родится ребенок, — брякнула Барби и заржала.
Кэйт всегда поражало, что женщины могут так запросто жестоко шутить. Она наблюдала, как они уселись и принялись озираться вокруг, словно оказались в гнездилище невообразимого порока. Это было нешуточное приключение для четырех девушек из Бушвика — наконец-то увидеть квартиру гомосексуальной пары, даже у Бины не было возможности осмотреться во время ее прошлого визита сюда. Кэйт могла только догадываться, что они предполагали здесь увидеть. Но она не собиралась упоминать о том, что Тони — дядя Банни — и младший брат Барби, скорее всего, были гомосексуалистами, хотя и не признавались в этом открыто. Теперь они могли воочию убедиться, что в доме Эллиота не было ничего пугающего или экзотического и благодаря Брайсу здесь все было стильно и со вкусом (хотя куклы в шапочках чуть выбивались из общего тона). Все это заставило Кэйт улыбнуться. Она знала, как пугал жителей Бушвика хороший вкус.
Они сидели словно разноцветные птицы с широкими ртами на насестах. «Туканы», — подумала Кэйт. Несмотря на их провинциальность (и долю нездорового любопытства), все же было трогательно сознавать, что все девушки собрались ради Бины. Кэйт любила их за это.
Барби, конечно же, была наглее других. Она оценивающе рассматривала все вокруг.
— Сколько стоит в Манхэттэне жилье вроде этого? — осведомилась она.
— Почти даром, — охотно ответил Брайс. — Плата стабильная. Всего восемнадцать в месяц.
— Восемнадцать долларов ренты в месяц? — переспросила Бина в крайнем изумлении. — Квартира моей бабушки на Оушен Парквей оплачивается по регулируемой ренте, но она платит шестьдесят шесть баксов в месяц.